Страница 54 из 115
— А что вы собираетесь у нас делать?
Я указал ему, что жюри в принципе абсолютно независимо в решениях и на наших совещаниях присутствовать никому не положено, а потому попросил оставить нас.
Человек он был высокопорядочный, прекрасно воспитанный, деликатный в обхождении и во всех отношениях симпатичный. Но жюри есть жюри, и оно должно быть полностью независимо.
Мои слова вызвали некоторое замешательство. Генеральный директор сообщил мне с глазу на глаз, что над ним стоит высшая инстанция: министерство иностранных дел.
Он разъяснил, что страна, которая устраивает львиную долю крупных приемов, званых обедов, коктейлей, парадов кинозвезд, имеет, как минимум, решающее влияние на распределение призов.
Я, помнится, сказал ему, что мне на это наплевать: я, как и мои сотоварищи, нахожусь здесь, чтобы просматривать фильмы; мы не дипломаты.
С этого времени он стал проявлять тревогу. Почти каждый день в отеле «Карлтон» я видел его, а также представителя министерства иностранных дел, уполномоченного наблюдать за процедурой. Последний был тоже чрезвычайно симпатичный. Он делал свое дело.
А я упорно старался делать свое: мне доверили председательствовать в жюри, и я не желал слушать подсказок ни того, ни другого.
Мой старый друг Жан Кокто, который был председателем жюри, если не ошибаюсь, не то дважды, не то трижды, нашел способ удовлетворить всех. Каждый год он учреждал несколько специальных премий, что строго-настрого запрещено федерацией фестивалей; такая федерация существует и имеет устав, который, естественно, нарушать не положено.
В день последнего совещания, когда жюри в комнате с роскошным набором холодных закусок и коробками не менее роскошных сигар должно завершить свою работу, генеральный директор умолял разрешить ему присутствовать при обсуждении фильмов. Я отказал.
Не стану называть кандидатуры, которые мне подсовывали. Распределение премий было очень ловко состряпано прямо в министерстве иностранных дел.
Благодаря содействию нескольких моих коллег жюри удалось присудить «Золотую пальмовую ветвь» тому, у кого было меньше всего шансов получить ее, — Феллини за фильм «Сладкая жизнь», который до сих пор остается вершиной кинематографического искусства.
30 мая 1976
Дня два-три назад я смотрел один из «круглых столов», которые телевидение стало устраивать все чаще и чаще. В нем участвовали только важные птицы: бывший министр, многолетний генеральный секретарь одной из правых партий, два профессора из Сорбонны и еще несколько человек того же ранга.
Все они в равной степени отличались умением владеть собой, приобретенным в привилегированных учебных заведениях, в частности в Национальной школе управления, откуда вышли все нынешние министры, замминистры и высокопоставленные чиновники.
Что касается темы этого «круглого стола», обсуждались экономические и политические проблемы, встающие сейчас перед Францией. Участники придерживались противоположных позиций.
Однако дискуссия, если только можно говорить о дискуссии, шла в очень благопристойной манере — ни дать, ни взять поединок на шпагах с предохранительными наконечниками.
Все участники, каковы бы ни были их взгляды, принадлежали к одному социальному классу, и невольно возникало впечатление, будто они между собой сговорились и перемигиваются.
Один из них — это была единственная бестактность за все время беседы — заявил примерно так:
— Высокопоставленный чиновник, министр, короче говоря, любое лицо, стоящее на определенной ступеньке власти, может себе позволить все. К нему может быть применена единственная санкция — перевод на более высокую ступень, скажем назначение послом.
В старом фильме Саша Гитри «Желанный», который я вчера смотрел, тоже есть подобная фраза, хотя снят он в 1928 году.
В Индии существуют неприкасаемые, самый низший класс общества, презираемые до такой степени, что даже коснуться их пальцем или обратиться к ним — непростительный грех.
У нас тоже есть свои неприкасаемые. Но на другом полюсе общества, то есть наверху: это все люди, близкие к власти, если уже не обладающие ею.
Нам постоянно твердят о демократии, новом обществе, равенстве — это слово высечено на фронтонах всех мэрий Франции. Тем не менее остается фактом, что на несколько сотен или тысяч человек, которые занимаются политикой, управлением, владеют банками, крупными предприятиями, общий закон не распространяется.
Часто говорят, что Франция разделена надвое: 51 процент — центр и правые, 49 процентов — левые.
На мой взгляд, это неверно. Да, она разделена на две части, но та часть, которая захватила ключевые позиции, составляет не 51 процент, а небольшую группу молодых карьеристов, вскормленных в серале власти, и они, даже если смертельно ненавидят друг друга, хранят верность своему клану, который правит.
Во времена Третьей республики вышла книга, вызвавшая скандал: «Республика приятелей»[97].
Эта более или менее «республика» осталась такой же и теперь: ее отличает стремление пропускать наверх только тех, у кого есть туда пропуск либо в виде наследственного титула, пусть даже фальшивого, либо в виде образования, которое вдолблено с начального класса школы.
Школы правителей и спекулянтов.
4 июня 1976
Смешно! Вчера вечером, засыпая, я думал о точных часах и радиоаппаратуре. Я знаю, как их производят.
Множество женщин сидят в ряд и восемь часов в день без передышки работают с микроскопическими деталями. Года два-три назад в серьезном документированном исследовании я прочел, что большинство этих женщин, чтобы прийти в себя после получаса или даже четверти часа работы, глотают аспирин; иные принимают за день до тридцати-сорока таблеток.
Представляю себе, как они, внимательные и одновременно нервозные — они ведь рискуют заработком! — пытаются сосредоточится на крохотных колесиках, которые должны изготавливать или устанавливать.
Я уже не говорю о шахтерах и представителях других профессий, проводящих жизнь под землей; я хочу сказать обо всех, кто обречен на труд, который не оставляет ни времени, ни сил быть самим собой.
Я не занимаюсь политикой. Не принадлежу ни к одной партии, ни к одной организации, даже к Обществу литераторов.
Но мне, когда я пользуюсь какой-нибудь хозяйственной новинкой, которые в таком обилии выпускает современная промышленность, часто случается вспоминать о тех, кто ее изготовил, взбадривая себя аспирином или другими лекарствами.
И мне становится стыдно. Я пользуюсь этими новинками, как и все остальные, но с внутренним сопротивлением.
Кажется, теперь это называется прогрессом.
Мне известно, что в прошлом веке двенадцатилетние дети работали на фабриках. В окрестностях Льежа я видел, как старухи ползали по откосам шахтных терриконов, этих гор пустой породы, чтобы выбрать хоть несколько кусочков угля, которые при сортировке случайно попали в нее.
Этим утром я прочел в «Газетт де Лозанн», что некая графиня — газета не преминула отметить, что это была графиня, — стала жертвой кражи в Париже: у нее похитили драгоценности, в том числе бриллиант в пятьдесят три карата (это большая редкость) и браслет, прошу прощения, ножной, весь усыпанный бриллиантами.
Этой даме семьдесят лет.
Не проходит дня, чтобы нам не сообщили чего-нибудь новенького о людях этой категории, которых, как считается, упразднила сначала американская, а затем и французская революция, во всяком случае, упразднила их привилегии.
96
Популярная в 30-е гг. песня, исполнявшаяся Морисом Шевалье.
97
«Республика приятелей» (1913) — сатирический роман французского журналиста Робера де Жувенеля (1881–1924).