Озаренные

Алексей вооружился справочниками, интерполировал, интегрировал.

Верхотуров тоже уселся за стол.

Через некоторое время он спросил задорно:

— Готово?.. Ну и тихоход же вы, батенька. У меня под такой нагрузкой канат порвался — машина загремела по лаве к штреку... Ищите выход.

Десять дней под наблюдением академика Алексей производил всевозможные расчеты. В гостиницу возвращался усталым, но в таком приподнятом, боевом настроении, что в любую минуту готов был сразиться с самым придирчивым оппонентом.

Накануне технического совета Верхотуров дольше обычного занимался с Алексеем. Они просматривали схему работы конвейера.

— Мечтатель! — восклицал Верхотуров. Глаза его с милой хитрецой глядели на Алексея. — Втащил под землю конвейер и уверен, что он станет работать — перетаскивать уголь. Умозрительная конструкция! Да только у вас, что ли? Законов горного давления не знаем. Не знаем еще природы горной механики. На законы наскоком не подействуешь, они от резолюций и от мнении авторитетов не изменятся. Что нам известно о горном давлении? Ну, что? — уже, как бы экзаменуя, выжидательно смотрел академик на Алексея. Ну, вот вам карандашик подсчитайте, какое» сопротивление пласт оказывает вашему «Сколу».

— Условно мы принимаем... — начал было Алексей.

— «Условно». К чертям драповым! Надуманно, — сдергивая очки, строго сказал Верхотуров. — Мало, очень мало, Алексей Прокофьевич, знаем мы. Есть горное искусство, рожденное опытом. Горная наука пока еще в пеленках. Только попискивать начинает... Первые формулы Бокий, Протодьяконов, Терпигорев стали полвека назад выводить. Потом антрактики солидные получались. Не до формул было. Самое великое интегральное уравнение решали — то война, то разруха... — говорил он отрывисто. Потом подошел к чертежам и вдруг перечеркнул конвейер красным карандашом.

Алексей оторопел:

— Евгений Корнильевич, что вы?

— Гниль! Все эти грузовые телеги под землей — игра в технику, а не техника.

— Что же вместо них? — обиженно нахохлясь, пробормотал Алексей.

— По-ду-ма-ем... по-ду-ма-ем, — повторил Верхотуров, барабаня карандашом по звенящему, как жесть, ватману, — и найдем... Найдем. Я уже кое-что надумал... Есть у меня в запасе одна штука. Впрочем, вам самому нужно умишком пораскинуть. Что я вам все салазки на горку вожу? Попробуйте сами. А сейчас чаевничать пойдем. — Он пригласил Алексея в гостиную.

За чаем Алексей попытался осторожно узнать, что надумал Верхотуров, чем он собирается заменить конвейер.

— Чай дело святое. Говорят, горкнет от деловых разговоров, — отшутился академик и неожиданно спросил: — С вами, что ж, и семья на «Капитальной», пока машину испытывали, жила?

— Я не женат.

— Что же так? — осуждающе, искоса поглядел он на Алексея. — Имелись веские причины или, так сказать, по убеждению холостячествуете?

Алексей промолчал.

— Если причин не имеется, неоправданно. Человек без племени — пустое цветение... Много развелось увеселяющихся личностей. У нас доцент есть один в институте. Этакая лысая шустрая особь. «Я, — говорит, — не могу обзаводиться семьей, я пока еще кандидат. Мне самому оклада не хватает». А моя матушка восьмерых на пенсию до институтов дотащила. Героическая женщина... Вы меня не браните, — положив на руку Алексея свою сухую, жилистую руку, сердечно сказал Верхотуров. — Это я так, по-стариковски ворчу...

Позднее, когда Алексей уже собрался уходить, академик спросил:

— Узнали, кто завтра о вашей машине будет докладывать?

— Логанов...

— Логанов, — недовольно повторил Верхотуров. — Туманность в горной науке. С большим самомнением... «Избранник», аристократ от техники. Такие считают, что сегодня человеческий гений может проявить себя только в инженерном творчестве. Раз Логанов докладывает — гадать не нужно, как вашу машину встретят. Имени у вас нет, связей нет, ни к чьей школе вы не принадлежите. Только под их ветер паруса не перевязывайте...

Он не мог работать в этот вечер. Пытался читать, но раздумья отрывали от страниц. Взволновали слова Евгения Корнильевича о семье. Чудесная вещь человеческое слово. Порой шероховатое, а от него веет лаской, теплом; порой вежливое, а обидит, как насмешка; порой мягкое, а звучит как приговор.

Как бы ни хотели мы вычеркнуть из прошлого иные страницы нашего бытия, они вдруг предстают перед нами еще более ощутимые, нежели в былые годы.

Алексею хотелось напрочно забыть лето пятьдесят первого года. В то лето он заканчивал монтаж «Скола» на ремонтном заводе под Ворошиловградом. В начале июня в механический цех прибыла группа выпускников машиностроительных институтов, среди них была технолог Лида Красницкая. Спортсменка, с высокой талией, с золотистыми густыми волосами, задорным лицом.

Лиде поручили составление технологических карт в том пролете, где монтировали «Скол». Алексей стал часто встречаться с ней. Лида чувствовала, что она нравится Алексею. А он стеснялся проводить ее домой, пригласить в кино, на футбольный матч.

Она оказалась решительнее его.

— Вашего приглашения, кажется, не дождешься, — сказала Лида однажды, подавая Алексею билеты на спектакль областного драматического театра, и тоном военного приказания шутя добавила: — Прибыть для сопровождения дамы на зрелищное мероприятие в девятнадцать ноль-ноль. Форма одежды любая, исключая этот пиджак с медными пуговицами и всякими техническими эмблемами.

Потом они часто ездили вместе отдыхать в воскресенье на Донец, вечерами отправлялись в ближайший шахтерский городок, там гуляли в саду, просто бесцельно бродили по улицам.

Ему нравилось в Лиде все, кроме ее некоторых взглядов. Однажды, рассказывая о своей приятельнице, вышедшей недавно замуж, Лида заметила:

— Ошиблась дурышка. С ее данными могла бы выбрать мужа позавиднее...

— А разве мужа выбирают? — озадаченно спросил Алексей.

— Когда есть выбор, — неопределенно ответила Ляда.

— У тебя странные взгляды на отношения людей.

— Не странные, а правильные. От жизни нужно брать больше. Она не повторяется...

И все же его тянуло к Лиде — он убедил себя, что эти высказывания ее случайны. Она нравилась ему, а тем, кто нравится, прощается многое.

— Я хотел бы, чтоб у меня была такая жена, как ты, — как-то решился сказать ей Алексей.

— А я еще подумала бы, выходить ли замуж за такого нерешительного, — не то шутя, не то серьезно ответила Лида.

В конце июля его срочно вызвали в министерство: бригаду конструкторов посылали для проверки машин, выпускаемых Прокопьевским заводом в Сибири. Он думал задержаться не более двух недель, но в командировке пробыл около двух месяцев. Он часто писал, но Лида не отвечала на его письма. Он терялся в догадках: заболела, уехала к матери? Вызвал ее к телефону — она не явилась на переговорную.

— А та барышня, за которой вы ухаживали, замуж вышла, — сообщила Алексею хозяйка квартиры, когда он вернулся на завод.

— Вы что-то путаете! — оборвал он ее.

— Ничего я не путаю. Как вы уехали, из Москвы приехал один инженер с комиссией на завод и сделал предложение. Теперь она в Москве живет.

5

Техническое совещание вел член коллегии инженер Туляков — хмурый, скупой на слова. Он неторопливо доложил повестку дня. Предстояло утвердить список опытных машин, изготовлявшихся на заводах горного машиностроения, в мастерских проектных институтов и трестов.

Неподалеку от председателя расположился тучный, широкоплечий, серебристо-седой старик Макар Калиныч Лобачев, член коллегии министерства, бывший забойщик. Рядом с ним утонул в кресле щупленький, широколобый академик Вяткин. Позади Вяткина перелистывал альбом чертежей мясистый, хмурый, с носом дятла, раздраженно сводивший брови, профессор Ветлужников. Верхотуров сидел у колонны, чуть в стороне от длинного, покрытого ярко-зеленым сукном стола, протянувшегося вдоль всего зала заседаний. С краю за столом, обложившись таблицами, чертежами, схемами, возвышался красивый с волнистой шевелюрой и волевым лицом профессор Скарбеев.