Розамунда, любовница короля

– А ему ты скажешь, как собираешься меня уберечь? – полюбопытствовала она.

Хью хитро прищурился:

– Ни за что. Но когда он попытается завладеть и тобой, и землями, ты получишь несказанное удовольствие, видя, как он взбесится, уяснив, что и то и другое вне его досягаемости.

– Но как мой дядя узнает, что ты сделал? – не унималась девочка.

До чего же он бледен! И крохотные голубые вены на веках почти почернели.

– Один влиятельный лорд кое-чем мне обязан. Я попросил одного из его людей приехать. Он уже в пути.

Кроме того, Эдмунду все известно, – таинственно пробормотал Хью.

– Надеюсь, ты не устроил очередного брака для меня? – нервно заметила Розамунда.

– Я не имею на это никаких прав, – воскликнул Хью, – и никогда не пойду на такое! Ты сама должна выбрать себе жениха!

– О, Хью, как мне тяжело расставаться с тобой. Знаешь, я вправду тебя полюбила. Не так, как женщина мужчину, я ничего не знаю о подобной любви, но все равно люблю тебя. С того времени как умерли мои родители, я еще никогда не была так счастлива, как с тобой! – призналась она.

– И я люблю тебя, дорогая, – тихо вторил Хью. – Ты стала мне дочерью, ребенком, которого у меня никогда не было. Только благодаря тебе мои последние годы прошли в покое и радости. Я знаю, ты с честью похоронишь меня и поставишь камень на могиле. Это куда больше того, на что я мог надеяться, Розамунда.

– О, это такая малость, – возразила она, – тем более что ты так много дал мне, мой милый муженек.

Ее тонкие пальчики сомкнулись вокруг костлявого холодного запястья, словно даря юное тепло умирающему.

Хью снова закрыл глаза, чуть улыбаясь.

– Я увижусь с ним после ужина. Будем надеяться, что с полным животом Генри Болтон будет менее воинственным.

Принеси мне немного бульона, дорогая. Это все, что я смогу проглотить. А теперь можно немного поспать.

Девочка выпустила его руку, встала и, прикрыв его грудь одеялом; поцеловала в лоб.

– Я сама принесу бульон и покормлю тебя, – пообещала она, покидая комнату.

Ничего не поделаешь, он вправду умирает, впервые призналась она себе. Слезы обожгли ее глаза, и она яростно их сморгнула. Хью прав. Нельзя позволять эмоциям брать верх над здравым смыслом! Не сейчас! Сейчас самое важное – здравый рассудок, это необходимо и для нее, и для всего Фрайарсгейта.

Вернувшись в зал, она сообщила дяде:

– Мой муж примет тебя после ужина. Он очень слаб.

Ты не должен утомлять его.

– Почему не сейчас? – раздраженно буркнул Генри. – Возмутительно! Хью Кэбот ведет себя словно знатный лорд!

Будто не я способствовал его высокому положению! Он обязан почитать и уважать меня, а на деле задирает нос!

– Он умирает, дядя, и, по правде говоря, ты выдал меня за него, чтобы защитить свои интересы и приберечь для себя Фрайарсгейт. Но должна напомнить, что поместье принадлежит мне. Не тебе. Тебе всегда было все равно, что будет со мной, главное, чтобы Фрайарсгейт не уплыл из твоих рук! Но Господь недаром защищает беспомощных, сирых и невинных. Хью Кэбот – хороший человек, хотя для тебя это вряд ли имеет значение.

– Ты считаешь его хорошим, потому что старый дурак позволял тебе своевольничать! Судя по дерзким выходкам и вольным словам, он мало тебя бил, если бил вообще! – рявкнул Болтон. – Видно, придется проучить тебя как следует, но когда я с тобой разделаюсь, мигом получу покорную и услужливую жену для своего сына.

– Того наглого сопляка, которого родила тебе твоя корова-жена? Он никогда не будет моим мужем, дядюшка! Выброси это из головы! На этот раз я сама выберу себе супруга, но только после того, как проношу траур целый год в память о моем Хью, как принято среди порядочных людей.

Попытайся навязать мне своего задиристого петушка, и, клянусь, ты горько пожалеешь.

– Ты будешь делать, как я велю, черт побери! Я твой дядя и имею над тобой власть! – раскричался Генри.

– Госпожа, ужин готов, – вмешалась Мейбл, входя в зал. – Пора к столу.

– Дядя, ты, разумеется, голоден, и мой кузен тоже.

Мейбл права. Нужно идти, пока еда не остыла. Потом ты поговоришь с моим мужем.

Розамунда снова превратилась в гостеприимную хозяйку, хорошо воспитанную владелицу богатого поместья. Она повела рассерженного родственника и его сына к столу и сама наполнила их оловянные тарелки говядиной и гусятиной. Положив кроличье жаркое в хлебные корки,. Мейбл наклонила последний бочонок октябрьского эля над оловянным кубком Генри и налила сидра его сыну. Розамунда положила перед дядей хлеб, сливочное масло и ломоть твердого сыра.

Генри стал есть, и гнев постепенно рассеивался. Он был очень доволен, заметив, что еда превосходна: вкусная, горячая и свежая. Не пережаренная, не изобилует пряностями, запахом которых нерадивые хозяйки часто скрывали смрад гнили или разложения. Он проткнул ножом кусок говядины и принялся жадно жевать. Куски от каравая он отрывал руками, масло намазывал пальцем. Мейбл постоянно подливала эля, и Генри осушал кубок за кубком, Эль был чистым и забористым, так что еда казалась еще вкуснее.

Розамунда ела мало и вскоре поднялась.

– Прошу меня простить, я должна покормить мужа.

Мальчик, когда ты поужинаешь, тебе подадут сладкое.

Она презрительно оглядела кузена и громко заметила:

– Дядя, он совершенно невоспитан! Неужели твоя жена ничему его не учит?

И прежде чем Генри Болтон успел запротестовать, вышла из зала.

– Для чего тебе ложка? – прошипел он сыну. – И почему ты ешь руками, как грязный крестьянин?

– У меня нет ложки, – проныл мальчишка.

– А это что? – прикрикнул он на сына. – Черт побери, веди себя прилично! Сучонка права! Никаких манер! Ничего, я еще потолкую насчет этого с твоей мамашей!

Позади зала, соединенная с домом каменной колоннадой, находилась кухня. Между колоннами с обеих сторон разбили огороды. Над ними возвышалась беседка, увитая начинавшими зеленеть лозами. Розамунда прошла в кухню. Похвалив кухарку за хороший обед, она налила в миску бульона, взяла ломтик хлеба и поспешила наверх, в покои мужа. Он уже не спал и приветливо улыбнулся девочке. Та улыбнулась в ответ и, поставив миску, вынула из кармана юбки салфетку и подвязала под подбородком мужа. Потом разломила хлеб на мелкие кусочки, высыпала в бульон и принялась кормить Хью.

Он ел медленно и с трудом: ему было больно глотать.

Съев несколько ложек, он поднял руку в знак того, что наелся, хотя миска оставалась почти полной.

– Больше не могу, дорогая, – прохрипел он.

– Еще пару глоточков, – упрашивала Розамунда, но.

Хью покачал головой, – О, дорогой, как же ты выздоровеешь, если не будешь есть?

Ее янтарные глаза так и светились участием.

– Розамунда! – укоризненно прошептал он.

– Знаю, – кивнула она, – но я не хочу, чтобы ты уходил.

Хью снова усмехнулся.

– Поверь, Розамунда, я больше всего на свете жажду остаться с тобой. Через год-другой ты расцветешь и станешь настоящей красавицей. О, как бы я хотел быть свидетелем твоих триумфов, но придется наблюдать за тобой из другого мира. Не сомневайся, пусть тело мое будет гнить в доброй земле Фрайарсгейта, дух будет всегда с тобой, моя дорогая жена и друг.

Розамунда отставила миску и, не в силах сдержаться, заплакала.

– Что я буду делать без тебя, Хью? – всхлипывала она.

Хью нежно погладил ее по плечу.

– Во всем доверься Эдмунду, и обещаю, что ты будешь иметь куда более могучего защитника, чем я, дорогая. А мои силы быстро убывают. Пошли ко мне Генри Болтона.

Розамунда нехотя поднялась, вытирая глаза рукавом.

– Я посижу с тобой после его ухода, – пообещала она;

– Буду ждать, – едва слышно прохрипел он.

Девочка растянула губы в невеселой улыбке и вышла из комнаты. Дядя как раз успел все доесть и сейчас вытирал начисто тарелку кусочком хлеба. Кузен яростно орудовал ложкой, запихивая в рот куски яблочного пирога с кремом.

– Хью хочет поговорить с тобой, дядя. Постарайся не утомлять его, – попросила она. Ее голос дрожал.