Лакуна

Но, как бы то ни было, ни одна из этих книг не продержалась бы и восьми минут против Агаты Кристи и прочих романов, которые он привез с собой, когда они приехали сюда на поезде. Мать разрешила ему взять всего два чемодана: один с книгами, другой с одеждой. Если уж на то пошло, вещи брать вообще не стоило: он быстро вырос из них. Надо было взять два чемодана книг. «Загадочное происшествие в Стайлзе», «Граф Монте-Кристо», «Вокруг света за восемьдесят дней», «Двадцать тысяч лье под водой», книги на английском, которые не пахли плесенью. Большую часть он уже не раз перечитал. «Три мушкетера» взывали к нему, размахивая шпагами, но мальчик неизменно убирал их назад в чемодан. Что останется, если он прочитает все книги? Ночами он не смыкал глаз, со страхом думая об этом.

Саломея смутно представляла себе настоящую школьную программу, да и он, признаться, припоминал учебу с трудом: пробирающий до костей холод, шерстяные пальто, грубые мальчишки и спорт — ужасная штука, которой заставляли заниматься каждый день. Одна дама в коричневом свитере давала ему книги, и это было самое приятное воспоминание о доме. Но то место, где они жили сейчас, домом не назовешь. Саломея повторяла: «Раз уж мы здесь и школы тут нет, придется тебе прочесть все книги в этой чертовой библиотеке. Если, конечно, нас не прогонят». В противном случае ее план становился еще более расплывчатым.

В библиотеке частенько воняло, если нефтяные магнаты весь вечер курили там сигары. Саломея на дух не переносила сигары и мужские разговоры. А также запертые книги, о чем бы они ни были, и тощих высоких мальчишек, чересчур погруженных в чтение. Но все равно купила сыну блокнот в лавке у паромного причала — в тот день, когда они попытались сбежать от Энрике и плакали, потому что идти им было абсолютно некуда. Саломея бессильно сидела на железной скамье в своем креповом платье; плечи ее вздрагивали. Все это продолжалось так долго, что мальчик отошел к витрине табачного киоска и принялся листать журналы. Там-то он и заметил блокнот в картонной обложке, самую прекрасную книгу на свете, потому что она могла стать чем угодно.

Пока он разглядывал блокнот, сзади подошла Саломея, положила подбородок ему на плечо, вытерла щеку тыльной стороной ладони и сказала: «Что ж, мы его берем». Продавец аккуратно завернул покупку в коричневую бумагу и перевязал бечевкой.

Вот история, начать которую попросила мать, — рассказ о том, что случилось в Мексике до того, как ревуны сожрали их с костями. Позже она много раз меняла решение и просила его перестать писать. Это ее раздражало.

Вечером, после того как они сбежали, купили блокнот и, стоя на пирсе, поели вареных креветок из бумажного кулька, глядя на отчаливавшие паромы, они, конечно же, вернулись к Энрике. Они были пленниками острова, как граф Монте-Кристо. У гасиенды были тяжелые двери и толстые стены, весь день сохранявшие прохладу; сквозь окна всю ночь напролет был слышен шум моря — «ш-ш-ш, ш-ш-ш», точно биение сердца. Мальчик похудеет здесь так, что останутся кожа да кости, а когда книги закончатся, будет голодать.

Или нет, не будет. Блокнот из табачного киоска давал надежду, для узника — план побега. Пустые страницы станут книгой обо всем на свете, волшебной, бесконечной, словно море ночью, биением сердца, которое никогда не остановится.

Саломею не пугало, что кончатся книги: она боялась, что ее одежда выйдет из моды. «На этом острове ничего не купишь. Разве что он хочет, чтобы я, как эти коровы, носила юбки до пола». В прошлом году чемодан с ее лучшими платьями отправили почтой из Вашингтона, если верить адвокату, который вел дела. Но, похоже, и чемодан, и решение о разводе потерялись в пути. Энрике предполагал, что однажды они все-таки получат чемодан, ojalá[23], если на то будет Божья воля. В том смысле, что, если Господь против, сапатисты[24] захватят и ограбят поезд. «Подумать только! — воскликнул мальчик. — Я прямо вижу, как сапатисты с пистолетами на поясе читают у костра мисс Агату Кристи, едят с маминых лиможских тарелок и расхаживают в ее пеньюарах».

Энрике пощипал усики и ответил: «Подумать только! Какая жалость, что за такие фантазии не платят деньги».

— Революция в Мексике — дань моде, — в последний вечер заявил Энрике за ужином с нефтяниками. — Как те дурацкие шляпки, которые носят наши жены. Я не знаю, что вам говорят в Вашингтоне, но эта страна будет трудиться в поте лица за иностранный доллар. — Он поднял бокал. — Сердце Мексики, как верной жены, навеки отдано Порфирио Диасу[25].

Сделка была заключена, нефтяники уехали. На следующее утро за завтраком Энрике позволил Саломее посидеть у него на коленях и запечатлеть на его губах поцелуй вроде того, в котором трубач сливается с трубой. Добрый знак, заявила она после того, как Энрике уехал осматривать новый консервный завод. «Ты слышал его слова: „шляпки, которые носят наши жены“?» Теперь ее первой задачей стало перебраться обратно в его спальню. Второй — уволить служанку.

У мальчика же задача была всегда одна — потихоньку улизнуть из дома. Пробраться задними комнатами, через кухню, пройти по длинной аллее деревьев, с которых облетала красная кора, обнажая гладкий черный ствол. По песчаной тропинке пересечь ананасное поле и по низкой стене скал выйти к морю; за спиной рюкзак с книжкой, свертком с лепешками на обед, купальным костюмом и очками для подводного плавания. Никто не видел шагавшего по песчаной тропинке беглеца, кроме Леандро, который смотрел ему вслед, и под его взглядом мальчик даже в одежде чувствовал себя голым. Леандро, каждое утро приходивший босиком из деревни, пахнущий дымом очага, на котором готовили завтрак, но в чистой рубашке, выстиранной и выглаженной его женой. Саломея сказала, что у Леандро уже есть жена и двое детей — один постарше, второй совсем маленький. И это в таком юном возрасте, хмыкала мать, довольная, что кто-то испортил себе жизнь еще быстрее, чем она сломала свою. Если Леандро уже вступил во вторую часть жизни (ту, что с детьми), значит, недолго ему осталось.

Рыбы каждый день приплывали к рифам за кусками лепешки, которую мальчик захватывал на кухне и разламывал на части, пуская свой хлеб по водам. Одна рыба, с носом, похожим на клюв попугая, и огненно-красным брюхом, всегда первой подплывала за ежедневным подаянием, отогнав своих собратьев. Едва ли это был друг. Скорее, кто-то вроде тех мужчин, которые съезжались в гасиенду на бесплатное угощение и глазели на Саломею в атласном платье с глубоким V-образным декольте.

Саломея составила план наступления. Сперва, проинструктировала она Леандро, мы каждый день будем готовить любимые блюда Энрике. Начиная с завтрака: кофе с корицей, горячие, только что со сковороды лепешки, ананас с ветчиной и то, что она называла «яичницей в разводе»: два яйца на тарелке, одно с неострой красной сальсой, второе — с острой зеленой. Саломея понимала романтику по-своему.

От дому к кухне вела аллея тюльпанных деревьев. С низкими кирпичными стенами, настилами из досок, заменявшими разделочные столы, кухня со всех сторон была открыта морскому ветру, который уносил дым из очага. Столбы по краям держали крышу; в углу горбилась кирпичная печь для хлеба. Нативидад, старейший слуга в доме, почти слепой, каждое утро приходил с зарей, чтобы вымести топку и снова затопить печь, на ощупь укладывая поленья бок о бок, будто детей на кровати.

Леандро приходил, отодвигал уголья к краям, чтобы не напекало середину тяжелого железного противня, и протирал его клочком тряпки, пропитанным топленым жиром, чтобы лепешки не прилипали. Возле банки с топленым жиром стояла большая миска с липким кукурузным тестом; Леандро отщипывал от него шарики и расплющивал в ладонях. От жара на каждой бледной лепешке проступало ожерелье из черных жемчужин. На пышных, так называемых «гордитас», он вырезал углубления, в которые накладывали пасту из фасоли. Но для «эмпанадас»[26] он раскатывал тесто тонким слоем, заворачивал начинку в лепешку и клал на сковородку с раскаленным маслом.

23

Дай Бог (исп.).

24

Сапатисты — зд.: сторонники Эмилиано Сапаты Саласара, героя мексиканской революции 1910–1920 годов.

25

Хосе де ла Крус Порфирио Диас Мори (1830–1915) — государственный и политический деятель, президент Мексики. В ходе революции был свергнут и в 1911 году эмигрировал во Францию.

26

Эмпанада — блинчик или слоеный пирожок с мясом.