Страница 23 из 27
Читает он очень хорошо. Вася записал.
Когда же мы увидимся?!
Сердечный привет Анне.
Напишите нам!!!
Мы всегда любим Вас и Ваши стихи.
Ваши Лили, Вас<илий> Абг<арович>
Я люблю Вас гораздо сильнее, чем это видно из этого письма. Верьте мне!
82
10.6. 75
Дорогая Лиля Юрьевна!
Приглашение Фрию вообще недействительно ни по одному пункту. В Париже, как и в любой стране (не только у нас!), существует форма официально-юридических приглашений, которую, как президент, Клод, безусловно, знает.[245] Но хватит об этом!
Из больницы я выписался в мае и через два дня заболел. На сей раз — пиелонефрит. Лежал две недели, потом потихоньку встал и сейчас заболел воспалением легких. Мило: болею пятый месяц. О каких отъездах-поездках может идти речь?
Работается вяло — к вечеру температурю. Набрал опять книг по истории — выковыриваю рассказы. О стихах и не думаю. Впечатление о том, что я слишком много пишу, — иллюзорное. Только потому, что меня не печатают. Я подсчитал свой актив — всего-навсего 17 тысяч строк, — в два раза меньше, чем у Маяковского, а мне 39 лет. И прозы всего 600 страниц. Итого — 4 небольших книжки. Безделье сплошное, а не графомания. Переводы не считаю ничем — заработок, не имеющий к литературе ни малейшего отношения.
Если раньше впадал в истерики от одиночества, ссорился с друзьями и швырял башмаками в любимых женщин, то теперь просто один, а впадать в истерику по поводу собственных истерик нелепо, ссориться не с кем, а швырять башмаками в Анну — она тоже регулярно болеет (болезнь крови). Лежу, как скальпель в чехле (комплимент самому себе!), и мечтаю перевести книгу стихов Нерона.[246] Бред? А «Слово о полку…» 20 лет назад разве не бред?
Действительно, мечтаю перевести Нерона — да где его достать? Издан ли он хоть в Италии? Но где достать подлинники? В Публичке — нет. К Марьяне[247] обратиться не дерзаю — Кулаков опять будет оскорблен, что опять что-то прошу. Ничего, между прочим, ни у кого никогда не просил. Как это ни странно. Мужчины ценили меня за идиотизм и за стихи (можно было прелестно предавать и питаться за это «духовной пищей»). Женщины ценили меня за стихи и за идиотизм (можно было питаться «духовной пищей» и прелестно предавать). Но первые — первыми пожимали руку, вторые — ложились сами. Какие могут быть претензии у меня к ним, у них — ко мне?
Глядя трезво и честно на «бесцельно прожитые годы» (я о «жизни»), вижу трезво и честно: в жизни моей помогли мне только Вы. Не до комплиментов, Лиля Юрьевна. Жизнь прожита. Во всяком случае, ее лучшая часть — молодость. Теперь можно рифмовать «тут — труд». Никто, кроме Вас, не понимал, что главное в моей жизни — то, что я пишу, и что живу я только для этого и поэтому. Отними — и чем я лучше ханыги у пивного ларька или секретаря инстанций? Единственное, чем я могу гордиться, — не отняли у меня мое, меня. Все отняли — мать, отца, детство в блокаде и в гестапо, юность за решетками казармы, на рабских заводских рудниках, жену, которая не виновата, что она, как 99 % советских женщин, превратилась в мужлана, здоровье, разрушенное tbc[248] и пьянством (тоже ведь социальность), честь (бесчестно сейчас быть членом СП), все, — но суть моя, стих мой — остался!
Вот почему в итоге-то я нищ, но счастлив, и, что бы ни было дальше — какой бы образ жизни, друг, женщина и т. д. ни унижали меня, ни убивали меня (унизить, убить — пустяки), ничего с трудом моим не станется. А что еще «натрудимся» — посмотрим!
Единственное, чему не научился и не научусь, — перешагивать через людей. Предпочитаю, чтобы перешагивали через меня. И если когда-нибудь вставал или встану на колени, только с одной молитвой — убейте меня, но реализуйте мой труд. Не то чтобы я придавал своему труду сверхъестественное значение, нет, но он существует, он признан в какой-то мере, и цель моя и тех, кто его любит, — сохранить и реализовать. Так всегда было и быть должно. Ни славы, ни денег, ни даже дружбы — только реализация. Вся эта сволочь, служащая в инстанциях, вообразила, что мы будем описывать их службу жира и лжи. Они — читатели газет[249], для них — чтенье, для нас — нервы и кровь.
Нервы не выдерживают, кровь температурит. Но спокоен, «как пульс покойника».[250]
Очень соскучился. В конце июня закончу свои «заработки» и обязательно приеду на несколько дней в Москву. Просто — повидаться. (Если Вы не возражаете.) Простите за столь длинное письмо. Ни весело, ни грустно. Никак. Или, присмотревшись ко всему, ко всем, — страшновато, но выносимо. Со всеми моими болезнями какой-то рубеж пройден. Куда-то повернут «копыта коней»? Не знаю. Но знаю, что повернут.
Будьте здоровы!
Обнимаю Вас и Вас<илия> Абг<аровича>!
Ваш всегда В. Соснора
Большие приветы от Анны. Живем то в Левашово, то в Ленинграде.
83
19. 6. 75
Дорогой наш Виктор Александрович, после Вашего письма я расплакалась. Но я верю, что написанное Вами «реализуется», что «Бог правду видит, да (увы!!) не скоро скажет». А если приедет кто-нибудь из Клодовых мест[251], я узнаю что к чему и подумаем, как же быть.
Спросила Марьяну, издан ли Нерон в Италии. Ведь он писал по-латыни. Она (Марьяна) очень хорошо к Вам относится. А Кулаков никогда не жаловался мне, что Вы о чем-нибудь просите, и всегда говорит, что Вы поэт, из современных — первый!
Как Вы думаете переводить Нерона? Ведь не с подстрочника?
Nachdichtung?[252] Очень было бы интересно!! Вы знаете латынь?
25-го свадьба Марьяны с Кулаковым. 26-го Марьяна будет говорить по телефону со своей матерью и попросит ее привезти стихи Нерона (если они изданы).
Мы — в Переделкине. Здоровье то так, то не так. В общем — живы.
Буду счастлива, если приедете повидаться!!!
Меня Вы никогда ни о чем не просили. Да и что я могу?!
Сердечный привет Анне от нас обоих. Спасибо ей, что она с Вами.
Любим Вас и Ваши стихи. Будьте здоровы! Пожалуйста!
Лили
84
< Сер едина 1975>х[253]
Дорогая Лиля Юрьевна!
Это оказалось никакое не воспаление легких, а нефрит. Хронический. Увезли в больницу с температурой 39,7. Отлежал две недели уже и вот опять отлеживаюсь дома. Я — мерзавец: пишу Вам только про болезни и уродства свои. Но сейчас я стал спокойнее (а что остается?). Примирился с тем, что лежать еще и лежать. И — ладно!
Странный организм у графоманов! И кололи в день по 10–12 уколов, и сейчас глотаю антибиотики, от которых кружится голова, и — все же… и все же царапаю потихоньку бумагу, пишу очень странную поэму, или повесть (не знаю сам, что это есть, — и ритмы, и проза, и выписки из древних книг), в общем — о своих делах с женщинами, этакий советский Дон Жуан[254], но, как всегда, заретушеванный голубенькой акварелькой. Вообще у меня, если внимательно присмотреться и если отнестись к моему творчеству не без юмора, единственный положительный герой — автор, все остальные — негодяи в худшем случае, и так себе — в лучшем. Так что я воочию и в современности социализма — осуществленный Собакевич плюс Хлестаков. Чарли, но не Чаплин. Иронизирую, как Иродиада.
Прав ли я? По-своему, как и все. Но со всех сторон слышу, что нет в моих трудах ничего положительного, нет той легкости, присущей классикам, нет «человечности» и т. д. БОЖЕ! Где эта пресловутая «человечность» и «легкость» у Гоголя? У Лескова? У Достоевского? О какой человечности может быть речь там, где — только литература и литература. Где мы видели столь страшную и прекрасную шею, как ню у Модильяни? В какой такой «жизни» маячит символ Раскольникова? Тип фашиста, как принято было в критике советской? О нет, фашист — примитив со скрипкой и с песиком, это литературный символ, более суровый и несказанно нежный.
245
В 1971–1976 гг. Клод Фрию был Президентом Нового Парижского университета.
246
По преданию, Нерон при пожаре Рима читал свои стихи. Однако ни строки из них до настоящего времени не обнаружено.
247
Марианна Молла-Кулакова (род. в 1937) — итальянская переводчица, ее предок, Гаэтан Молла, хормейстер миланской оперы «Ла Скала», в 1862 г. остался в России, создал оперу и симфонический оркестр в Таганроге. Его сын Валериан Молла, дирижер, композитор, учился у Римского-Корсакова в Петербургской консерватории, продолжил дело отца, учредитель Музыкального училища в Таганроге. В 1931 г. посажен как «итальянский шпион», в 1938 г. скончался. Марианна, его внучка, оказалась с матерью в годы войны в Австрии, затем в Италии. С 1960 г. стала приезжать в СССР сопровождающей групп итальянских туристов. В 1971 г. Марианна Молла, познакомилась с Михаилом Кулаковым, начав с ним совместную жизнь в 1973 г.
248
Tbc — принятое в медицине сокращение для диагноза tuberculosis.
249
Аллюзия на стихотворение Марины Цветаевой «Читатели газет» (1935).
250
Из поэмы Маяковского «Облако в штанах»: «Видите — спокоен как! / Как пульс / покойника».
251
То есть из Парижа.
252
Nachdichtung — свободный перевод (нем.).
253
Датируется по содержанию.
254
Стихотворение «Дон Жуан» включено позже в книгу Сосноры «Верховный час» (1979),