Страница 6 из 17
– Владелица Фрайарсгейта обязана знать много вещей, дядюшка. Я молода, но уже способна учиться, – пояснила Розамунда и, снова присев в реверансе, отошла к мужу.
– Розамунда сварила мыло, чтобы содержать в чистоте домашних всю долгую зиму, – поспешно вмешался Хью, прежде чем Болтон смог задуматься над словами племянницы. Сейчас самое главное – осмотрительность. Нужно объяснить Розамунде, что не следует так откровенничать. Он радушно улыбнулся Генри. – С Богом.
– С Богом, дядя, и пусть Он защитит вас, – вторила Розамунда и, взяв за руку Хью, проводила взглядом отъезжавшего. – Если бы он только знал, – задумчиво шепнула она.
– Но он не узнает, пока не станет слишком поздно, – усмехнулся Хью.
Розамунда согласно кивнула.
– Не узнает, – подтвердила она.
Глава 2
За последующие несколько лет Розамунда превратилась из очаровательной милой малышки в неуклюжего подростка: длинные тонкие руки и ноги и непокорные волосы. Генри навестил их всего один раз. Он привез с собой молодую жену, Мейвис, грудастую особу лет шестнадцати, с настороженным взглядом. Мейвис поблагодарила Розамунду за подарок и, не скрывая зависти, восхищалась домом и землями Фрайарсгейта.
– Генри твердит, что наш сын когда-нибудь станет твоим мужем, – нагло заявила она девочке. – Прекрасное будущее для него! – – Ты носишь дитя? – с притворной наивностью осведомилась она.
Мейвис хихикнула.
– Должно быть, учитывая, как любит резвиться в постели твой дядюшка, но с ребенком о таких вещах говорить не подобает.
– А вдруг ты родишь дочь? Моя бедная тетя Агнес разрешилась дочерью, – с милой улыбкой заметила Розамунда.
– Не дай Господь и его мать, Пресвятая Дева! – воскликнула Мейвис, крестясь. – Твой дядя хочет сыновей. Я поставлю в церкви сотню свечек, лишь бы желания моего супруга исполнились. Злая девчонка! Как у тебя язык поворачивается упоминать о дочерях! Может, это ты сглазила первую жену дяди и довела ее до смерти?
– Не будь дурочкой! – презрительно бросила Розамунда. – С тех пор как я распрощалась с тетей, мы так и не увиделись до самой ее кончины. К тому же я любила Агнес.
Розамунда решила, что у этой Мейвис мозгов меньше, чем у дойной коровы.
– Кстати, расскажи, если знаешь, что сталось с моей кузиной Джулией.
– Когда ее отнимут от груди, сразу же отправят в монастырь Святой Маргариты, где будут готовить к пострижению в монахини, – объявила Мейвис. – Не желаю я растить дочь другой женщины! Кроме того, в монастырь придется внести меньше денег, чем потребует в приданое любой мужчина. Твоя тетя Агнес была не больно красива, а Генри утверждает, что девчонка пошла в мать.
– Утешительно сознавать, что моя кузина в безопасности, – сухо заметила Розамунда. Как печально, что от ее бедной маленькой кузины можно избавиться столь легко и безжалостно!
Она вдруг поняла, что, если бы не Фрайарсгейт, Генри Болтон не задумываясь сделал бы с ней то же самое.
Розамунда облегченно вздохнула, проводив дядюшку и его новую супругу.
Следующие три года от них с пугающей регулярностью приходили новости о рождении все новых сыновей. Четвертый ребенок оказался девочкой, после чего они больше не слышали о плодовитости Мейвис Болтон. Дядя Розамунды не показывался. Оставалось только гадать насчет кузенов, Возможно, все они такие же светловолосые, голубоглазые и некрасивые, как их мамаша. Старший, названный Генри в честь отца, очевидно, предназначен ей в мужья. Словно она безропотно согласится выйти замуж за несмышленого младенца! Да ведь ей уже почти двенадцать!
Теперь она могла легко читать любые тексты, обладала прекрасным почерком и вела счетные книги. Знала, как приобрести те товары, которые не производились в поместье, и как изготовить остальные прямо здесь, во Фрайарсгейте, четко представляла, что необходимо обитателям поместья для повседневной жизни. Умело торговалась, когда вместе с Хью и Эдмундом приезжала в ближайший город на ярмарки скота. С первого взгляда могла определить достоинства и недостатки коня и даже начала разводить лошадей на продажу.
Розамунда также живо интересовалась овцами. В отличие от многих ферм, продававших посредникам настриженную шерсть, поместье Фрайарсгейт свою обрабатывало. После стрижки животных шерсть промывалась, сушилась и вычесывалась дважды, чтобы добиться исключительной тонкости и, следовательно, повышенных цен на рынках Йорка и Лондона. Потом шерсть красилась в разные цвета, в основном в прелестный золотисто-коричневый, красный и зеленый. Но шерсть Фрайарсгейта главным образом славилась поразительным синим цветом, которого никто другой не мог добиться. Поэтому продукция Фрайарсгейта считалась лучшей не только во всей округе, но и в столице. Дядя Эдмунд доверил секрет хозяйке в тот день, когда ей исполнилось десять лет. Это и был его подарок племяннице. Он объявил, что Розамунда уже достаточно взрослая, чтобы знать правду, но при этом подчеркнул, что она не должна никому открывать тайну и передать рецепт только своему наследнику или наследнице Фрайарсгейта.
Розамунда серьезно кивнула, полностью понимая важность слов дяди.
– Я не должна делиться своими знаниями ни с кем? – тихо спросила она.
– Ни с кем, – подтвердил Эдмунд.
– Но каким образом мы получаем такие чистые и Яркие цвета? – допытывалась она. – Я видела шерсть из других поместий, и она не такая красивая, как наша. Как мы это делаем? У краски есть какой-то секрет?
Эдмунд лукаво хмыкнул.
– Мы закрепляем цвет овечьей мочой, – объяснил он, широко улыбаясь. – Вот и вся тайна. В красильном чане оттенок темнее, но, как только вымочишь шерсть в моче, она приобретает тот знаменитый цвет, который так ценят покупатели.
Розамунда рассмеялась. Боже, как просто и как восхитительно! Жаль, что она не имеет права никому ничего говорить! Но раз дядя Эдмунд запрещает, так тому и быть.
Выкрашенную шерсть распределяли между домами, где ее пряли на станках, стоявших в отдельных каморках. Таким образом, сырье не впитывало запахов дыма или еды и не подвергалось нагреванию, что могло испортить нежную окраску. Из длинных нитей ткалась тонкая и очень дорогая материя, на которую был большой спрос. Из нитей покороче валялся высокосортный фетр.
Розамунда изучила весь процесс и очень этим гордилась. Хью и Эдмунд, в свою очередь, гордились ею. Ребенок, которого они оба так любили, превращался в молодую женщину с неутолимой страстью к знаниям. Жаль только, что им больше было нечему ее учить.
Незадолго до ее тринадцатилетия, холодной зимой, Хью Кэбот сильно простудился, и выздоровление затянулось.
Именно этой весной Генри Болтон вдруг вспомнил о племяннице и заявился во Фрайарсгейт, впервые за несколько лет. Его сопровождал сын, пятилетний Генри. Странно, что он так точно выбрал время…
Розамунда не без основания заподозрила, что среди ее слуг есть доносчик.
– Узнай, – коротко приказала она Эдмунду.
Генри Болтон критически обозрел племянницу. Ничего не скажешь, уже не дитя. Высокая, стройная, лиф платья из синей шерсти тесно облегает упругие грудки. Черт возьми, как она налилась!
– Сколько тебе лет, девочка? – осведомился он.
– Добро пожаловать во Фрайарсгейт, дядя, – приветствовала Розамунда, приседая в элегантном реверансе. – Через несколько недель мне исполнится тринадцать.
И, сопровождая слова грациозным взмахом руки, пригласила:
– Зайдите в зал, я велю принести чего-нибудь освежающего.
Она повернулась и пошла вперед, указывая дорогу. Синие юбки соблазнительно покачивались.
– Как поживает тетя? – вежливо поинтересовалась она. – Долл, принеси вина дяде и сидра для его маленького сына.
Служанка поспешно удалилась.
– Я стану твоим мужем, девушка, – громко объявил мальчик. Розамунде он показался слишком маленьким для пятилетнего ребенка. Он и в самом деле походил на мать: светлые волосы, голубые глаза и бычий лоб. В нем не было ничего от Болтонов, кроме упрямо торчащего подбородка, весьма сильно напомнившего о дяде Генри.