Страница 12 из 46
И сейчас еще Нора по-прежнему красива, и на вечерах возле нее всегда кто-нибудь вертится. Почему-то она любит рассказывать знакомым, как Юрий победил на Севере всех своих соперников. А Юрий все чаще думает о том, как дорого он заплатил за эту победу...
...Вот уже и инженерный корпус позади. Они .подходят с Таей к строительному управлению, и Тая все еще молчит.
— Что же вы молчите, Тая? — спрашивает Юрий.
— Думаю. — О чем? — О ваших словах.
— Вы сердитесь на меня?
— Нет! — Тая натянуто улыбается.
— Девушка не может на это сердиться. Я просто стараюсь вас понять.
— Это не так уж трудно.
— Но и не так уж легко. Вы не тот человек, которого можно понять сразу. Я привыкла за эти месяцы уважать вас.
— А я поколебал ваше уважение?
— Пока нет, И мне не хочется, чтобы вы его поколебали.
— Вы ищите мне оправданий?
— В какой-то мере...
— Юрий Николаевич! — громко раздается слева.
Юрий поворачивает голову. Из ворот строительного управления выходит Василий Черемных, бригадир каменщиков, сооружающих второй инженерный корпус.
— Вы к нам, Юрий Николаевич? — спрашивает Черемных.
— К вам.
Черемных подходит, здоровается.
— Ну, идемте, — приветливо говорит он.
Они идут дальше уже втроем, и Юрий говорит с бригадиром о том, что не хватает силикатного кирпича, а месячный фонд на него уже выбран, и, если сегодня на совещании не удастся добиться дополнительного фонда, придется до конца месяца снимать рабочих со второго
инженерного корпуса и переводить их на кислородную, где кладка ведется только красным кирпичом.
Тая идет рядом, глядит себе под ноги и задает редкие, короткие вопросы, если ей что-то неясно в разговоре Юрия и Черемных.
Они обходят первый этаж инженерного корпуса втроем, и Юрий придирчиво осматривает помещения и отмечает про себя, что здесь уже можно начинать штукатурные и сантехнические работы. Пока их будут вести на первом этаже, каменщики закроют второй. Итак, надо
сегодня на совещаниях просить бригады сантехников и штукатуров.
Тая ходит с Юрием и Черемных, и, когда ее взгляд случайно встречается со взглядом Юрия, он видит в ее больших, глубоких зеленоватых глазах вопрос. Этот вопрос беспокоит его и почему-то радует.
На кислородную станцию они идут уже вдвоем. Солнце бьет им в глаза. Ноги поднимают темную пыль с дороги, проложенной самосвалами посреди картофельного поля. Тая молчит, молчит...
— Вы все ищите мне оправдания? — спрашивает Юрий.
— Мне хочется их найти...
Тая поднимает на него глаза, улыбается краешками губ. До чего же красивы у нее губы!..
— А мне ведь не нужны оправдания. — Юрий улыбается ей в ответ. — Совсем не нужны.
— Почему?
— Оправдания нужны виноватому. А я ни в чем не виноват... Полюбить другого человека — это никогда не считалось плохим...
Тая снова опускает взгляд. Они идут дальше по пыльной дороге, и солнце бьет им в глаза.
— Может, я старомодна, — тихо говорит Тая. — Подруги не зря называют меня осколком прошлого века.
И я не хочу лицемерить — ведь сегодня последний день, и мы можем никогда больше не увидеться... Я хорошо отношусь к вам, Юрий Николаевич. Очень хорошо! Но нам не стоит вести такие разговоры. Они бессмысленны.
У вас есть сын. А я росла без отца. Я знаю, что это такое...
Они приближаются к кислородной станции, обходят весь ее корпус. И Юрий отдает распоряжения руководителю звена каменщиков и видит, что здесь нужны плиты перекрытий, потому что первый этаж завтра закончат, и, если не будет плит, нельзя будет класть второй. А ведь сюда может хлынуть вся бригада Черемных.
«Плиты на кислородную, — произносит Юрий про себя.
— Сантехники, штукатуры и силикатный кирпич на инженерный корпус... Не забыть бы...»
Обычно он хорошо помнит такие вещи. Но сегодня —боится забыть.
Он вынимает из кармана блокнот и прямо на обложке записывает то, что не должен забыть: плиты, силикатный кирпич, сантехников и штукатуров.
С кислородной станции нужно идти на заготовительный цех. Он тут же, рядом, рукой подать. Но между ним и станцией — заводской забор, святыня начальника охраны.
Правда, эта святыня вся в дырах. Через иную теленка молено вытащить, а не то что какую-нибудь деталь.
Но все-таки это святыня. Не зря же в проходной завода по полчаса оформляют разовый пропуск и придираются к каждой запятой в документе.
Одна из дыр в заборе — большая, удобная — неумолимо притягивает к себе взгляд Юрия. Пролезть в нее — и до заготовительного цеха минута ходу. А кругом, через проходную, — двадцать минут. Пожалуй, сегодня слишком напряженный день, чтобы идти кругом...
Юрий решительно направляется к забору.
Тая останавливается и удивленно глядит на него.
— Идите сюда! — зовет Юрий. — Пролезем в эту дыру!
Тая улыбается.
— Но ведь нельзя!
— Идите! — Юрий машет рукой. — Если оглядываться на все «нельзя» — жить не стоит!
Тая легко подбегает к нему и лезет в дыру первая.
Поднимается сатиновый халатик. Мелькает загорелое обнаженное бедро. Юрий с запозданием отворачивается и слышит из-за забора звонкий голос Таи:
— Что же вы, Юрий Николаевич?
Он улыбается, пролезает в ту же дыру и чувствует от этого какое-то бодрое, по-юношески озорное настроение.
Как будто скинул с себя лет двадцать и снова стал мальчишкой, забравшимся в чужой сад за яблоками.
Наверно, только ради этого ощущения стоило бы воспользоваться щелью в заборе.
На миг Юрию кажется, что это озорное настроение — частица того неуловимого «что-то», которое он никак не может определить. Он даже останавливается, пораженный этой мыслью, и вспоминает свои собственные, так легко сорвавшиеся с губ слова: «Если оглядываться на
все «нельзя» — жить не стоит!»
И тут же он слышит голос Таи:
— Вы что-то забыли, Юрий Николаевич?
— Нет-нет! Идемте!
Они идут к заготовительному цеху, и Юрий вдруг понимает, что, не будь Таи, не полез бы он в эту дыру.
Ведь он давно видел ее и ни разу ею не пользовался...
В заготовительном цехе все готово к работе монтажников — подвезены балки, плиты. И только монтажников нет, хотя заявку на их работы Юрий дал еще в прошлый понедельник. Надо будет сегодня на утреннем совещании серьезно поговорить с прорабом «Стальмонтажа» Федоровым. Сколько же можно тянуть?
Юрий записывает на обложке блокнота: «Монтажники — на заготовительный», — и поворачивается к цеху спиной.
И снова тянется под ногами пыльная дорога к конторке участка, усеянная обрезками железа, болтами и синими спиральными металлическими стружками.
— Я вообще-то не могу бросить сына, — как можно спокойнее говорит Юрий. — Я могу отказаться от чего угодно и от кого угодно, только не от сына.
Тая молчит. И Юрий молчит. И боится, что сейчас она скажет что-нибудь такое, после чего разговаривать будет уже невозможно. Если только вообще она хочет сказать это — сейчас у нее самый подходящий момент. Она не может не понимать этого.
Но Тая ничего такого не говорит. Она еще немного идет молча и затем тихо произносит: — Мне кажется, я немного понимаю вас. Я почему- то вам очень верю. И теперь вижу, что вы вовсе не такой уж счастливчик, как многие тут про вас говорят.
— Спасибо... — еще тише произносит в ответ Юрий. — И еще мне нравится ваша прямота, — продолжает Тая.— Другие в таких случаях юлят и обещают то, чего не собираются делать... Ваша прямота, конечно, располагает к вам... Но ведь все равно это ничего не меняет, Юрий Николаевич...
— Это неважно... Сейчас неважно, — поправляется Юрий. — Время многое прояснит... Я хочу как-нибудь . приехать к вам в Куйбышев...
— Зачем?
— Просто, чтобы увидеть вас... Страшно даже подумать, что никогда больше вас не увижу. Тая улыбается.
— Так бывает только в книжках, Юрий Николаевич. — В книжках не все выдумано. Чтобы написать книгу, надо кое-что пережить. Тая пожимает плечами. — Что ж, приезжайте. Я буду рада вас увидеть. Только я вам ничего не могу обещать. Вы же понимаете...