Страница 49 из 75
Однажды Николай Иванович спросил:
- Кто из вас играл в двенадцать палочек? Класс поднял руки.
- Соберите сейчас двенадцать карандашей. Мы собрали.
Он подсчитал, лишние карандаши отложил, улыбнулся.
- Давайте честно, как вы играете.
Все карандаши он ровненько укладывает на кончик линейки, а под нее подложил ручку.
Я толкаю Женьку: вот интересно! Николай Иванович, наш учитель физики и вдруг знает про игру в двенадцать палочек?
- Кто из вас желает пройти к доске? Мы тянем руки.
- Лариса хочет? Пожалуйста. Вышла Лариса. Ежится.
- А вообще-то все тут просто,- говорит она.
- Что - просто? - спрашивает Николай Иванович.
- Ну. Это самое… Ударить, и все.
- Ударяйте, Лариса,- разрешает Николай Иванович.- Ну, смелее.
Она ударяет по концу линейки, и наши карандаши, вспорхнув, рассыпаются по столу. Нам весело.
- А что надо сделать, чтобы карандаши подлетели к потолку? - серьезно спрашивает Николай Иванович.
Прямо детский вопрос. Кто же не знает, что часть линейки, где лежат карандаши, должна быть длиннее, а по которой ударяют - короче.
Это мы объявляем хором, всем классом.
- Только ударять нужно сильнее, чем в первый раз,- говорит Женька.
Николай Иванович Женьку хвалит, радуется:
- Молодец!
Лидочка сильно ударяет, и карандаши летят в потолок.
- Почему сейчас так получилось? - спрашивает Николай Иванович.
- Рычаг,- неуверенно говорит Лидочка,
- Ну, проигрываем в силе, ну, выигрываем в расстоянии,- оглядывается на класс Лева Гоц.
- Давайте учиться рассуждать без «ну»,- говорит Николай Иванович.- Итак, начинаем знакомиться с рычагами. Великий Архимед говорил: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир…»
Николай Иванович приятно покашливает, старательно оттачивает кусок мела…
Все формулы, что рождаются на доске под его рукой, класс хорошо запоминает.
Сейчас он послал меня за новым куском мела, потому что старый превратился от наших рук в серый кругляк, да еще крошится.
Всегда он говорит с нами очень вежливо и очень тихо. (Однажды мы даже услышали, как тетя Агаша, шаркая галошами, шла к звонку.)
Николай Иванович (так зовут нашего физика) первым из учителей назвал нас на «вы».
Как- то накануне Октябрьских праздников мы прибивали плакат над учительской комнатой. Я стою на стремянке, а Лева подает мне гвозди. И вдруг услышал -кто-то за дверью громко ругает Николая Ивановича. А я-то и не знал, что учитель учителя может ругать.
Говорили о том, что он не придерживается методики Наркомпроса, не уважает программу. Начинает урок по-своему.
- А мне нравится, как он учит,- это спокойный голос Пелагеи Васильевны.- Он им сразу не дает уже раз кем-то съеденное. И правильно делает.
- Простите, простите, уважаемая Пелагея Васильевна, значит, все, что уже открыто, вы предлагаете открывать заново. Так сказать, изобретать деревянный велосипед? Нуте-с!
- Вы своим детям сразу дадите велосипед?
- А почему бы и нет?
- А вот как он устроен, они будут знать? И как люди пришли к мысли о создании велосипеда, ваши дети тоже будут знать?
- А зачем им ломать головы, когда есть уже готовое? Пусть они вперед смотрят.
- Ленин не так учил.
- Нуте-с, а как учил Ленин? Лева мне гвоздь тянет:
- Давай-ка,- торопит он.
Я гвоздь рассматриваю, обратно ему в руки.
- Ну-ка, выпрями,- прошу я. А сам слушаю. Опять голос Пелагеи Васильевны:
- …пусть не точно по цитате… Но мысль такая: коммунистом может стать тот, кто обогатит свою память всем, что накопило человечество.
- Простите, я про Николая Ивановича…
- Не «про», а «о» Николае Ивановиче…
В учительской громко смеются. И снова тот же мужской голос:
- Странно, странно, дорогая Пелагея Васильевна. Может быть, у вас… как это… особые симпатии… Но, понимаете, уважаемая Пелагея Васильевна, есть на свете Нарком-прос…
Тут вдруг звонок. Вбиваю гвоздь по самую шляпку.
Сидим с Левой на батарейке. Я ему рассказал, что слышал. Он молчит, думает.
- А тебе нравится Николай Иванович?
- Очень, - говорит Лева.
- Да, его все любят.
Вот такого человека обидел Женька. Даже не обидел, а просто Женька вообразил, что он не за партой, а на троне. Сташно шевелил бровями, опирался на невидимый посох и даже па меня смотрел кровожадно, шипел:
- Убью, как сына своею. Да, пусть пополнится Третьяковская галерея.
В этот самый момент Николай Иванович попросил Женьку выйти из класса.
Вечером мы сидим у Женьки дома и рисуем мультипликационный фильм. Женька изредка нас консультирует. Он очень занят: на большом листе ватмана рисует схему действия паровой машины.
Самолет мы нарисовали. Сделали все так, как советовал Костя. Взлет по диагонали кадра из нижнего угла в верхний. Подули, подышали на тушь, осторожно заряжаем пленку, крутим.
На глазах поднимается наш самолетик и летит в верхний угол экрана.
Мы друг на дружку смотрим:
- Ура!
- Ха-ха!
- Банзай!
- Мировецки,- добавил я за Славика. Его сейчас с нами нет. Наверное, объясняет дома содержание записки: «Ваш сын удален с урока…»
Мы оглядываем друг друга. Вот это да! Оказывается, кино делается очень просто. А не все люди об этом знают! Чудаки.
Теперь и Женька осторожно макает тонкое перо в тушь,
- Сейчас нарисую один секрет. Вы только не подсматривайте,- просит он и тащится в кухню, балансируя блюдечком с тушью.
Явился хмурый Славик. Осторожно уселся на полу,
- Выдрали? - поинтересовались мы. Славик промолчал.
Вскоре Женька в темноте к аппарату пробирается, торопится.
- Вот, готово. Нарисовал. Заряжайте. Зарядили.
- Крути! Крутим,
На экран выбегают на смешных тонких ножках разные буквы. Вот они выстроились, и хором читаем:
- «Плющихфильм».
- Что это? - спрашиваем.
- Какой «Плющихфильм»?
- Непонятно? - удивляется Женька.- Это же своя киностудия. Так и назовем: «Плющихфильм». Ведь есть же «Мосфильм», «Ленфильм», а чтобы нас с ними не спутали - будем называться «Плющихфильм».
- Мировецки! - заорал Славик. Уж очень все неожиданно. Своя киностудия! Надо же! Это значит, делать свои фильмы. Самим рисовать целые картины!
- А что для этого надо? - спокойно говорит Лидочка,
- Тушь… ну еще тонкие перья,- прикидываем мы,- соскоблить эмульсию с пленки и на ней рисовать по кадри-кам…
- Ну, это все пустяки,- говорит Лидочка,- а еще что? С чего вообще начинают делать фильм?
Мы задумались. Кто же его знает, с чего начинается работа над картиной.
- Наверное, сценарий нужен,- неуверенно говорит Лева.
- Это еще что такое?
- Да, что такое? - суетится Славик. У него голова, как на подшипнике. Крутится во все стороны.- Для чего это? А?
Лева хмурится, задумывается:
- Ну, как бы вам сказать… Вот, например, мы хотим сделать фильм «День нашего двора». Так?
- Так,- киваем мы.
- Ну, с чего бы начинался этот фильм?
- Я бы начал с метлы тети Дуси,- говорит Женька.- А потом из всех труб дым пошел… Открываются двери, и люди оставляют следы на снегу от дверей до ворот. Это следы взрослых. Потом собачьи следы. Значит, Короля прогуливают. После показал бы, как в окне у Лидочки и Алешки показываются и исчезают макушки. Значит, они делают приседания. И снова следы до ворот, только уже маленькие, детские.
Мы слушаем. То, что говорит Женька, ново, интересно и необычно.
- А потом,- глубоко вдыхает Женька и задумывается,- а потом идет снег, и все следы во дворе заметает. Это значит, что сейчас взрослые на работе, а мы в школе.
- И вдруг опять детские следы,-добавляю я.- Где от ног, а где от рук. Это опоздавший Славик, спотыкаясь, торопится в школу. Следующий кадр: мама Славика свертывает и прячет на место ремень.
Ребята смеются.
- А следующий кадр,- торопится Славик,- уже вечер и на крыше сарая следы. Это Алеша подглядывает в Ларискино окно.