Страница 17 из 25
Проползли уже много, а лыж не видать. Странно! Позёмка замела следы.
Наверно, отклонились в сторону.
— Черкасов, иди вперёд. Да смотри осторожно.
Солдат встал, отряхнулся от снега и зашагал вперёд, глубоко увязая в
снегу. Вслед за Черкасовым, в нескольких от него шагах, шёл Петухов. Пурик
вдруг метнулся в сторону и, вырвав из рук хозяина поводок, ткнулся носом в
снег и быстро заработал передними лапами.
— Пурик, назад! — тихо крикнул Черкасов.
Раздался взрыв, и Пурик упал.
Черкасову показалось, будто кто-то метнул ему в лицо стеклянными
брызгами. Прикрыв лицо руками, он приник к земле. Противник открыл
пулемётный огонь, и пули засвистели где-то над головой. Наши ответили.
Раздались и первые миномётные выстрелы: словно кто-то гулко и часто
застучал колотушкой по бочонку, и мины полетели в нашу сторону, вспахивая
и бороня снежное поле. Петухов глубоко простонал и упал головой в снег.
Вокруг него, прихрамывая, завертелся Треф.
Черкасову сначала показалось, что его тяжело ранили и он ослеп, но
потом, вытерев рукавом кровь с лица, понял, что видит и может
передвигаться. Черкасов подполз к неподвижно лежавшему Петухову и, дёргая
его за рукав, тихо спросил:
— Товарищ сержант, вы ранены? Товарищ сержант!..
Петухов не отвечал. Черкасов приподнял его голову и взглянул в лицо.
Оно было бледно-серое. Губы чуть шевелились:
— Ползи, Черкасов, ползи скорей, а то убьют...
— Треф, вперёд, ищи! — приказал Черкасов.
Прихрамывая и принюхиваясь к снегу, собака пошла вперёд, к своим
окопам. Черкасов с усилием подлез под Петухова и, взвалив его себе на
спину, пополз. Тяжёлый сержант!
Шквал огня так же сразу стих, как и вспыхнул.
Наши наблюдатели заметили взрыв метрах в ста от своих окопов и
догадались, что с сапёрами что-то случилось. Два солдата, одетые в белые
халаты, вылезли из окопа и поползли к месту взрыва. Они приблизились к
сапёрам в тот момент, когда обессиленный Черкасов, придавленный тяжёлым
телом Петухова, лежал неподвижно, не в силах вылезти из-под товарища.
Кровь залила ему глаза.
...С рассветом войска пошли в наступление. Батальон хлынул в проход,
через минное поле.
...В брезентовой палатке с целлулоидовыми окошечками, похожей на
игрушечный домик, посредине, недалеко от раскалённой докрасна железной
печки, стоял высокий операционный стол-топчан. На столе лежал Петухов, и
ступни его босых ног свешивались с края стола. Возле него стоял главный
хирург медсанбата Воронцов, бледный, худощавый, с усталыми глазами. Рукава
его халата засучены по локоть, а руки в желтоватых перчатках. Прогноз был
неблагоприятный. Да и как же могло быть иначе, если перелом бедра
открытый, раздробленный и, наверно, рана уже загрязнена... Хоть и
заморозили рану новокаином, Петухов от пронизывающей боли временами глухо
вскрикивал:
— Полегче, доктор!
Похудевшее, осунувшееся лицо Петухова покрылось мелкими бисеринками
пота.
Молоденькая черноглазая сестра, стоявшая у изголовья раненого, время
от времени вытирала тампоном пот с лица Петухова и успокаивала его:
— Потерпи, товарищ сержант, немного. Надо же найти и удалить все
осколки...
От железной печки пышет жаром, и Петухову кажется, что и в ноге у
него тоже что-то пылает, горит, а дёргающая боль всё нарастает и
нарастает.
Но ещё больше Петухов страдал от мысли, что ему отрежут ногу. «Кем я
тогда буду?» — думал он, и эта тревожная мысль жгла его не меньше, чем
сама страшная рана.
— Доктор, вы не будете отнимать ногу? — тихо, робко спросил Петухов.
— Пока нет, а там не знаю...
— Спасибо, доктор.
— Рано ещё говорить нам спасибо. Эвакуируем вас в армейский
госпиталь — там окончательно решат.
Обработав рану и наложив на неё тугую повязку, хирург громко сказал:
— Шины!
Петухов подумал: «Ну, если сразу не отрезали, может, и так
вылечат...»
Черкасова как легкораненого оставили в дивизионном медпункте. Всё
лицо его было забинтовано, и лишь одни глаза поблёскивали в маленькие
«оконца» повязки. Прощаясь с Петуховым, он сказал:
— Не волнуйся, Иван Данилович. Вылечат тебе ногу.
— Я тоже так думаю, Петя. Прощай.
— Ну, вот уж и прощай... Мы ещё повоюем, товарищ сержант. Теперь я с
твоим Трефом буду работать. Жаль Пурика. Наверное, выдержки ему всё-таки
не хватило.
БЕРЛИНСКИЙ СЛОН
Африканского слона-великана, по кличке Гросс Ганс, я увидел в
Берлинском зоопарке в дни нашей великой Победы над врагом. Там только что
прогремели ожесточённые бои, и многие животные, в том числе и слон,
пострадали...
Навели меня на этого слона немецкие ребятишки, с которыми я
познакомился около наших полевых кухонь, где их, изголодавшихся и
напуганных страшными громами войны, кормили супом. А я угостил их
шоколадом. Как офицеру некурящему, вместо папирос мне выдавали ломаный
шоколад.
Узнав, что я ветеринарный врач, мальчишки наперебой стали мне
рассказывать о том, что в зоопарке много раненых зверей.
Не мешкая, я посадил в грузовую машину ребят — проводников по городу
и отправился в зоопарк. Поехали со мной два ветфельдшера и несколько
ветсанитаров, вооружённых походными брезентовыми сумками с укладкой: в них
были бинты, вата, хирургический инструмент и ходовые лекарства.
Печальное зрелище предстало перед нами: многие железные клетки и
вольеры были исковерканы, повсюду зияли воронки от взрывов снарядов,
деревья сломаны и расщеплены... Убитые животные были уже убраны, а из всех
концов огромного парка неслись разные голоса зверей и птиц: рёв, стон,
клёкот, писк, повизгивание... Звери и птицы страдали не только от ран, но
и от голода.
Высокий белокурый сержант с забинтованной шеей и несколько солдат
раздавали хищникам, львам и тиграм, мясо убитых лошадей.
Сержант представился мне:
— Иван Сорокин, — и указал на большую железную клетку, в которой
стоял громадный слон: — Товарищ ветврач, помогите этому гиганту в первую
очередь. Только будьте осторожны. Он никого к себе не подпускает. Уж
больно рассердился на людей...
Подняв окровавленную правую переднюю ногу, слон издавал жалобный,
тоненький звук: «Пик-пик-пик».
Я знал, что слоны очень любят ароматические сладости, и решил
расположить его к себе шоколадом. Положив на ладонь кусочек лакомства, я
протянул руку между железными прутьями и произнёс его кличку мягким тоном:
«Гросс Ганс, Гросс Ганс...» Слон легонько подцепил кусочек шоколада
кончиком хобота, на котором торчал мягкий отросток-«пальчик», и отправил
лакомство в рот. А потом вытянул хобот в мою сторону и глухо заурчал,
словно просил: «Дай ещё».
Я угостил слона несколькими кусочками шоколада и только после этого
решился войти в его клетку со словами: «Гросс Ганс, спокойно, спокойно». А
ребятишки, стоя около клетки, успокаивали его на своём языке: «Руих, руих»
(спокойно).
Как только я вошёл в клетку, слон поднял раненую ногу и жалобно
пикнул: «Пик-пик-пик...» Будто бы хотел сказать: «Больно мне. Помоги».
Я осторожно снял ватой кровяные сгустки с ноги и увидел пулевую
ранку. Пуля засела неглубоко, и я её извлёк из ранки пинцетом. Слон
вздрогнул, но меня не тронул. Только тихо застонал.
Смазав ранку йодом, я забинтовал его «ножку», похожую на толстый
столбик, тремя бинтами.
Почувствовав облегчение, Гросс Ганс подул мне в лицо горячим