Деревья-музыканты

— Дада!.. Мы уезжаем... Почему ты не встаешь?..

Она ничего не ответила. Буа-д’Орм подошел к столу и ощупью разыскал спички. Тревога тисками сжимала ему грудь.

— Дада! Ты больна?.. Что с тобой?..

Дада лежала бездыханная на своем ложе, лицо у нее было спокойное, ясное.

Боль, как удар клинка, пронзила сердце Буа-д’Орма. Дада умерла во сне, не страдая. Она угасла, как догоревшая свеча... Почему небо не подало ему знака? Почему? Значит, боги покинули старого жреца! Годы посеребрили волосы Дада, она состарилась, прислуживая в храме, и до гроба сохранила верность узам, соединившим их с детства. Судьба ее свершилась... Эта смерть предвещала конец целой эпохи, а теперь и его собственная смерть была близка — таков неумолимый приговор. Аго-йе, святые лоасы!

Подавив свое горе, он вошел в комнату Гармонизы. Она спала на спине, прижав к груди руки, и радостно улыбалась. Она видела сон, губы ее шевелились, словно она произносила слова, полные неизъяснимой нежности. Старец колебался, не решаясь разбудить ее.

— Гармониза! Ну же, вставай!.. Одевайся... Ты поедешь вместе со мной, — тихо сказал он и прикоснулся к ее плечу.

Гонаибо ждал в нескольких шагах от хижины, он был взволнован и нервно расхаживал взад и вперед. Увидев вереницу вьючных животных, он побежал навстречу. Приезжие проработали целый час и вырыли длинный глубокий ров. Когда все было готово, дно его устлали пальмовыми ветвями, а на них положили священные камни, реликвии, предметы культа. Гонаибо внимательно смотрел на работы, держа за руку Гармонизу. Главный жрец стоял тут же и наблюдал за обоими. Когда ров был прикрыт пальмовыми ветвями и засыпан землей, Гонаибо подошел к главному жрецу.

— Мне надо поговорить с тобой, отец Буа-д’Орм, — сказал он. — С глазу на глаз...

Взгляд старика остановился на Гармонизе. С той минуты, как предметы культа исчезли под землей, Буа-д’Орм изменился в лице: казалось, он уже не принадлежит к миру живых, глаза его горели загадочным огнем. Неподвижный, как статуя, он взирал на все словно издалека, погруженный в гордую задумчивость. Худоба его стала еще заметней. Он медленно воздел руки, повернулся, шатаясь словно призрак, колеблемый ветром, и посмотрел на восток, где разгоралась заря.

— Все свершилось, согласно воле лоасов... — сказал он. — Люди, пришедшие со мной, должны возвратиться в свои дома, я один выполню то, что осталось сделать... Пусть дети Ремамбрансы уходят без опасений — лоасы не покинут их. Пусть они живут, пусть страдают и борются, как настоящие дети земли... Быть может, им придется разойтись в разные стороны... Отныне я ничего уже не могу сделать для них... Так повелевает жизнь и лоасы!.. Идите скорее!.. Я сказал!..

Крестьяне с удивлением переглянулись, затем пытливо посмотрели на лицо главного жреца, озаренное внутренним светом. Они поняли тогда, что судьба свершилась, и, понурив головы, молча двинулись в обратный путь, ведя за собой вьючных животных. Буа-д’Орм стоял теперь лицом к озеру и глядел вдаль.

— Я знаю, что ты мне скажешь, Гонаибо... Род Буа-д’Орма Летиро не должен угаснуть… Я знаю...

Гонаибо подбежал к нему.

— Отец Буа-д’Орм, отныне Гармониза останется со мной. Я так решил... Даже если ты откажешь, это ничего не изменит!..

Буа-д’Орм по-прежнему не спускал глаз с озера.

— Никто не поступает по собственной воле, Гонаибо, все начертано в большой книге, решения принадлежат одному только небу... Я знал, что ты хочешь мне сказать. Прежде чем ты заговорил, я уже знал, какова воля неба... Слушай, Гонаибо, давным-давно в нашу страну привезли в рабство четырех братьев. Здесь их и продали... Первый из них основал Ремамбрансу, второй — Сускри, возле Мармелады, третий — создал в Гонаиве святилище Летиро, названное впоследствии Сувенанс, а четвертый заложил святилище Кампеш в Северной долине. Все они были истыми сынами Африки, верными служителями лоасов наших предков. Их наследие осталось в неприкосновенности. Всю свою жизнь я страдал и боролся ради того, чтобы их дело жило... Я возделывал их землю, я совершал обряды перед их алтарями, по мере сил помогал их последователям, и все это потому, что лоасы насильно связали меня с Ремамбрансой. Скоро мое старое тело будет покоиться в земле. Но внутренний голос говорит мне, что лоасы изберут тебя... Быть может, я вообразил себе это, но обещай, что ты не останешься глух к их призыву, если он когда-нибудь прозвучит. Тебе известно, где находится дека, ты возьмешь ее и лишь только прислушаешься к голосу своего сердца, как будешь знать, что делать... Ты положишь священные камни на прежнее место, и познание невидимых постепенно перейдет к тебе... Ты будешь страдать, служа лоасам, но разве я сам не страдал? Страдание ведет к спасению, Гонаибо, ты никогда не будешь несчастлив, никогда... В сердце твоем воцарится покой... Обещай мне не навлекать на себя гнева лоасов, не пытайся противостоять им... Обещай!..

Гонаибо молчал, смело глядя в глаза Буа-д’Орму.

— Я знаю, что могу умереть спокойно, — продолжал главный жрец, — и поручить тебе внучку... Я знаю, что могу сделать это, не опасаясь за нее, но обещай мне повиноваться лоасам, если когда-нибудь они призовут тебя... Обещай...

Какая-то странная сила исходила от взгляда старика, от его протянутых вперед ладоней. Гонаибо чувствовал, что слова обещания сами просятся на язык, но он поборол себя.

— Зачем я стану давать тебе обещания, отец Буа-д’Орм, ведь я не знаю, о чем ты говоришь... Даже если мой отказ огорчит тебя, я ничего не могу поделать... Я всегда поступаю так, как мне подсказывает сердце... Я вырос в одиночестве и не знаю лоасов, о которых ты говоришь...

— Послушай, дитя, — возразил старик, повернувшись к нему. — Ты предназначен для великой миссии, и как бы ты ни противился, тебе придется выполнить ее... Мне хотелось только сказать тебе о том, чему научила меня жизнь...

Гонаибо стоял, упрямо опустив голову.

— Видишь эту цепочку, дитя?.. Взгляни! — проговорил старик.

Буа-д’Орм раскачивал золотую цепочку, держа ее двумя пальцами, затем поднял руку и с размаху бросил цепочку в озеро.

— Подожди меня, — сказал он.

Сойдя с берега, старец вошел в воду и мало-помалу стал погружаться в нее. Гонаибо судорожно сжал руку Гармонизы. Их сердца бились с неистовой силой. Неужели Буа-д’Орм решил утопиться у них на глазах? Нет, это немыслимо! Ничто не позволяло так думать. Быть может, он совершал непонятный тайный обряд, последнее деяние жреца?.. О Буа-д’Орме ходили невероятные легенды, говорили, что он одарен магнетической силой, способной двигать горами. Гонаибо и Гармониза лишились голоса, приросли к земле, не могли пошевелиться. Вероятно, все это продолжалось одну минуту, но им показалось, будто прошли века. Что за колдовские чары были у этого старца!

Они увидали, как над водой показалась сперва голова Буа-д’Орма, затем плечи и все его изможденное тело. С трудом переводя дыхание, он держал в зубах серую рыбу, которая еще трепыхалась. Добравшись до берега, старец рухнул на колени, выпустив рыбу изо рта, и она упала в траву. Его грудь тяжело вздымалась, глаза налились кровью. Даже не притронувшись к рыбе рукой, он распорол ей брюхо зубами, лихорадочно стал рыться в ее внутренностях, потом выпрямился. Золотая цепочка свисала у него изо рта. Буа-д’Орм бросил рыбу обратно в озеро и подошел к остолбеневшим Гонаибо и Гармонизе. Он обвязал цепочку вокруг шеи Гонаибо.

— Уходи, Гонаибо, уходи, оставь меня, — сказал он. — У Гармонизы теперь нет никого, кроме тебя. Дада и я отжили свой век, вы нас больше не увидите... Ступайте, злоба людская отныне бессильна над вами... Уходите и оставьте меня одного!..

Когда преподобный отец Осмен ворвался во главе процессии в святилище Ремамбрансы, он оцепенел от изумления. Все хижины пылали. Буа-д’Орм Летиро стоял посреди двора и ждал священника. Он сказал ему громким голосом:

— Лоасы бессмертны, священник! Гляди, гляди во все глаза... Лоасы не допустили, чтобы твои кощунственные руки поднялись на древнюю Ремамбрансу. Древнее святилище погибло в огне, превратилось в пепел, но лоасы живы! Смотри, как сверкает пламя на пепелище: Ремамбранса жива! Теперь Буа-д’Орм может спокойно встретить смерть, ибо придет день, и древнее святилище возродится на том же месте, но станет выше, лучше, прекраснее и будет жить вечно, как и лоасы вечной Африки... Ты же на беду свою переживешь самого себя, но не будет человека на земле более мертвого, чем ты. Глядя, как качаются деревья, ты почувствуешь таинственное, незримое присутствие лоасов. Слушая, как ветер стонет в ветвях, ты поймешь, что это голос лоасов проклинает тебя. Взирая на смену времен года, вдыхая запах созревших колосьев, ты не вынесешь упрека, звучащего из недр земли, которая перестала быть твоею... Вкушая любой плод, созревший в нашем крае, ты ощутишь на языке горечь ненависти лоасов. К чему бы ты ни прикоснулся рукой, все будет жечь тебя огнем — такова воля лоасов!.. Ибо ты пренебрег правом людей верить согласно велению своего сердца... Ступай же прочь, выродок! Ступай прочь, человек без племени! Человек без земли! Человек без народа! Карающая десница богов простерта над тобой!..