Страница 22 из 101
бабушкой, сестрой Ярчучки по крови, с несколькими соседями, старушками-плакальщицами и
стариками — копателями могил, а по совместительству заядлыми поминальщиками, неспешно
провожали к месту последнего покоя Марину Ткачик.
— Вот уже несет нечистую силу, — пробасила растрепанная, как всегда, Ярчучка. Она не то
что немецких вояк — самого бога Саваофа, появись он сейчас с неба, Ильи-пророка с его
громами-молниями не убоялась бы. — Люди покойницу хоронят, а они глотки дерут…
— Мама, везите уж молча… — с упреком попросила дочь.
— Раньше я молчала… — начала было храбрая Ярчучка, но сразу же оцепенела на месте.
Храбрые вояки фюрера, перестав орать, залопотали, беспричинно развеселились, а затем
трое подбежали к похоронной процессии, вмиг перевернули необычный катафалк.
Гроб упал в песок, перевернулся набок, покойница, завернутая в белое, выпала на землю,
из-под платка в крапинку выбилась черная толстая коса.
Бравые вояки ефрейтора Кальта, как стая молодых, еще не выдрессированных опытным
собаководом гончих псов, начала дикую игру-развлечение. Какой-то из весельчаков забрался в
возок, сложил на груди руки, закрыл глаза, изображая мертвеца, а остальные с лошадиным
ржанием, весело напевая что-то хотя и чужое, но, видимо, похоронное, покатили «мертвеца».
Ярчучка наконец опомнилась.
— Нелюди, собаки, зверье! — запричитала она.
— Мама, замолчите, — побледнела от волнения и ужаса Кармен, — мама, хватит. Поднимем
гроб…
— Звери! Разве же это люди? Звери в человеческом облике!..
Гроб подняли на плечи, спотыкаясь и пошатываясь, понесли по песчаной дороге.
Во дворе больницы взбесившиеся вояки гоняли возок.
Ганс Рандольф был единственным, кто не принимал участия в этом диком развлечении.
Уговаривал, убеждал:
— Нехорошо, камрады! Мы же люди… Не звери…
Его услышали не сразу. А когда услышали, какой-то из весельчаков выкрикнул:
— Не звери, говоришь? Эх ты, затычка от пивной бочки!
И дальше заревели уже все:
— Мы — звери! Молодые, дикие звери! С нами — фюрер!
XII
Гауптман Отто Цвибль принадлежал к людям, которые не зря появляются на свет. Еще в
юности все, кто знал его, кто потом общался с молодым офицером кайзеровской армии,
предрекали ему большое и славное будущее. В первую очередь имели в виду его твердый, но
вместе с тем добропорядочный характер, прекрасную внешность, умение действовать точно,
безошибочно и одновременно непедантично. «Я принадлежу к той породе людей, которая
составляет категорию непедантичных педантов», — похвалился однажды растроганный Отто
Цвибль своему будущему тестю.
Принадлежал Отто Цвибль неизвестно к какому роду, во всяком случае к такому, который в
результате житейских обстоятельств растерял свое прошлое в сумерках истории, сохранил
только звонкую фамилию, в звучании которой все же было и нечто неприятное. Изобретательный
и глубоко убежденный в своей правоте, Отто при каждом удобном случае объяснял, что, если бы
не случайные, то ли загадочные, то ли трагические, обстоятельства, из-за которых традиционная
приставка «фон» потерялась, звучало бы его имя совсем по-другому.
Пророчества не осуществились, жизнь Отто Цвибля получилась горькая как полынь, ничто
ему не помогло: ни непедантичный педантизм, ни именитая жена, которая, к сожалению,
оказалась бесприданницей.
Жестокая действительность нанесла первый чувствительный удар Отто Цвиблю сразу же
после того, как кайзеровская Германия после всяческих перипетий была побеждена и лишена
права иметь свою могучую армию и военно-морской флот. Десятки и сотни таких цвиблей,
вымуштрованных за долгие годы в специальных военных школах, неожиданно оказались без
надлежащей профессии и средств к существованию.
Отец Отто Цвибля служил в интендантстве хотя и в невысоком чине, но семью кормил и
сыночка в офицерское училище пристроил, наследства своим потомкам не оставил, но установку
дал четкую — и не столько на словах, сколько на деле: я, дескать, вас породил, а теперь
самостоятельно идите по жизненному пути. Только помните, что пути в нашем фатерланде
извилистые и ухабистые, поэтому остерегайтесь; прежде чем захотите что-либо сделать —
подумайте; прежде чем надумали куда-либо идти — подумайте, как будете выбираться обратно.
Отто стремился придерживаться отцовского наказа. Уже одно то, что, оказавшись вне казармы,
без постоянной, твердо определенной наперед службы, он не растерялся и не пустил себе от
отчаяния пулю в лоб, свидетельствовало о незаурядных возможностях молодого Цвибля.
Благодаря бывалому и тертому жизнью тестю он все-таки сумел неплохо пристроиться в
учреждении, которое хотя и было по названию чисто штатским предприятием, но на самом деле
находилось в сфере военных интересов опозоренной поражением Германии.
Верный житейскому принципу, унаследованному от осмотрительного отца, Отто не бросался
стремглав в окружающий водоворот. Он должен был бы давно узнать в Адольфе Гитлере
будущего властелина дум немецкой нации, однако все сомневался, все выверял политическое
кредо новоявленного фюрера собственными принципами, никак не мог примириться с
решительным и жестоким режимом, без которого, как оказалось, обычная Германия не могла
стать Германией великой, самой могущественной в мире. А пока колебался, да раздумывал, да
прицеливался, успел обзавестись немаленькой семьей. Сумел заручиться покровительством со
стороны партайгеноссе того учреждения, в котором трудился не за страх, а за совесть. Как и
следовало ожидать, в конце концов это покровительство переросло в доверие, и он примкнул к
нацистской партии, что сразу укрепило его положение в обществе. На его плечах снова
появились погоны, строевик из него, правда, не получился, зато на военно-административном
поприще он добился успехов.
Сначала был на должностях незначительных, пребывал где-то едва ли не на самых
последних ступеньках бюрократической иерархии нового порядка, а затем — да здравствует
война и победа! — нежданно-негаданно на склоне лет получил Отто Цвибль место
ортскоменданта, полного и всевластного хозяина целого района, пусть и дикого, неизведанного,
иногда таинственно-страшного, но своего, такого, который в недалеком будущем мог стать и
личной собственностью, принести гауптману не только достаток, богатство, но и желанную
приставку к фамилии. Фон Цвибль. Отто фон Цвибль-Калинов, гауптман и ортскомендант, к
вашему сведению…
Черты болезненно-бледного, аскетического лица Отто Цвибля заметно обострились, глаза
светились молодо, он действовал энергично, с тем же непедантичным педантизмом, благодаря
которому мог одновременно решать десятки дел, не выпуская из поля зрения ни одной
инструкции высшего командования. Инструкции приходили в Калинов от Бормана и
Кальтенбруннера, Геббельса и Коха, от самых высоких вельмож рейха, начиная от самого
Гитлера и кончая малоизвестными шефами и мини-фюрерами, были эти инструкции самыми
разнообразными по объему и форме, касались самых неожиданных, как глобальных, так и
незначительных, проблем.
Нормальная человеческая голова была не в состоянии их запомнить, но не голова Цвибля.
Не зря ему еще в давние, кайзеровские, времена, в эпоху первой мировой войны, предрекали
славное будущее. Такая голова, как у Цвибля, тщательно раскладывала по полочкам,
регистрировала каждый параграф самой мизерной инструкции, чтобы потом явить ее миру в
нужный момент.
… Потеряв счет времени, став безразличным ко всему, что его окружало и ожидало,
закоченевший и почерневший от подвального холода и темени, Качуренко все-таки был способен
уловить шум, приглушенный топот чужих ног у себя над головой, ловил и пытался разгадать, что