Страница 48 из 58
Ермолин был влюблен в возвышенное и утонченное искусство владимиро-суздальской земли. Выполняя поручения великого князя, он перекладывал обветшалые камни знаменитого Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, украшенного резными изображениями. Владимирская каменная скульптура произвела на Ермолина неизгладимое впечатление. Постоянно работая в Московском Кремле, Ермолин не только перестраивал стены и ворота, но и украшал их каменными рельефами. Так, с внутренней стороны Фроловской (позднее — Спасской) башни были поставлены большие каменные изображения Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского, — это было своеобразное напоминание о Дмитрии Донском, или, как мы бы теперь сказали, памятник победителю на Куликовом поле.
Москва становится настолько богатой, что приглашает к себе — таков был средневековый обычай — звезд первой величины: итальянских архитекторов и греческих живописцев. Итальянские зодчие внесли много ценного в московское зодчество, хотя и не создали отдельной художественной школы. Бережно подходя к русским национальным традициям, чужеземные мастера принесли на Север пропорции и формы, навеянные итальянским Возрождением. Под северным небом поднялись здания, заставлявшие вспоминать церкви на пути во Флоренцию, замки Венеции, палаццо Тосканы… В последующих столетиях основные сооружения Кремля времен Дмитрия Донского были повторены, хотя они отличались от предыдущих архитектурным обликом. При Иване III, неутомимом и великом строителе, были возведены современные грандиозные стены Кремля; башни отстояли одна от другой на расстоянии ружейного выстрела. Их возведено было восемнадцать, а общая протяженность стен — территория Кремля — была увеличена — достигала двух километров с четвертью. Высота крепостных стен, в зависимости от рельефа местности и назначения, колебалась от восьми до восемнадцати метров. Толщина составляла четыре с половиной метра. Двурогие зубцы с бойницами — с окончаниями в виде ласточкиных хвостов — придавали стенам суровую воинственную красоту. Москвичи считали Кремль неприступным. Действительно, первоклассная крепость многократно выдерживала вражеские нападения. Иван III, женатый на Софье Палеолог (племяннице последнего византийского императора), установивший сношения со многими государствами Европы и Азии, ведший успешные войны с Ливонским орденом за воссоединение русских земель, понимал, как много значит для страны мощь и красота главного города.
При Иване III и сложился окончательно привычный нам краснокирпичный кремлевский треугольник, занявший площадь около тридцати гектаров, т. е. такую, как и ныне. Ремесленники тогда уже научились делать кирпич, который был прочнее и надежнее природного белого камня.
А. М. Васнецов. Московский Кремль при Иване III.
Мощью кремлевских стен восхищались другие русские города, по московскому примеру они стали возводить крепости из кирпича, да и в архитектуре часто стремились подражать стольному граду. Величественны и несомненно прекрасны были крепости в Нижнем Новгороде, Туле, Смоленске, но с Москвою они тягаться, конечно, не могли. Современный москвич, взглянув на Кремль конца пятнадцатого столетия, не сразу бы узнал привычные стены, связанные так неразрывно с окружающей местностью, с ее холмами и низинами. Не было теперешних нарядных шатров на башнях — они выглядели более сурово и воинственно, на их вершинах находились боевые площадки, прикрытые деревянными навесами.
Вокруг Кремля, на живописных семи холмах (летописцы любили вспоминать о том, что «вечный город» Рим также был «семихолмным»), вразброс, нараспашку, на широком пространстве — жалеть земли не приходилось! — выросли ремесленные и торговые посады, многочисленные мастерские, богатые боярские и купеческие усадьбы, необычайно живописные, утопавшие в зелени. Существовали водоотводные сооружения и мостовые. На месте дорог, ведущих в другие города, постепенно сложились радиальные магистрали — улицы, сходившиеся в Кремле.
Н. К. Рерих. Нижний Новгород. Кремлевская стена.
Для защиты населения от набегов были построены высокие стены Китай-города длиной более двух с половиной километров; затем основательно укрепили еще более обширный Белый город, а всю эту территорию опоясывал нескончаемый земельный город. Строительство велось под руководством «хитрецов», снискавших славу умелых градодельцев. Зубчатая кремлевская стена, грандиозные фортификационные сооружения Китай-города и Белого города придали Москве величественный облик, заметно и неоспоримо выделявший ее из числа других городов. В названиях нынешних московских улиц мы улавливаем отголоски далекого прошлого: Земляной вал, Крымский вал, Валовая улица и т. д. Окруженный тремя стенами, Кремль, по выражению одного из иностранцев, являл сердце великого города.
Вот, например, какое впечатление произвела Москва на константинопольского патриарха Иеремию II, посетившего ее в восьмидесятых годах шестнадцатого века: «Это был не город, а скорее громадный, раскинувшийся вплоть до самых пределов горизонта, монастырь. Глаз разбегался, желая пересчитать колокольни и вызолоченные, посеребренные или лазурные, звездами испещренные, главы церквей, поднимающиеся к небу. На каждой из бесчисленных церквей сверкали пять металлических куполов. Между церквами виднелось множество кровель, выкрашенных по большей части в зеленую краску, что придавало городу вид медной зелено-серой шахматной доски. Здесь можно было различать несколько концентрических, мелкозубчатых оград, с возвышающимися на них через известные расстояния башенками, совершенно как в городах отдаленной Азии. Та из этих оград, которая составляла центр остальных, заключала в себе треугольную площадь Кремля, господствующего над Москвою, наподобие акрополя греческих городов. На этой площади привлекали взор выкрашенные в белую краску храмы со множеством раззолоченных глав и крестов; тут же виднелись, между прочим, постройки теремного дворца, с их совершенно еще свежею эмалированною штукатуркою. Затем, несколько вправо от Кремля и книзу от его ограды, глаз невольно переносился на церковь Василия Блаженного, — этот монумент, представляющий собою кучу поставленных одна на другую церквей, поднимался наподобие фантастического животного, со своими разноцветными чешуйчатыми кровлями, со своими двенадцатью разубранными множеством привесок главами, которые могли напоминать нашим грекам каук, огромный парадный тюрбан пашей и янычарских офицеров. Между церковью Василия Блаженного и святыми воротами Кремля виднелась Красная площадь, с виселицами Ивана Грозного. Переходя от центра города к его окружности, взор за второй каменной оградою уже не различал ничего более, как только лабиринт переулков и беспорядочно наставленных домов, да деревянные, ярко раскрашенные избы, терявшиеся в садах, изрезанных прудами. На краю горизонта и на крутых берегах реки этот благочестивый и воинственный город опоясывался рядом больших, защищенных валами монастырей, представлявших собой крепости, служившие для молитвы и для войны. Монахи этих монастырей посвящали свое время храму и воинским упражнениям в ожидании татарских полчищ. И над всею этою необъятною панорамой носился гул сотен колоколов, так что и на ухо, как на глаз, город производил впечатление скорее гигантского монастыря, чем столицы, с ее кипучею человеческою деятельностью».
После Смуты, когда в Московском государстве воцарилось, пусть и весьма относительное, спокойствие, наступила пора нарядной полихромной архитектуры — веселой, сияющей, праздничной. Московский стиль — в зодчестве, живописи, литературе — уверенно становится общерусским, что, конечно, не исключало существования областных, во многом самостоятельных гнезд. Примечательно, что к этому времени «строенья в каменной Москве» Кремль, его многочисленные терема, площади, стены, башни, храмы обрастают легендами, былями, преданиями, входят в фольклор и письменную литературу.