Страница 31 из 33
— Перевал Талдык уже взять не смогли. Саперы работали даже при лунном свете. Говорили тогда, что по 100 кубометров снега на человека подрывали в сутки. Да только все без толку. Отказали «клейтраки», полетели у них гусеницы. Колонна — ни с места. А что саперы наработали — все снегом новым покрылось. Что делать? «Клейтраки» — машины заморские, на такие прогулки не рассчитаны. Впереди еще труднее будет. А без тракторов не пройти. Работали тогда на Памире еще харьковские — ХТЗ, так они колесные, зимой идти совсем не могут. Городовиков приказал собрать в округе все тракторы ЧТЗ. Всего-то их оказалось в предгорных хозяйствах 11 штук. Из первого выпуска заводского, недавно их и получили — С-60. Лигроиновые, ломиком заводились. Водитель сидит на морозе в 48 градусов, ветер его задувает, снег заваливает — кабин-то ведь не было. А трактор идет. Впереди саперы траншеи прокладывают, он за ними расчищает. Следом — сани-прицепы, машины с грузом.
С. А. Поважный:
— Шли по 700 метров в сутки, по два километра. Алайскую долину — 25 километров — четверо суток проходили. На перевале Талдык первый бой выдержали. Обвалы там — по двадцать метров высотой, в полтора километра длиной. Рвали арчу и ее, как шпалы, укладывали на дорогу, сверху укатывали тракторами, топили снег и заливали водой. Потом пропускали машины. Да еще заметьте, что никто нам указателей не расставил: дескать осторожно — пропасть. Бывало, срывались машины.
Я. С. Суходольский:
— Сейчас вспоминаешь — поражаешься. У меня на глазах один ЧТЗ свалился с серпантина вниз, перелетел на другой его виток. Глубина снега спасла водителя. Смотрю, вылез он из сугроба и опять за рычаги. А как в Алайскую долину вышли, из кабины по 50 часов не выходили, моторы не останавливали совсем. Нельзя: минута — и разморозится радиатор, вода за секунды остывала. Высота снега огромная. Пришлось прорубать траншеи.
О. И. Городовиков:
«Мне вспомнилась книга Жюля Верна «80 000 километров под водой». Когда «Наутилус» застрял во льдах, его обитатели вышли из лодки и прорубали в сплошном льду туннель при свете факела. Точно такая же картина предстала перед моими глазами. Восемьдесят рабочих и бойцов прорывали туннель в глубоком снегу. Красные огни факелов, сделанных из тряпок, вымоченных в бензине, скользили по белым двенадцатиметровым стенам.
…Прошло несколько часов. Наконец туннель был прорыт. В снегу зияла черная узкая дыра. Шофер головной машины дал газ и… дно туннеля, не выдержав тяжести нагруженной трехтонки, осело. В горах раздался грохот. Сплошная снежная туча обрушилась сверху. Многочасовая работа пропала даром…
…Глубокой ночью мы, совсем выбившись из сил, снова прорывали туннель».
Г. И. Гернер:
— Где машины не могли идти, вперед шли ЧТЗ. Так и на Алае. Через новый туннель машины переправляли порожняком — на буксире. Разгрузили их — и вперед ЧТЗ. Сперва тракторы машину тянут, потом груз ей доставят. Снова погрузка. И так все машины прошли. А всего-то их сотни три было. Наша колонна за двое суток двенадцать километров одолела.
Киргизы-проводники, которые сопровождали нас из Оша, обратно повернули: впереди Маркан-Су — Долина Смерчей. «Если птица туда залетит, сгорят крылья. Если зверь забредет, сгорят ноги. Там живут дивы. Еще никого не пускали они зимой в свои владения. Кто прошел Алайскую долину, сгинет в Маркан-Су».
О. И. Городовиков:
«Мы вступили в угрюмое темное ущелье. Огромные стены висели над нами. И вдруг неизвестно откуда появился снежный смерч. Снежный крутящийся столб несся с огромной быстротой, сваливая с ног людей, сдвигая в сторону нагруженные трехтонки, как спичечные коробки, выл, гудел.
Никогда в жизни я не видел ничего подобного! Я вспомнил переход через Гнилое море — Сиваш, самые лихие кавалерийские атаки…
Смерч пронесся через всю колонну и исчез позади.
…С трудом мы добрались до головной машины. Перед ней возвышалась снежная стена. Все, что было проделано саперами за день невероятного труда, пошло насмарку.
Долина Смерчей казалась непроходимой.
…К двум часам ночи температура упала до —42 градусов. Машины стали. Работать было все труднее и труднее. Но стоило остановиться на месте — и машины мигом превращались в ледяные глыбы…
— Мы потащим машины волоком, на тракторах, — сказал я. — А пока давайте расчищать снег.
Буря стихла. Из-за гор вставал розоватый рассвет. Результаты ночного боя были не в нашу пользу: большинство машин лежало на боку. Шоферы разогревали скованные льдом моторы. На радиаторах полыхало пламя. На минуту моторы начинали работать и снова, закашляв, стихали.
Прошло несколько часов. Мы продвинулись не более как на 100 метров.
— Тракторы! — вдруг отчаянно кто-то крикнул совсем рядом. Все бросили работу. Прислушались. Действительно, нам на помощь шли тракторы…
— Канаты! — раздалась команда.
Трактор взял грузовик на буксир, выволок в траншею, прорытую саперами, вернулся обратно за другим грузовиком.
Люди забыли о том, что они голодны. За 34 часа после выступления из Бардобы мы прошли четыре километра».
С. А. Поважный:
— Когда вернулась наша колонна, подсчитали: только на примусах 38 тысяч литров горючего пережгли. А сколько машины жгли — так там тысячи тонн ушло! В кабине у каждого был примус, чтобы чай поставить, сварить кашу, обогреться. Примусы не выключались, как и моторы. В каждой колонне старший ходил, проверял, чтобы кто не заснул. И такой случай был. Не успели помочь. Когда человек замерзает, он начинает раздеваться. Подошли к одному водителю: «Ты что?» — «Жарко», — говорит, и снимает с себя все… Не спасли.
Все трудности между Талдыком и Кзыл-Артом. А от озера Каракуль пошли легче. Высота — больше четырех тысяч метров, давление там до 400 миллиметров падает.
О. И. Городовиков:
«Машины тяжело дышали, останавливались, пятясь назад. Трактор хрипел, но вывозил одну за другой. Люди шли пешком, задыхаясь.
Страшные приступы гор«ой болезни поразили почти всех людей экспедиции. У одного из шоферов хлынула горлом кровь. Саперы задыхались — они впервые были на такой высоте. Врач, сам больной, метался от одного к другому».
…Наконец, поздним вечером 12 января 1936 года головная колонна спустилась с перевала Ак-Байтал.
Машины шли с включенными фарами, и зрелище было впечатляющее. Что творилось в кишлаке! Кто мог передвигаться, все спешили навстречу. С гор спускались жители соседних селений. Смеялись, плакали, качали водителей. Удивлялись невиданным доселе «шайтан-машинам» с трубой. Тут же ночью началась раздача хлеба, соли, сахара, спичек. На площади состоялся митинг, на котором маленький, замерзший человек с заиндевевшими усами О. И. Городовиков сказал:
«Если бы на пути к Мургабу стихия нагромоздила еще более неприступные горы, если бы вражеская армия отрезала от нас Памир, мы все равно пробились бы к вам, товарищи!»
…Аличурской долиной, что семью хребтами убегает от семи ветров, пересекаем мы с Маджамом кромешную тьму заоблачного плоскогорья. Маджам не просто водитель ЗИЛа, красный знак на капоте которого означает, что груз срочный и опасный. Маджам — путешественник. И как каждый из этой категории разговорчив, любознателен и имеет язву желудка. По путевке комсомола вот так вот за баранкой машины исколесил он всю Россию: видел КамАЗ, БАМ, бывал в Сибири, на Урале. Если бы не семья, так и остался бы на Байкале — очень уж по душе ему и края те суровой красоты, и люди, сплошь такие же, как он сам, — молодые и ищущие.
Тяга к странствиям у него от отца. Больше века прожил тот, и путь из Хорога в Ош — около 800 километров горами — проделал не один раз пешком. Заходил в кишлаки, аилы, знакомился с людьми, чему-то учился у одних, что-то советовал другим — это был его университет.
Когда Маджам уезжал в рейсы через Памир и вновь появлялся перед отцом, лишь минует три-четыре дня, тот отказывался верить, что сын уже съездил в Ош, вернулся в Хорог — у старика в годы молодости на такое путешествие уходили месяцы, а бывало, и годы странствовал он по снежным перевалам и коварным долинам между ними. Уж он-то хорошо помнил эти дороги: встретятся двое всадников — не разъедутся. Поэтому и пробирался по горам пешком. Так вернее: лепешки, чай с собой и — в путь. Лыж ведь горцы не знали совсем.