Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 34 из 42



Карлос говорил долго. Маркиз успел отыскать заначку – бутылочку коньяка в ящике письменного стола, выпить глоточек, съесть два бутерброда. Карлос умолк, только когда Маркиз добрался до коробки шоколада. Он осекся на полуслове, загреб полную горсть конфет, запихал их в рот, заглотил и сообщил спокойно:

– Я иду с тобой.

От неожиданности (или избытка коньяка) Маркиз икнул. Когда Карлос говорил таким тоном, убеждать его было бессмысленно: решал он, по примеру Маркиза, бесповоротно. Возражать даже не стоило. Его заявление означало, что теперь он присосется в Маркизу как клещ и не отстанет ни на шаг.

– Ты с ума сошел? – спросил Маркиз на всякий случай?– Что тебе делать в Зоне, ты не сталкер.

– Давай, давай, повтори, почему мне туда нельзя, – голос у него был ехидней ехидного. Яд аж сочился и тек по подбородку.

– Повторю, – согласился Маркиз. – А – в тридцать пять лет поздно начинать. Бэ – у тебя слишком логические мозги для Зоны. Вэ – у тебя маловато фантазии. Гэ – у тебя маленькие дети. Дэ – пошел ты к черту.

– К черту не пойду. Я пойду с тобой за Барьер. Потому что: а – у меня отличная реакция, бэ – я очень дисциплинированный, вэ – я обязуюсь тебя слушаться, гэ – я твой друг, дэ – отвали, все равно одного не пущу.

– Шарло, ты не сталкер…

– Кто тебе сказал? – врезал Карлос. Маркиз помотал головой. Какое-то время Карлос наслаждался произведенным эффектом, а когда это стало опасно, успокаивающе поднял ладони: – Ну-ну, уймись. Не воспринимай так прямолинейно. Лучше подумай.

Маркиз послушно подумал и понял. Сталкер – это не только профессия, это призвание. Никогда нельзя сказать о человеке, который никогда не был в Зоне, годен ли он. Может, он прирожденный сталкер, только не было случая проверить. Вот о чем говорил Карлос. В Зоне он не был, поэтому неизвестно, сталкер он или нет. К тому же все его а, бэ и так далее – совершеннейшая правда, особенно насчет хорошей реакции и дисциплинированности.

Он неоднократно рвался в Зону, сто раз Маркиз его осаживал. Он предупредил всех, чтоб Карлоса не брали, пообещав много неприятностей. Ему поверили. Поэтому сталкеры с Карлосом охотно общались, охотно пили (он – сок, они – чего покрепче), охотно рассказывали разные байки – словом, всячески укрепляли его теоретические познания и пресекали любые практические попытки. У Маркиза был авторитет, так что Карлос был надежно изолирован от Зоны, а Зона – от него.

– Не понимаю, – вздохнул он, – почему ты брал себе в напарники всех подряд, кроме меня.

Не понимает он… Брал. Но не всех подряд, а руководствуясь чутьем, и то, бывало, ошибался. Он много щенков натаскал. И многих перетаскал на спине, когда мертвых, когда живых, но о смерти мечтающих. И чтоб Шарло так? Маркиз не был ни добр, ни сентиментален, но вовлекать друга в игры с непредсказуемыми последствиями он не мог. Не так уж многих он в своей жизни считал друзьями: отца да Карлоса, но отец умер, когда Маркиз был еще подростком. Брать в Зону? И опытные гибнут, и лучшие становятся калеками. Зона не разбирает.

– Жалко, что ли, было?

Маркиз кивнул, и от его серьезности Карлос притих. Переваривал. Потом переварил.



– Или мы идем вместе, или ты не идешь. И настоятельно советую взять в компанию Джемму и Дени, потому что Джемма все что угодно разнесет вдрабадан, а Дени – все ж абориген…

Да уж. Дени и впрямь абориген, хотя рожден не в Зоне, а в Сумасшедшем Лесу, недалеко от Сказки. Он много видел, много знает, много может. Маркизу он все это объясняет не без кокетства: «Папа, я же не человек». На что папа очень логично отвечает: «Не мели чепухи». Сын смотрит своими странными неземными глазами и соглашается: «Я метис». На это сказать и правда нечего. Заманила однажды одна фея одного щенка в Сумасшедший Лес, а щенок и не сопротивлялся, уж больно красива и загадочна была, долго считал случившееся розыгрышем или миражом, пока не встретился с Людвигом и демонами… Правда, Дени слишком человек, жить со своими не может, потому подростком и достался папе и его все понимающей жене. А что? Не отопрешься, почти портретное сходство, только в блондинистом варианте…

И Джемма тоже… разнести-то разнесет, только нужно ли и можно ли это в Зоне? Кто знает…

Маркиз обещал подумать. Думал он долго. Два дня думал, зато непрерывно, чуть с работы не выгнали. Во всяком случае, пообещали. Младший инспектор Лаваль пообещал, когда комиссар Лагранж ему в очередной раз невпопад ответил. Лаваль – это лицо, конечно, влиятельное, в пятьдесят лет аж до инспектора дослужился.

Решение далось нелегко, точнее, не решение даже, а подбор самооправданий. Ему так хотелось пойти за Барьер, что в глубине души он почти сразу согласился с Карлосом: сталкеры не сталкеры, а до Барьера Маркиз эту компанию всяко доведет, никто лучше него маршрут не знает, никто лучше него Барьер не обнаружит, а что там дальше – все равно неизвестно. А два дня он размышлял о другом: что заставило его согласиться? Собственный эгоизм (хочу – и всё тут) или то же убеждение, что не давало ему взять в Зону Карлоса раньше (нутро бурно сопротивлялось одной только мысли). А нутро молчало.

Идея о большой компании никогда не приходила ему в голову, потому что традиционно, спокон веку сталкеры ходили парами. Трое – это уже много, это уже прекрасная цель для патрульных. Там, где один проползет на пузе, вжимаясь в землю, второй еще может прикинуться камушком или кустиком, но третьего обязательно заметят. Да и никакой гарантии нет, что трое будут реагировать на любое движение Зоны одинаково чутко. Коллективизм расслабляет, а если ты расслабился в Зоне, напарник может бросать товар и взваливать на закорки то, что от тебя осталось. Расслабляться надо потом, дома или в каком кабаке, но лучше без свидетелей. Расслабляющийся сталкер – зрелище для очень закаленных.

Дени уже двадцать пятый год. А ведь папаша не знал о его существовании вплоть до того момента, когда в его дверь постучал тринадцатилетний подросток со странными глазами и не сказал скромно: «Меня прислала Королева. Я слишком человек и не могу жить в лесу». Слишком-то слишком, но столько уж фокусов он знает, что папа сынули побаивается. Но в Зону пойдет. Лес, конечно, не совсем Зона, но совсем и не Земля.

Джемма – аборигенка стопроцентная, только вот как она таким штучкам научилась и когда – непонятно. Может, экскурсии на базу проявили ее таланты, может, просто время пришло. Ее боятся все пришельцы больше, чем Маркиза с его таинственной энергией, потому что у него она дремлет, а у Джеммы – нет. Даже слишком не дремлет. Причем Маркиза они боятся с научной точки зрения, гипотетически, а ее – вполне физически. Сторонятся. Не родился еще тот инопланетянин, который бы с ней справился (так Шарль говорит). Может, и Зона об нее зубы обломает.

Карлос со всеми его абвгд наиболее уязвим, потому что наиболее любопытен и наиболее рационален при этом. Веселенькое сочетание – любопытный рационалист. Как она посмотрит на этот коктейль?

О том, что Зона не любит его самого, Маркиз уже не думал.

МИРАЖ

Ни в каком фантастическом фильме нельзя было увидеть то, что лежало перед ними, потому что это не было результатом комбинированных съемок или компьютерных чудес. Кто создал это – природа, бог или дьявол, – но даже объединенной команде из сотни богов и десятка дьяволов это не удалось бы, и тем более это не могло быть творением рук человеческих. Они стояли и смотрели долго, слишком долго, и каждый, должно быть, пытался найти определение этому абсолютному Ничто, которое стояло перед ними. Это был не ад, не рай, не первозданный хаос, а именно Ничто, описать которое было невозможно. Не было в их языке слов, как не было в их разуме мыслей, чтобы понять, и сил, чтобы хотя бы отвести глаза.

Потом у Маркиза затекла рука с сигаретой, которую он так и не донес до рта, и он встряхнулся. Сигарета погасла, немного не дойдя до пальцев, но Маркиз поостерегся выбрасывать ее в Ничто, поэтому, кое-как разогнув руку, аккуратно уронил окурок на тускло-желтый камень и тщательно растер. Остальные так же таращились в никуда. Маркиз полюбовался их лицами, хранившими выражение ужаса и восторга, и подумал, что был таким же ошалевшим тридцать секунд назад – интересно, а там, впереди, есть время, и если есть, то в чем оно измеряется, в секундах или в чем-то сопоставимом с геологическими эпохами?