Дорога к себе

Ярослав с племянником, накинув теплые кожаные куртки, прошли к беседке по запорошенной белым снегом дорожке. Пользуясь тем, что никто из родственников за ними не пошел, дядька начал приватный разговор.

– Как мать? Что-то она больно суетится.

– Нормально. Она всегда суетится. – Борис искоса посмотрел на дядьку, понимая, что это только начало.

– Да? Не надо было такого молокососа в свое время подбирать. Хотя ему тоже не позавидуешь.

Борис удивился.

– Не позавидуешь? Почему? Наоборот, он всем доволен. Вон как разжирел, скоро в дверь не пролезет.

– Потому и разжирел, что несладко. Особенно теперь, когда тесть к ним жить перебрался. Он и раньше-то отца страшился, по струночке ходил, а теперь и вовсе взгляд поднять боится.

– Боится деда? Да с чего?

Ярослав Иванович засмеялся, с силой ударив племянника по плечу.

– Да отца все боятся, кроме нас с тобой. Моя жена даже ехать сюда не хотела, говорит, что ей от одного взгляда свекра тошно становится. Вот и Олег то же чувствует.

– Никогда за ним особых эмоций не замечал. – Борис нахмурил брови, пытаясь припомнить что-то подобное в поведении мужа матери. Отчимом он его не считал. – Всегда всем доволен, правда, иногда на какую-нибудь подначку мне отвечать пытается. Довольно флегматично, кстати.

– А ты себя на его месте представь. Немолодая жена, то есть детей не жди. От одного взгляда тестя в дрожь кидает. Пасынок, – тут Борис недовольно поморщился, ему не нравилось это слово, – ни в грош не ставит. Что в такой жизни хорошего?

– Покой, еда, полная обеспеченность. Если бы ему это не нравилось, то давно бы смотался.

– Смотался, говоришь? А вдруг я или бывший тесть мстить вздумаем? Или ты за мать решишь вступиться? От него ведь тогда рожки да ножки останутся.

– Да кому он нужен? Он это прекрасно знает. Его имя после его отъезда через пять минут и не вспомнит никто. – Борису дядькины рассуждения показались надуманными.

– Тогда подумаем о другом. Он к Светлане хорошо относится, и обижать ее не хочет. А ее он своим уходом обидит, не находишь?

– Ну, возможно. – Борису пришлось признать правоту дядьки. – Мать в самом деле на него практически всю жизнь угрохала.

Ярослав решительно припечатал:

– Обслуга, одним словом. Тоже ничего хорошего в жизни не видала. Я вот никак этих баб завистливых не пойму. Моя первая жена все ей завидовала, мол, не работает, делает, что хочет.

Борис догадливо подхватил:

– То есть моет, стирает, убирает, готовит?

– Ну да. Жена все брюзжала, что обычные женщины это делают после работы, когда их мужья на диване перед телевизором валяются. Хотя работают не меньше мужей, порой еще и зарабатывают больше.

Борис не поверил своим ушам.

– Она у тебя что, работала? Я ее почти не помню, маленький еще был.

Ярослав с непонятной гримасой подтвердил:

– Из всех моих жен работала она одна. И, если ты не в курсе, она единственная от меня ушла.

– Жалеешь?

Ярослав Иванович немного призадумался.

– Было немного в свое время. Сейчас-то прошло. А у тебя как дела? На свадьбу когда звать будешь?

Борис невесело усмехнулся.

– Какая свадьба, ты о чем?

– А зачем ты тогда особняк трехэтажный отгрохал? Один жить будешь? Или продашь, а себе новый построишь? – дядька вонзил в него пронзительный взгляд, подражая отцу.

Борис не знал, зачем построил себе трехэтажный особняк в тыщу квадратов. Для него одного коттедж и впрямь был великоват, проект был предназначен для большой семьи. Верхние этажи вот уже два года стояли необустроенными. Он туда и не заглядывал.

Ярослав Иванович пристально вгляделся в смурное лицо племянника.

– Ладно, пытать не буду, знаю, все равно ничего не скажешь. Только скажи, та девчонка, которую ты как-то к нам в ложу в театре приводил, с ней что?

Борису стало не по себе. Он-то думал, никто ничего не понял, но дядька оказался проницательнее и памятливее, чем он считал. Небрежно пожал плечами.

– Да ничего. Она замужем за тем врачом, что был с ней.

– Вот как… – голос дяди был полон сочувствия, – понятно. Что ж, похоже, ты у нас еще долго в холостяках ходить будешь.

Борис хотел было пройтись насчет любвеобильности дядьки, но не стал, проявив дипломатичность. Дядька он, конечно, снисходительный, но, тем не менее, министр. А министров на смех поднимать не полагается. Тем более, что от них много чего зависит.

Постояв еще немного, они замерзли и вернулись в дом. Уже на подступах стала слышна громкая музыка. В гостиной вовсю шли танцы. Даже и не танцы, а, к изумлению Бориса, русские пляски. Барыня, трепак, кадриль сменяли друг друга. Гости веселились вовсю. Правда, веселье было натужным, но Борис обрадовался и такому. Он видел, как был мрачен дед.

Заметив Бориса, Анька, его троюродная сестра со стороны Анастасии Петровны, шустрая девица двадцати лет в узком платье для коктейлей, оголенная и сверху, и снизу, подхватила под руку и заставила танцевать с ней кадриль.

Стараясь повторять за ней фигуры и по возможности попадать в такт, он влился в ряды веселящейся молодежи.

– Чего это вы такие странные танцы выбрали?

– А мы стараемся имениннику угодить. – Анька кивнула в сторону Ивана Ярославовича. – Ему нравится. Да и веселее, знаешь. На дискотеках такое не потанцуешь. Там одни прыгалки с топтанием на месте.

Борис разыскал взглядом деда. Тот и в самом деле смеялся, недовольно сощурив глаза. Зная его манеру зло потешаться над тем, что ему не нравится, Борис решил, что деда кто-то раздосадовал. Но вот кто?

Посмотрев по сторонам, заметил пылающее сердитой краской лицо Анжелы. Вот оно что! Наверняка сказала очередную глупость, дура набитая. И почему у дядьки жены раз от разу все глупее и глупее? Он что, надеется на фоне неумных жен выглядеть презентабельнее?

Анька дернула его за рукав, и он был вынужден повернуться к ней.

– Ты что-то сказала?

– Я говорю, пойдем прошвырнемся? Курить хочется, а одна боюсь.

Борис вспомнил, что троюродные не считаются близкой родней, и Анька наверняка строит насчет него какие-то матримониальные планы. Поспешно отказался:

– Нет, мне некогда. Я матери помогаю.

Аньке и в голову не пришло предложить свою помощь, она лишь кисло заметила:

– Примерный сынок?

– Конечно. Кто еще ей поможет, если не я?

Это прозвучало слишком пафосно, но Анька не обратила на это внимания. Бойкую кадриль сменил медленный вальс, и Анька от него отцепилась. Не дожидаясь других претенденток на свою персону, Борис сбежал на кухню, где хозяйничала мать в большом фартуке с аляповатыми красно-синими цветами.

– Чем помочь? – Борис взял подготовленный матерью поднос с многочисленными пирожными, аккуратными рядами уложенными на маленькие тарелочки. – Надеюсь, ты не сама эту уйму готовила?

Мать обиделась.

– Почему не сама? Как раз сама. Ты считаешь, я готовлю невкусно?

– Я считаю, что готовишь ты очень вкусно, но зачем убиваться? Столько наготовить, это ж сколько времени надо потратить?

– У Господа дней много. – Светлана Ивановна произнесла это нараспев, с каким-то непонятным Борису чувством.

От неожиданности он замолчал и унес поднос в столовую. Переставив тарелочки с подноса на стол, сердито заметил все так же сидевшему за столом и что-то жевавшему Олегу:

– Чего сидишь? Помог бы матери, что ли!

– Я ей всю неделю помогаю. А вот где был ты, сынуля? – Олег ответил ему таким же неприязненным тоном.

– Я на твоем месте официантов бы нанял.

– Я ей это предлагал, и свекор тоже. – Олег, пренебрегая правилами хорошего тона, положил в рот одну из принесенных Борисом пирожных, и принялся жевать, невнятно бормоча: – Но твоя мать решила иначе, а я с ней ссориться не хочу. Ты же знаешь, она все делает сама. Думает, так ее ценить больше будут.

– Кто будет больше ценить?

Проглотив пирожное, Олег пристально рассмотрел тарелочки, выбрал корзиночку с взбитым кремом и вишенкой на макушке.