Страница 21 из 58
Мстера — живописный поселок со старинной церковью (где ныне музей), с каменными торговыми рядами, с березовой рощей. Здешние жители — потомственные живописцы. Деды и прадеды современных миниатюристов цепко держались давних традиций, любили стиль «под старинный». За последние полвека, конечно, все изменилось. В Мстере делают лаковую миниатюру на папье-маше — так же, как в Палехе, Холуе и Федоскине. От старого письма Мстера сохранила любовь к цветистости и глубине изображения, к орнаментальному обрамлению рисунка. Не случайно в Мстере живут и работают блистательные и глубокие знатоки орнаментов.
Здешние художники могут не только по одному-двум завиткам определить происхождение «музыки для глаз», но и создать новые узоры, сверкающие золотом, доставляющие нам глубокое зрительно-художественное наслаждение.
Фрагмент вологодского кружевного подзора. XIX в.
Вологодские кружева. Фрагмент подзора (шов по письму). XIX в.
На современной мстерской миниатюре орнамент не только сдерживает буйство красок, разбросанных по фону, но и играет самостоятельную декоративную роль.
Искусство Мстеры в прошедшие десятилетия украсили такие народные умельцы, как Николай Клыков, Иван Морозов, Иван Фомичев. Живописали они на шкатулках и пластинах битвы, гуляния, проявляли неистощимую фантазию, создавая красочные сцены по былинным и сказочным сюжетам. И на каждой из их работ мы видим орнаментальное убранство, удивительные узоры: вариации на темы, взятые то с прадедовских икон, то с фресок церквей владимирской земли, то из летописей незапамятных времен… Но нигде не встретишь такого праздника линий, завитков, розеток, самых разнообразных и узорчатых построений, как в работах Евгения Васильевича Юрина, старейшего художника Мстеры. «Музыке для глаз» посвятил он всю жизнь, все его шкатулки и панно — это ковры, покрытые орнаментом. Я не знаю, есть ли еще в современном отечественном искусстве художник, для которого область орнамента стала единственной и всепоглощающей любовью.
Попав в дом Евгения Васильевича, сразу понимаешь, как много о человеке говорит окружающая его бытовая обстановка. Переступив порог, вы оказываетесь в царстве кружевного узорочья. Окна и двери украшены белоснежными занавесками, мстерскими кружевами. В поселке, про который говорят: «ни деревня, ни город», редкая женщина не занимается рукоделием. Мстерские кружева — «елочка», «травка», «цветы», ритмично повторяющиеся на занавесках, — славятся по всей стране. На полу горницы — разноцветные половики, с узорами симметричных сочетаний.
За плечами Евгения Васильевича — большая жизнь, но он по-молодому подвижен и строен. Это особенно удивительно, если вспомнить, что работа миниатюриста требует многих часов усидчивого уединения и адской терпеливости, постоянной тренировки рук и остроты глаз. И, конечно, полного напряжения зрительной памяти, воображения, всех духовных и физических сил.
Евгений Васильевич, общительный и словоохотливый, доверительно рассказывает о своей жизни и работе. Орнаментика с детства пленила его. Еще совсем ребенком он усердно срисовывал с икон, что писали его дед и отец: волнистые линии, кружочки, ореолы. Став художником, Юрин много лет посвятил изучению орнамента, старого и нового. Тысячи и тысячи зарисовок. Он сделал точные копии орнаментов, что встречаются во владимирских, суздальских, юрьев-польских, вязниковских, ярославских соборах. Срисовывал наличники и причелины.
Н. К. Рерих. Крестьянка из-под Пскова в праздничном наряде.
Побывал на Русском Севере. Очень полюбил растительный орнамент и поэтому днями пропадал в окрестностях Мстеры — среди полей, лугов, в тенистых лесах, на берегах рек и озер.
— Орнамент, — говорит Евгений Васильевич, — неисчерпаем, как прошлое и современное, как история и жизнь. Поэтому узор — мой главный и любимый герой.
Как чистый и неиссякаемый ручей, орнамент пробивается через века и тысячелетия, неся живительную влагу из подземных глубин столетий и отражая в своих прозрачных ключевых водах свет современности.
Орнамент — музыка, которую можно видеть… Цветочный хоровод, словно в танце, движется, соблюдая соразмерность математически точное и регулярное чередование. В бесконечных повторах, паузах, многообразных фигурах и арабесках сочетается прихотливая сложность и наглядность.
Орнамент — музыка. Иногда величавая, торжественная, полифоническая. Но орнамент может быть и мелодией пастушьего рожка, поющего в поле под одинокой березкой.
Нет возможности перечислить все предметы, которые украшает орнамент, выполненный средствами росписи, гравировки, вышивки.
Перед мысленным взором встают страницы древнерусских книг, сияющие нетускнеющими красками орнаментов и пышными заставками. Ведь книга уже тогда была не только средством познания, но и воспитателем художественного вкуса. Укрывшись за монастырскими стенами, художник украшал библейский текст своими миниатюрами и орнаментами, темы для которых он черпал из легенд и верований своего времени.
Встречается орнаментальный рисунок на величественном соборе и крестьянском берестяном лукошке, с которым девочки и теперь ходят в лес по малину. Орнамент покрывал донце прялки и стены Грановитой палаты в Московском Кремле.
Художник, занимающийся нанесением узора, должен был чувствовать вещь, знать ее особенности. Узор, что хорош для ювелирного украшения, не годился для чаши; одно дело — обрамление окна, другое — иконы.
Каждый предмет требует своего сложения в орнаменте, соответствующего ритма. У Юрина особое, я бы сказал, музыкальное зрение. Его работы можно увидеть во многих музеях страны, они не раз побывали и на зарубежных выставках.
Юрин изучает народный орнамент в резьбе по дереву и камню, в старых рукописях, на стенах соборов, на эмали, керамике, коврах, вышивках, кружевах. Не раз он отправлялся в поездки, чтобы увидеть затерянную где-нибудь в ветлужских лесах церковку или полюбоваться наличниками в деревне, находящейся вдалеке от больших дорог, за лесами, за озерами.
Мы идем с Евгением Васильевичем по утренней Мстере, улицей, где дома глядят на нас окнами в тонких деревянных кружевах. Мы выходим к березовой роще, откуда видны луга, речки, деревеньки на буграх и облака, уходящие к горизонту. Я спрашиваю художника: — Евгений Васильевич, что же вы не показали мне свой альбом, где, говорят, зарисованы тысячи орнаментальных узоров?
— А у меня его нет, — отвечает Юрин.
— Как же нет? Ведь вы из каждой поездки привозите множество рисунков…
— Альбом я свой подарил музею. Пусть молодые люди смотрят и учатся, — говорит Юрин. — Не хочу, как Кощей, над златом чахнуть.
Солнце все выше и выше поднимается над привольем, опуская на землю золотые лучи. Они напоминают мне нить, что распускается по дороге, от сказочного клубка, катящегося через поля широкие, горы высокие, леса дремучие.
Я думаю о том, что орнамент — это путеводная нить от прошлого к нашим дням.
Мстера, как и ее ближайшие соседи — Холуй и Палех, это живое и непосредственное припоминание былого. Предки завещали нам в наследие глубокие и чистые, никогда не иссякающие родники, к которым мы — новые и новые поколения — не можем не приобщаться с величайшей охотой, удовольствием и радостью. Более же всего этому способствуют орнаментальные письмена-грамоты, пришедшие к нам из глубин времен.
Эхо скифских пиров
В старых византийских хрониках, относящихся еще к шестому веку, рассказывается о славянах-гуслярах, жителях далекого Севера, куда дорога занимает пятнадцать месяцев. Во время сражения греков с врагами были взяты в плен чужеземцы, непохожие на воинственных обитателей причерноморских степей. Пленники отличались высоким ростом и крепостью. Вместо оружия чужеземцы-великаны носили с собой гусли. Оказывается, это были славянские послы, которых воинственный хан силой удерживал у себя. Когда греки спросили великанов, кто они и откуда, послы ответили: «С оружием обходиться не умеем и только играем на гуслях. Нет железа в стране нашей; не зная войны и любя музыку, ведем жизнь мирную и спокойную».