Страница 3 из 13
Виктор и подносчик снарядов укрылись в воронке от авиабомбы – при необходимости она могла вместить десяток человек.
Позицию пушкарей заволокло пылью и дымом.
Выпустив с десяток снарядов, танк стрелять перестал, и Виктор осторожно выглянул. К танку, потерявшему ход, с кормы подъехал другой танк. «На буксир хотят взять!» – догадался Виктор.
Пехотинцы открыли огонь, пытаясь помешать танкистам, но экипаж второго танка прикрывал подбитую машину своим корпусом.
Виктор подполз к пушке. Ей досталось: щит пробит осколком, прицел разбит вдрызг. Стрелять фактически нельзя – как целиться? Но уж больно нагло немцы ведут себя!
Дальность прямого выстрела пушки превышала дистанцию до танка, и Виктор решил рискнуть. Оба танка сейчас неподвижны, несколько минут – и танкисты прицепят трос и потянут подбитый танк в свой тыл. Полчаса на смену поврежденного трака – и танк снова в строю! Ну нет!
Виктор открыл затвор и навел пушку по стволу, целясь во второй танк. Сам загнал снаряд в ствол и выстрелил. Не глядя – попал или нет – он снова приник к стволу и маховичками навел пушку на первый танк, из которого вели пулеметный огонь. Снова снаряд в цель – и выстрел!
Виктор поднял голову над щитом. Броневой щит хоть и тонкий, но от пуль защищает. Это уже в 1942 году появилась модернизированная «сорокапятка», у которой толщину броневого листа увеличили с 4,5 мм до 7 мм.
От обоих танков валил дым.
– Ура! – это кричал стоящий рядом подносчик снарядов.
– Прицела нет. Все, амба пушке.
– Так ты же стрелял!
– Через ствол целился. А попал потому, что цель неподвижна.
Оставшийся неповрежденным единственный танк попятился задом и скрылся в кустарнике.
– Пойдем к Поликарпову, – предложил подносчик снарядов, – может – подмогнем.
Идти до соседнего капонира было недалеко, и где ползком, а где перебегая они добрались до соседнего орудия.
Картина предстала их взору неприглядная. Пушка с оторванным колесом, вся посеченная осколками, а вокруг, в нелепых позах – артиллеристы. Видимо, снаряд из танка угодил в капонир.
Подносчик медленно стянул с головы пилотку:
– Одним снарядом всех, сука!
– Сопли вытри… Где другие пушки батареи?
– Забыл, что ли? Влево от нашей стояли, только после авианалета я не слышал, чтобы они стреляли.
– Идем туда!
– Не пойду! Чего я там не видел?
– Ну и черт с тобой, оставайся!
Виктор пошел назад, к своей разбитой пушке, а от нее по кустам – влево.
На пути стали попадаться большие воронки от авиабомб. Немцы боеприпасов не жалели, самая маленькая бомба была в пятьдесят килограммов, а чаще – «сотка».
Вместо капонира Виктор увидел искореженный ствол, остальные детали пушки были раскиданы, а от бойцов – только куски тел. «Наверное – прямое попадание», – подумал Виктор. От вида оторванной ноги в сапоге его едва не стошнило, и он поспешил уйти к другому орудию.
Виктор успел пройти всего полсотни шагов, как из-за кустов выбрался пехотинец с винтовкой СВТ, прозванной бойцами «Светой».
– Ты кто такой? – спросил он, направив на Виктора винтовку.
– Пушкарь, – спокойно ответил Виктор. – Пушку мою разбило.
– А вон там целая стоит, только бойцов побило. Пойдем, покажу… – Боец забросил винтовку за плечо.
Капонир оказался неподалеку. Пушка, стоящая в нем, была цела, и рядом с ней – несколько ящиков снарядов.
– А бойцы где?
– В ровике прятались. Бомба рядом угодила, и всех наповал.
Смотреть на убитых Виктор не пошел – слишком тяжелое зрелище. К крови и виду оторванных конечностей он еще не привык, и такие картины действовали на него угнетающе.
Виктор осмотрел пушку. Цела, ни одной царапины. Нелепо как-то – железо осталось, а люди погибли.
Он уселся на снарядный ящик, пытаясь привести свои чувства в порядок. Все вокруг настоящее, не виртуальная игра и не бред воспаленного мозга. Только один вопрос мучил его – за что и как он сюда попал? Вроде службу нормально нес, не подличал – почему именно он? Половину срока по призыву оттянул, еще столько же – и на дембель… А здесь запросто убить могут. И в «учебке» его, наверное, уже разыскивают: был человек – и пропал.
Голова была полна новыми и не очень приятными впечатлениями. В горячке боя он не чувствовал страха, а сейчас испугался. Попади бомба ближе – и он лежал бы сейчас, как эти парни, его сверстники. Или это испытание дано ему судьбой? Выдержит ли, сможет, как они?
Размышления Виктора прервал подносчик снарядов, наверное – неуютно стало одному. Батарея разбита, бойцы погибли – куда податься? Вот и пошел Виктора искать.
Подносчик снарядов уселся рядом на бруствер и протянул Виктору пачку сухарей в бумажной обертке. Сухари армейские, ржаные, квадратные.
– Перекуси… Думаю, старшина обед не привезет. Где она, та полевая кухня?
Виктор взял сухарь и с трудом отгрыз кусок – таким только гвозди забивать можно. Полежали на складах, в запасах, а случилась война – на фронт отправили.
Все-таки сухарь он съел – сказалась армейская привычка. Есть возможность спать – спи, как говорится, солдат спит – служба идет. Вот и с едой также. Лучше съесть ее, пока есть такая возможность, потому что неизвестно, покормят ли потом. А на фронте – тем более.
– Что делать будем? – спросил подносчик.
– А что ты меня спрашиваешь? Я не командир.
– Ты младший сержант и по должности выше, наводчик. А я рядовой.
Вот незадача! Одно дело – решать за себя, и совсем другое – за подчиненного.
– Пушка цела, снаряды есть – будем стоять до приказа.
– Думаешь – мы его получим, этот приказ?
– А какой тебе нужен приказ? Отступать? Позиции оставить? Драпать надумал?
– Так германец сильнее!
– И где ты намерен остановиться? На Волге? На Урале?
Подносчик оторопел и, глядя на Виктора, молча хлопал глазами. Не хотел Виктор урок агитации преподать, само получилось.
– Чего молчишь? Крыть нечем? – продолжал Виктор. – А ты о людях, о жителях подумал? Женщинам, детям, старикам – им под немцем быть? Сам-то ты откуда?
– Куйбышевский…
– Ага, думаешь – не доедет немец? А если каждый, как ты, приказ об отступлении ждать будет, так и случится.
– Особисту донести хочешь?
– Тьфу на тебя! Дурак ты – дурак и есть. Объяснить тебе хочу…
– Так ведь резервы быть должны… Подойдут из тыла, немцев отбросят…
– Для мобилизации время нужно. Обуть-одеть новобранцев, оружие в руки дать и пользоваться им научить. А это все время. Вот мы и должны стоять, чтобы они, резервы эти, подготовлены были и сюда переброшены…
– Да я все это понимаю, только жить охота.
– А им? – Виктор показал рукой в сторону ровика, где лежал погибший расчет пушки.
– Героем стать захотел, да?
– Нет. Я солдат и долг свой перед Родиной до конца исполнить хочу. Негоже, когда немцы нашу землю топчут. Это моя земля, и твоя, и всех нас…
– Здорово тебя комсомол воспитал…
– Опять не то! Я не за партию и комсомол воюю, не за Сталина – за страну.
Подносчик огорченно махнул рукой и замолк, ничего не ответив более – у него было свое мнение. Он понял, что Виктора не переубедить. А хуже того – донесет он. К сожалению, стукачей было много и в армии, и среди обывателей. Всеобщая истерия о врагах, о предательстве охватила массы, маховик репрессий был раскручен.
Немалую лепту перед войной внесли в это сами немцы. Будущему противнику, СССР, подбрасывали очень похожие на правду документы – через дипломатов, через разведку. И Сталин купился, перед войной по армии прокатился поток репрессий: многие командиры, прошедшие Испанию и Халхин-Гол, были брошены в лагеря или расстреляны, а на командирские должности были поставлены партийцы из числа пролетариев. У них и большевистский фанатизм был, и преданность идеалам Ленина – Сталина. Вот только военных знаний не было. Молодые, закончившие краткосрочные курсы, они не обладали ни обширными военными знаниями, ни культурой. Их потолок был – рота, ну – батальон, а их поставили командовать дивизиями, армиями. Ошибку в дальнейшем исправили, заплатив за нее миллионами потерянных человеческих жизней, оккупированными землями и разрушенной промышленностью.