Страница 4 из 12
Она замолчала и тихо добавила:
– Что я убиваю людей!
Дмитрий Иннокентьевич к тому времени совершенно успокоился. Что же, случай, кажется, в самом деле тяжелый. И как бы его ни влекло к пациентке (что вообще-то было нарушением всех мыслимых этических норм), единственное, чем он должен был руководствоваться, было здоровье и благо Евы.
– Да, эти сны… – крикнула она.
– Ева… Адамовна… – произнес он, не зная, как ее титуловать. Что же, а почему, собственно, не так? – Ева Адамовна, разрешу себе напомнить, что моя специализация – психоаналитическая психиатрия, а именно – психодрама. Вас мучают страшные сны? Могу рекомендовать вам отличного гипнотерапевта, корифея в области онейрологии, науки о снах, профессора Васильева-Дельгадо…
– Только не его! – вырвалось вдруг у Евы, и доктор Чегодаев подумал, что знать профессора, узкого специалиста в своей области, она никак не может.
Или все-таки может?
Возможно, она была у него и осталась недовольной? Но это трудно вообразить, профессор ведь не только специалист с мировым именем, но и крайне чуткий и душевный медик…
– Однако вам требуется помощь того, кто специализируется на гипнотравмах, а это, поверьте, не моя епархия!
– Разве сны – не отражение психодрамы, о которой вы вели речь? – заявила упрямо Ева. – Я слышала, как вас хвалила… Хвалила одна моя подруга! Я знаю, что вы можете мне помочь!
Интересно, о какой подруге идет речь? Зная ее имя, он бы мог узнать настоящее имя Евы. Хотя о чем он думает, это его не должно занимать!
– Ну, хорошо, – сдался доктор Чегодаев, – давайте договоримся, что если после шести сеансов прогресса не будет, то я порекомендую вас другому гипнотерапевту…
Шесть сеансов – это ведь капля в море! За шесть сеансов ничего достичь не получится, и он передаст Еву на руки тому, кто в состоянии ей помочь.
Но ведь она просит помощи у него – отчего он пытается отделаться от нее? Не потому ли, что она так напоминает ему Женю?
– Я хочу, чтобы вы мне помогли! – прошептала Ева. – Потому что я не вынесу этого! Понимаете, я убиваю людей!
Они какое-то время молчали. Доктор наконец мягко усмехнулся и сказал:
– Во сне происходит и не такое… Но расскажите подробнее!
– В том-то и дело, что не во сне! – крикнул она. – Точнее, сначала во сне… А потом… А потом мне показалось, что… Что и наяву! Ведь может же такое быть, что я страдаю лунатизмом и, сама того не ведая, во сне брожу и… и убиваю людей?
– Отличная идея для второразрядного голливудского триллера! – сказала Дмитрий Иннокентьевич. – Но повторюсь: подобные состояние и их нарушения – не мой конек.
Ева вдруг наклонилась к нему, обхватила его ладони своими руками и прошептала:
– Понимаете, я не могу никому доверять!
Доктор знал, что должен был пресечь подобные действия с ее стороны, но ведь никто не узнает! А ведь на ее месте могла быть Женя…
О, если бы на ее месте была Женя – сидела бы сейчас напротив него и прижимала к себе его руки…
– Но ведь и мне, получается, тоже? Потому что я – часть «всех»! – произнес Дмитрий Иннокентьевич, выказывая остаточные знания университетского курса логики.
– Вы – другой! – произнесла с убеждением Ева. – Да, вы другой! Вы мне поможете!
Потом, вдруг наверняка поняв, что уж слишком долго сжимает его руки, она отпрянула, закинула ногу на ногу и произнесла:
– Понимаете, эти сны… Я путаю сны и реальность. И мне кажется, что сон – это реальность, а реальность – это сон! И так со мной в последнее время часто! Но не это страшно… Страшно, что я убиваю людей! Во сне… Кровь, везде кровь… И потом, черепахи…
– Черепахи? – переспросил доктор, но пациентка его словно и не слышала, продолжая:
– Сначала это были незнакомые люди. Точнее, может, и знакомые, но я не видела их лица. А вот недавно я увидела лицо того, кому перерезала ножом горло. Это был он!
– Кто? – спросил доктор, чувствуя, что в горле у него пересохло. Уж как-то слишком жутко и обыденно вела Ева речь о страшных, небывалых вещах.
– Он! – повторила женщина, словно не слыша его. – Он! Да, я знаю, что ненавижу его. Хотя одновременно и люблю… Но все-таки больше ненавижу, чем люблю. О, это нельзя объяснить, это надо чувствовать!
Как же она права! Многое нельзя передать словами – можно только облечь в чувства. Ведь как он бы мог объяснить, что значит для него смерть Жени? Это надо пережить, это надо прочувствовать…
Хотя он отдал бы все что угодно, лишь бы не переживать и не прочувствовать.
Все что угодно…
– Да, я увидела, что это его лицо! А потом… Потом вдруг все исчезло. Я поняла, что это был сон… И что он рядом со мной, в кровати, что еще ночь… А в руках у меня… В руках у меня нож!
Доктор вздрогнул, а Ева прошептала:
– Причем нож особый… Не какой-то столовый… А охотничий… У нас такого никогда и не было! Потому что он охотой не увлекается… на животных во всяком случае. Бизнес – его страсть! И вдруг у меня в руках нож! Точнее, все тело болит, как будто я бегала часами. Рука под подушкой, сжимает рукоятку этого дрянного ножа!
Женщина смолкла, а потом сказала:
– И знаете, я ведь его выбросила! Поехала в центр, велела Игорю остановиться на набережной, вынула завернутый в свой шарфик нож и швырнула его в Москву-реку. Но ведь это не прекратилось! Только ухудшилось! Потому что потом эти сны… И я, придя в себя, вдруг поняла, что стою в ванной, течет вода, а в нашем малахитовом рукомойнике лежит нож. Тот самый, который я выбросила в реку! И он весь в крови, и весь рукомойник в крови, и я вся в крови…
– Это наверняка был сон! – выдавил из себя Чегодаев, а Ева схватила сумочку, распахнула ее и вынула из нее нечто, завернутое в прозрачный пластиковый пакет.
Это был солидный, остро заточенный нож. И правда охотничий. С запекшимися буровато-красными пятнами на лезвии и рукоятке.
– Я ведь его снова выбрасывала! И в реку! И оставляла в ресторане. И швыряла в канализационную решетку. Но он потом снова возвращался ко мне! Как будто… Как будто это моя судьба! И с каждым разом все становилось хуже! И кровь, везде кровь!
Чегодаев молчал, а Ева прошептала:
– Знаете, что я думаю? Что я на самом деле его не выбрасывала! Что я только вообразила, что выбрасывала! Или, точнее, выбрасывала, но не нож, завернутый в шарф, а нечто иное! А сама прятала его где-то и потом доставала… Доставала, чтобы снова убивать людей!
– Ну что же, Ева Адамовна… – протянул сипло Дмитрий Иннокентьевич. – Должен сказать, что…
Но женщина, казалось, его не слышала. Она прошептала:
– И ведь я знаю, что хочу убить его! И я боюсь, что сделаю это! Я же говорю вам, что схожу с ума! Помогите мне, пожалуйста!
А затем, охнув, съехала на пол. Доктор Чегодаев, убедившись, что пульс есть, ринулся в приемную, чтобы позвать на помощь Марину. Но той на месте не было, и, как назло, затрезвонил ее телефон. Он схватил трубку – оказалось, что это одна из пациенток, причем такая, которую не сразу отошьешь. Муж дамы, именуемый ею исключительно пупсиком, был человеком крайне влиятельным, и злить его жену, особу капризную и сумасбродную, было себе дороже.
– Дмитрий Иннокентьевич, голубчик, вы должны меня немедленно проконсультировать! Мы летим на острова, а я совершенно не понимаю, как мне поступать с продолжением терапии, потому что если я ее прерву, то снова начну много есть, а если я начну снова много есть, то мой пупсик опять заведет себе какую-нибудь молодую дылду, в результате чего…
Наконец появилась Марина, которой он и передал трубку – говорливая пациентка так и не заметила, что психоаналитик ее не слушает. Схватив коробку с красным крестом, доктор метнулся обратно в кабинет. Еве требовалась помощь!
Но никакой Евы в кабинете не было.
Доктор в недоумении уставился на ковер, на котором оставил лежать бесчувственную пациентку. Не могла же она спрятаться! Но на всякий случай Чегодаев осмотрел весь кабинет, заглянул под стол, за диван, открыл дверь в санузел. Евы нигде не было!