Я диктую. Воспоминания

И еще неплохо бы с первого взгляда отличать людей, которых можно купить, от тех, кого, бог весть почему, не купишь и не подкупишь. Хотя в сферах, куда вы перейдете, вряд ли предоставится возможность пожать руку человеку из категории непродажных. Вы станете одним из избранных, которым все дозволено, и, как бы паря над миром, будете со своих высот безразлично взирать на человечков, кишащих внизу.

Конечно, надо быть готовым к тому, что может разразиться скандал. Хотя, если в нем замешаны высокопоставленные деятели, у вас есть шанс выпутаться. Ну а если, несмотря ни на что, вас все же схватят за руку, несколько месяцев и даже несколько лет тюрьмы пролетят незаметно!

Мы живем в мире, где за все надо платить, даже за здоровье: чуть только человек начинает хоть что-то зарабатывать, у него тут же начинают вычитать на социальное страхование, которое в случае болезни покрывает часть затрат на врачей и больницу.

Вообще эта проблема становится все более острой. Уже давно со статистическими данными в руках нас уверяют, что мы принимаем слишком много лекарств, беспокоим без дела врачей, что служба общественного здравоохранения испытывает дефицит и уже давно пора раз и навсегда упорядочить тариф по больничным листам.

Ежегодно по издержкам на разные болезни и операции высчитывается средняя стоимость лечения одного больного.

И она постоянно возрастает. Убежден, что, когда она подскочит до невозможного уровня, будут приняты драконовские меры. Алкотесту, то есть проверке на алкоголь, пока еще подвергаются только водители машин. Но многие сотни тысяч французов, равно как жителей других стран, заболевают в зрелом возрасте циррозом печени. И сразу перестают быть достаточно работоспособными, чтобы самим, без посторонней помощи содержать себя и свои семьи.

Многие из них — тихие пьяницы; известно, что в некоторых департаментах виноградари выпивают по восемь-двенадцать бутылок белого вина в день. Нормандия же с ее восхитительным кальвадосом держит рекорд по потреблению крепких напитков, а также по числу госпитализированных больных.

Драконовские меры уже буквально на носу, они — дело ближайших лет. Органы социального обеспечения не будут оказывать поддержку тому, кто не сможет доказать, что заболел не по собственной вине или небрежности.

Здоровье слишком дорого стоит, чтобы обеспечивать его олухам, воображающим, будто они будут жить вечно и беспечально.

Начнется с того, что все, даже те, кто никогда не садился за руль, должны будут проходить проверку на алкотест. На выходе из бистро вас будут поджидать с баллончиком, и горе вашей штрафной книжке, если окажется, что выдох у вас не соответствует норме. По завершении семейных церемоний — первого причастия, крестин, помолвки, свадьбы — все присутствующие тоже должны будут пройти алкогольную проверку.

Но ведь убивает не только алкоголь. Нельзя зыбывать и про табак, кампания против которого еще только начинается.

Уже нельзя курить в общественных местах, например на почте, в мэрии, в полицейском участке, да мало ли где еще.

Рестораны, кафе, вокзалы — тоже общественные места, и вот уже объявлено, что в ресторанах должны быть специальные залы для курящих, чтобы они не окуривали вредным дымом более предусмотрительных или просто здоровых людей.

Все стоит много денег. Не надо забывать о сломанных руках, разбитых головах, сложных переломах бедра; прибавим к этому опасность лавин, вертолеты, что вылетают на помощь к раненым, собак, обученных искать заваленных снегом людей.

Не знаю когда, но придет день, и лыжный спорт, а также альпинизм будут запрещены. Равно как парусные гонки, после которых остается немало вдов и сирот.

А как же быть с авиа- и железнодорожными катастрофами, уносящими иной раз по три и более сотен жертв?

Мы на пути к миру, где опасности будут сведены к минимуму.

Но не вздумайте поверить, будто вы имеете право построить дом, где вам заблагорассудится. Даже если дело касается фермы и выгона для скота. Из Ларзака, например, часть крестьян уже выселена: там будет специальное поле для маневров, и скоро бронетранспортеры заменят коров, лошадей, овец, не говоря о людях — места для них там уже не осталось.

Я упорно ищу, какие права нам еще остаются, и нахожу очень небольшое их количество, чтобы не сказать ни одного.

Многодумные парламентарии решили, что к 2000 году население Франции должно составлять сто миллионов человек, то есть почти удвоиться по сравнению с сегодняшним днем.

Не означает ли это, что людям вменят в обязанность производить детей и по домам будут ходить инспекторы, проверяя, не нарушают ли супруги правил? Понимаю, такая картина смахивает на плод больного воображения. И тем не менее все, о чем я говорю, грозит нам в достаточно скором времени.

Ну а взамен, в качестве компенсации — хорошие отметки, как говорят в школе. Промышленность больна. Государственные кассы пусты. Люди сохранили старинную привычку прятать деньги в кубышку или покупать золотые вещи. Так продолжаться не может. Это вопрос жизни и смерти.

После шумной пропагандистской кампании в пользу какой-то сберегательной кассы, взявшей себе эмблемой белку, нам сегодня сообщили, что произошло недоразумение. Оказывается, наши деньги мы должны хранить вовсе не в сберегательных кассах. Крупным и мелким промышленным и торговым предприятиям они нужны куда больше, чем нам, и единственный способ спасти их от банкротства — вложение наших сбережений, возможно даже безвозвратное, в акции этих предприятий.

Прекрасная картина: все играют на бирже. Все спекулируют. Купившему определенное количество акций полагается подарок от государства, правда, не столь уж щедрый: премия в пять тысяч франков, каковые будут сброшены с суммы налогов.

Нам и впрямь останется свобода. Только свобода чего? Не знаю. Даже не свобода гулять с собакой и позволять ей отправлять нужду, где захочется. Помню, когда я был маленький, мама часто повторяла мне, чтобы я не смел сдерживаться, когда хочется пи-пи, потому что от этого можно заболеть.

А каково бедному псу ждать, пока хозяин отыщет одну из тех небольших цементных урн, которые невозможно назвать иначе, кроме как собачий нужник!

В противном случае хозяин животного обязан носить с собой пластиковый пакет и ложку с вилкой, чтобы старательно собрать в пакет все, от чего собака считает себя вправе освободиться, а пакет сунуть в карман.

Я же говорю вам, что мы свободны! Мы свободны даже взять себе экскременты нашей собаки и делать с ними все, что заблагорассудится. Как только мы собрали их с тротуара, правительство оставляет их нам в полное и безраздельное владение.

Похоже, в том, что я сегодня надиктовал, веселого мало. Зато наблюдается определенный прогресс по сравнению хотя бы со вчерашним днем: я не задел ни одну из своих обычных мишеней.

У меня даже появляется впечатление, что я начинаю подчиняться условностям.

17 декабря 1978

Я никогда не мог ответить на вопрос: «Что вынуждает меня писать?» Я задавал его себе сотни раз. Задавал уже в шестнадцать лет, когда писал первый роман и мать обеспокоенно спрашивала:

— Почему ты не пойдешь подышать свежим воздухом, вместо того чтобы часами марать бумагу?

Ее тоже занимал этот вопрос. Я находил множество ответов, которые более или менее устраивали меня, пока не убеждался, что они ошибочны.

Я знаю, почему в тринадцать лет начал курить трубку: чтобы казаться взрослым. Трубка превратилась в привычку, а привычка в конце концов стала частью меня самого. Я знаю, почему меня страстно влекло к женщинам: у меня была потребность узнать их, но не такими, какие они на улице или в кафе, а подлинных — таких, какими они бывают, сбросив одежду, в их тайной тайности.

Почти на все вопросы мне легко найти ответ. Например, почему я путешествовал? Я хотел узнать людей всех рас, всех эпох. Помню, по возвращении из первого кругосветного путешествия я заявил на пресс-конференции: «Путешествие вокруг света — это, скорей, путешествие не в пространстве, а во времени».