Мое сердце

— Не надо меня бояться, дорогая. Я не сделаю ничего плохого ни вам, ни ребенку. Наоборот, я обещаю сделать вас очень счастливой, хотя ваша восхитительно строгая мораль и не дает вам поверить, что такое возможно прямо сейчас.

Его изящные пальцы ласково развязали ленты на вороте рубашки, распахнув ее полы до талии. Спустив рубашку с ее плеч, он смотрел, как она скользнула сначала ей на бедра, а потом вдоль ее стройных ног на пол, где легла, как пятно лунного света.

Чисто автоматически Велвет, сделав шаг вперед, вышла из этого кольца белого шелка, и у нее быстрее забилось сердце, когда она заметила, как у короля перехватило дыхание.

— А-а-а, дорогая, — благоговейно вздохнул он. — Вы несравненно прекрасны, так прекрасны, что я не мог себе и вообразить в самых необузданных мечтаниях! Вас надо ваять в мраморе, но я очень сомневаюсь, что найдется скульптор среди живых или мертвых, кто смог бы справиться с такой задачей! Идите сюда! — схватив ее за руку, он быстро подвел ее к высокому трюмо. — Взгляните на себя, дорогая! Разве вы не великолепны? Взгляните на нас обоих! Мы превосходны! Господи! Я должен молиться на вас, моя богиня!

Говоря все это, король опустился на колени и начал целовать Велвет, начиная от пальцев ног и все выше, крепко держа ее при этом за бедра.

Его теплые губы бродили сначала по лодыжкам ее левой ноги, потом правой. Он медленно повернул ее так, чтобы можно было поцеловать ее бедра там, где они, плавно изгибаясь, уходили от талии вниз, ее твердые ягодицы, ложбинку на спине. Опять повернув ее, он нашел ртом переднюю часть ее бедер, задняя уже получила свою долю его восторга.

Велвет почувствовала, как он раздвигает ей ноги, и, когда его губы нашли щель, ведущую к ее венериной тайне, и его язык медленно прошелся вдоль этой щели, она чуть не вскрикнула, но его рот был уже на шелковистом пушке, покрывавшем ее пупок. Он легонько потянул ее вниз, заставив тоже опуститься на колени, чтобы он мог поцеловать ее юные полные груди, плечи, горло, рот, ее глаза. Велвет пришлось признаться самой себе, что никогда ее еще так никто не целовал, как делал это Генрих Наваррский, и это было приятно.

Он встал, подняв на ноги и ее, и крепко прижался к ней всем телом. Впервые Велвет почувствовала, что король тоже мужчина. Его мужское естество стало твердым от желания, но она не осмеливалась посмотреть вниз на него. Она была в состоянии, близком к обмороку, и едва дышала. Заметив это, он поднял ее на руки и, положив на огромную постель, лег рядом, обняв ее.

— Вы все еще боитесь, — сказал он, — и меня это очень огорчает, дорогая — Его большие руки ласкали ее волосы. — Такая прелесть, — пробормотал он, поглаживая ее, как это делают, когда хотят успокоить испуганное животное. Вдруг он погрузил лицо в ее волосы и глубоко вдохнул их аромат. — Вы пахнете левкоями, — сказал он. — Вам этот запах очень подходит — свежий, тонкий и какой-то, я бы даже сказал, невинный. Теперь, вдыхая аромат левкоев, я всегда буду вспоминать вас, дорогая. — Затем одним быстрым ловким движением он перекатил ее на спину и опять нашел ее губы.

По какой-то ей самой непонятной причине губы Велвет охотно открылись ему навстречу, и его язык скользнул внутрь, чтобы найти ее язычок, чтобы играть с ним и ласкать его в сладостной пещере ее рта, раздувая скрытые глубоко в ее теле искорки страсти, которые, казалось, только того и ждали, чтобы их возродил к жизни этот великий мастер эротических игр. Велвет почувствовала, как желание постепенно охватывает ее, и, к своему ужасу, вдруг поняла, что король абсолютно прав. Мужчина и женщина могут доставить друг другу удовольствие, несмотря на отсутствие чувств между ними. Для такой вещи существует свое определение. Ее называют похотью. И хотя одна часть ее существа резко отвергала ее, другая часть признавала, что похоть иногда может быть весьма привлекательной вещью.

Она вдруг обнаружила, что не в силах сдерживаться. Она целовала его сама, жадно ловя своими губами его губы. Он поощрял ее к дальнейшим действиям, то задерживаясь своим ртом в каком-то одном месте, то переходя на другое, то легонько целуя уголки ее губ. Давление его губ все росло, пока она не почувствовала, что еще немного — и у нее останутся синяки на нежной коже.

— Вы — самый роскошный цветок, который только можно вообразить, — прошептал он, прижимаясь губами к ее губам, — и, как огромный шмель, я мог бы пить ваш нектар всю ночь. Но есть и другие фонтаны, из которых я буду пить! — Его большая голова передвинулась к ее грудям, и, обхватив своими губами ее нежный сосок, он начал его медленно посасывать.

Это оказалось так восхитительно, что она тихо вскрикнула. Появилось ощущение, что ее внезапно от головы до пят пронзила молния. Прикосновение его губ к ее груди оказалось необычайно чувственным, так как соски из-за беременности стали необыкновенно чувствительными. К тому же, пока его губы занимались одной грудью, его рука нежно обнимала вторую грудь, чтобы через какое-то время поменяться местами, что только усиливало ее наслаждение.

Велвет начинала терять контроль над своими эмоциями, особенно когда король передвинул голову еще ниже, чтобы нежно исследовать наиболее потайную святыню ее женственности. Как колибри, ищущий сахарный нектар, его язык двигался необычайно быстро, трепеща, возвращался назад, перелетал опять вперед, кружась вокруг ее драгоценности, пока она не рассыпалась на тысячи осколков в неизъяснимом блаженстве — и раз, и второй, и третий, один за другим. Когда она наконец пришла в себя, он прошептал:

— Видите, моя дорогая, я и на самом деле могу доставить вам наслаждение. Может быть, вы и не признаетесь в этом, но ваше прелестное лицо сказало мне все. О лицо женщины в порыве страсти! В мире нет ничего прекраснее!

— Я… я не могу не признать вашей правоты, монсеньор, — тихо сказала Велвет, — но занятия любовью без любви для меня не то же самое.

— Иногда это даже лучше, — возразил он. — Тут чувства чисты, не затуманены никакой любовью.

— Я не верю, что вы действительно так думаете, — запротестовала Велвет. — Вы просто не можете, а будучи таким… — Она, покраснев, запнулась.

— Таким что? — заинтересовался он. — Скажите мне, дорогая.

— Таким великолепным любовником, — закончила она. — Я бы соврала, если бы сказала, что это не так. Вы знаете, что такое любовь, монсеньор, независимо от того, желаете вы это признать или нет.

— В некоторых отношениях вы очень умны, дорогая, — сказал он, — и так невинны в других. А теперь, однако, я намерен приступить к осуществлению условий нашего договора. — Он опять привлек ее к себе, впившись в ее губы, которые и так уже болели от множества его поцелуев.

Ее тело было готово ответить на его любовь. К ее удивлению, король повернул Велвет на бок, подсунув одну ее ногу под себя, а другую положив на свои собственные ноги. Быстрым, неуловимым движением он пронзил ее, войдя сразу очень глубоко. Она ахнула, но его губы уже закрыли ее рот, а его руки обхватили ее за плечи и ягодицы. Он двигался внутри нее долгими равномерными движениями, в ритме, за которым легко было следовать. Его карие глаза неотрывно смотрели в ее изумрудные, и, когда она почувствовала, что начинает скатываться к обрыву страсти, она увидела в них быстро мелькнувший отблеск триумфа. Велвет издала пронзительный крик сладостной капитуляции и явно услышала, как к ее крику присоединился его.

Когда все было кончено, он сказал ей:

— Вы, дорогая, рождены для любви. Вам не следует никогда, вы понимаете, никогда стыдиться этого чудесного дара, которым вас наградил Господь Бог. Честное слово, мне даже жаль, что вы счастливы с мужем.

Еще дважды за эту ночь он занимался с ней страстной любовью, и Велвет наконец заснула, полностью измотанная их дикой схваткой с Эросом. Когда она проснулась, ураган кончился, свечи догорели в серебряных подсвечниках, от огня в камине остались только тлеющие угольки, а в окна широкими потоками вливался солнечный свет. Рядом с ней на подушке лежала одинокая красная роза — наверняка последняя в этом году — и сложенный пергамент. Развернув, она прочитала: