Страница 27 из 46
Это о ней. О Маргарите Николаевне. О том, как ее рацию запеленговали, как радистка отстреливалась, пока не передала все, что было нужно, как ее потом схватили, пытали и повесили в деревне недалеко от Минска.
Это было в начале сорок четвертого года. А в середине его через всю Москву грязной, серой, многокилометровой лентой прошли пленные гитлеровцы, которых окружили под Минском.
Я видел эту единственную фашистскую демонстрацию в Москве. Я до сих пор помню бравых генералов и офицеров, которые четкими рядами вышагивали во главе колонны, грязных солдат с распущенными обмотками, которые кое-как плелись в середине, и поливальные машины в конце колонны. Сменяя друг друга, эти машины шли за пленными фашистами по улице Горького и Садовому кольцу и смывали с мостовой грязь.
Какие сведения передавала моя учительница в последние минуты? Никто, наверно, этого сейчас уже . не знает. Но мне почему-то кажется, что передавала она именно те сведения, которые помогли окружить под Минском несколько вражеских дивизий.
Встреча в метро
в часы „пик“
— Витька! Какая встреча! Это же нужно, чтобы меня притиснули именно к тебе, а не вон к той старушке!
Я бы тогда тебя не увидала..,
— Здравствуй, Белка! Это очень здорово, что мы встретились.
— Ты прости, я даже не могу протянуть тебе руку.
Так сдавили со всех сторон... Меня буквально внесли в вагон...
— Я видел...
— Знаешь, давай-ка поменяемся местами... Я стану в твой уголок... Вот так... А теперь охраняй меня от этой буйной толпы...
— С удовольствием...
— Ты стоишь сейчас совсем как тогда... Ну, когда мы ездили из института... Помнишь?
— Я все очень хорошо помню, Белка.
— А знаешь... Ты ведь до сих пор мне снишься... И так... Ну... В общем, об этом никому не расскажешь.,.
Особенно мужу.
— Ты вышла замуж?
— Представь.
— Давно?
— Да уж второй год пошел.
— Счастлива?
— Не задавай глупых вопросов... Все как у людей...Ты давно в Москве?
— Неделю.
— Где остановился?
— В «Украине».
— Дико! Коренной москвич приезжает в свой родной
город и останавливается в гостинице...
— Не хочется стеснять родню. Они, правда, обижаются...
— Дело даже не в этом. Просто сама ситуация...
— Ситуация естественная. Прости. Так напирают...
— Я вижу... А от тебя пахнет сигаретами. Когда-то ты их терпеть не мог.
— А ты по-прежнему душишься «Красной Москвой»?
— Такие привычки меняются медленно. Знаешь, я привезла из Афганистана такие духи! Чудо! Но ведь много не привезешь. — Что ты делала в Афганистане?
— Ездила с мужем. Он экономист. Во внешторге. А какие мы там купили покрывала! Если б ты только видел! — Представляю...
— Нет! Ты даже не можешь представить! С албанскими коврами их и не сравнить! Я посдирала их дома отовсюду и снесла в комиссионку. Сразу же, как приехала...
— Уф! Вот теперь полегче.
— Ты так торопишься от меня отодвинуться... Как будто тебя может увидеть жена... Кстати, что это за станция?
— Ботанический. — Ну, еще далеко! И часто ты бываешь в Москве? — Когда как... В нынешнем году — четвертый раз.
— И ни разу не позвонил...
— Зачем? Разве это что-нибудь изменит?
— А ты бы хотел что-то изменить?
— Не надо об этом, Белка. Все, наверно, получилось правильно.
— Да, конечно... Если не считать того, что ты изломал жизнь и себе и мне... Но для тебя ведь всегда высшая правильность была самым главным...
— Белка! Все равно ведь мы сейчас не разберемся... Если тогда не разобрались...
— Да-да... Разумеется...
— Ты работаешь все там же? - Да.
— Не надоело? — Какое это имеет значение? Конечно, я никогда не увлекалась железобетоном. Но ведь все это... второстепенное... Не этим же живет современный человек...
— Смотря какой...
— Ну, я, конечно, не говорю о тебе!.. Ты ведь всегда был сверхправильный! У тебя главная жизнь была в институте, на заводе... В общем, не там, где у нормальных людей...
— Мы, кажется, опять начинаем с тобой ругаться...
— Да... Как сильна инерция, а?.. Через столько лет... А скажи, Витька, ты меня во сне видишь?
— Раньше видел.
— И — как?
— Всяко.
— Боже, какие мы с тобой дураки!..
— Возможно.
— Ну, ты.хоть что-то понял за эти годы?
— Я живу сейчас так, как хочу, Белка. А ты мне этого не давала.
— То есть живешь на своем заводе?
— Я перешел в НИИ.
— У вас там даже есть НИИ?
— И не один.
— И что ты в нем делаешь?
— Проектирую то, что раньше собирал.
— Какая-нибудь кибернетика?
— Да, Белка, кибернетика.
— Сейчас это модно...
— Ты же знаешь, я и раньше...
— Да, конечно... Когда мы учились в институте, это считалось низкопоклонством и чуть ли не черной магией... Как тогда из-за этого трепали нервы!
— Было времечко!
— А ведь мне тогда казалось, Витька, что ты прямо из студентов попадешь в самые типичные неудачники.
И я очень гордилась тем, что мне на это наплевать и что я тебя люблю, несмотря на это.
— Оказалось-то все-таки не наплевать...
— Ты же прекрасно знаешь — дело не в этом!
— И в этом тоже... Это работало подспудно. Чего
уж теперь-то?...
— Ну ладно, оставим эту тему. А то опять начнем
ругаться. Как твоя жена?
— Все так же — работает, воспитывает сына.
— Она у тебя, кажется, брюнетка?
- Да.
— Сейчас это модно. Я тоже думаю перекраситься.
— Не стоит. Перекрасишься — это уже будешь не ты.
— Ну и что? Нужно быть чем-то определенным. А то не блондинка, не брюнетка, не рыжая... Это что — уже Белорусская?
- Да.
— Ты сейчас в гостиницу?
— Ага...
— Знаешь, я еще не была ни в одной высотной гостинице... Странно, правда?.. Живу в Москве.
— Я там в двухместном номере...
— Слушай, ты стал хамом.
— Прости! Я не хотел тебя обидеть.
— Ты всегда так говорил! И всегда обижал.
— Извините, молодые люди, помешаю вам. Мне до Калужской надо. А тут на схеме ее что-то. не видно.
— Переименовали, папаша. Это сейчас Октябрьская.
— Спасибо, сынок!
— Пожалуйста.
— Да, Витька, а кем ты числишься в своем НИИ?
— Старшим научным.
— Ого! Ты что — уже кандидат?
— Пока нет, но скоро, наверное, буду. У нас это, впрочем, несущественно. Это получается между делом.
— Ты верен себе! То, что для других «дело», для тебя «между делом». Тебе всегда не хватало целеустремленности.
— Смотря к чему.
— Ну, к тому, ради чего вообще живут люди...
— Не надо ссориться, Белка! Мне на следующей выходить.
— Да... не стоит... А как твоя мама? — Спасибо. Здорова. А как твои?
— Знаешь, они как-то очень быстро сдали. Постарели, сидят почти все время на даче.
— С новым зятем ладят?
— Да! У них полный контакт.
— И твой супруг, наверно, не жалеет времени, чтобы играть с отцом в шашки?
— Они иногда играют... Но папа сейчас редко бывает в Москве... В общем, это перестало быть дробленой. Все проблемы постепенно разрешаются.
— Да... Это только со мной они были неразрешимы.
— Ты просто очень тяжелый человек, Витька. Ты подчиняешь жизнь каким-то химерам и хочешь, чтобы все вокруг тебя делали то же самое. Если говорить честно, мне жалко твою жену. Чтобы жить с тобой в мире, надо отказаться от всего своего, от всего личного. Надо стать рабой.
— Она не жалуется...
— Тебе! А кому-нибудь другому наверняка плачется в тряпочку.
— Не думаю. По-моему,. она считает нашу жизнь нормальной.
— Да ни одна уважающая себя женщина не может считать такую жизнь нормальной!.. Просто она не говорит тебе. Ей, наверно, некуда податься... Знаешь, если бы ты сейчас предложил мне отдельную квартиру в Москве, собственную машину и себя самого, совершенно свободного, в придачу, я бы, наверно, все-таки отказалась.