Эммануэль. Верность как порок

«Так, хватит! – насмешливо оборвал он себя. – Все-таки нужно различать природу и искусство! Месье Солаль еще будет иметь возможность оценить теории кривых губ и косого взгляда, о которых он большой мастер порассуждать, а пока посланница Аурелии направляется в его сторону».

Едва представ перед Марком, эта посланница тут же начала соблазнять его. Она предлагала ему взять напиток с подноса, демонстрируя свою неотразимость и явное сходство с персонажем картины. Но Марк оставался холоден к уловкам красавицы.

Дьёэд заметил, что Эммануэль начала волноваться. Казалось, она хочет помочь незнакомке и познакомить ее со своим супругом. Но зачем? Какой умысел она преследовала? Наблюдатель терялся в догадках.

Как бы то ни было, Марк, очевидно, подчинился сексуальному инстинкту и все-таки ушел с девушкой, оставив жену. Он сумел дать ей знак, что сожалеет. Очевидно, он присоединился к девушке лишь из чувства долга.

Едва Марк с прекрасной незнакомкой скрылись из поля зрения, к Эммануэль подошла Аурелия. Та, колеблясь, взглянула на нее. Затем, подчиняясь чувственному импульсу, поцеловала художницу в щеку.

Секунду спустя женщины отошли друг от друга, чтобы затем вновь сблизиться. Они взялись за руки и слегка улыбнулись друг другу, предполагая, чем может закончиться эта встреча.

Дьёэд проскользнул к ним, чтобы узнать об их планах. Он услышал, как Эммануэль произнесла:

– Я так рада! В жизни вы еще красивее, чем на фотографиях, которые я видела.

Голос Аурелии обрел хрипотцу, как и голос Эммануэль:

– Для меня важнее, что вы оказались такой же красивой, как я и представляла.

– Почему?

– Потому что я хочу вас нарисовать.

Эммануэль перешла в оборону.

– Но ведь для этого, – сказала она, – нет необходимости в личных встречах.

– Да, это так.

На какой-то миг, казалось, Эммануэль погрустнела.

– Я уже позировала одной художнице, – пробормотала она. – Несколько лет назад. Я не забыла об этом.

Аурелия молча смотрела на Эммануэль. Та пояснила:

– Эта женщина умерла. Ее звали Анна-Мария Сергин. Я любила ее.

Собеседница промолчала, но через некоторое время продолжила:

– Приходите в мою мастерскую в платье, которое так украшает вас сегодня.

Эммануэль все еще сопротивлялась.

– Мне нужно подумать.

Аурелия властным движением головы отказала ей даже в этом:

– Странно, что мы так долго были незнакомы. Это даже смешно.

Эммануэль внимательно посмотрела на художницу. Не столько для того, подумал Дьёэд, чтобы защитить себя от ее намерений, сколько чтобы ознакомиться с ее влиянием.

Аурелия выдержала экзамен, не потеряв своей почти деспотичной грациозности, которую придавали ей длинная тонкая талия, гибкость леопарда, полные губы египетской королевы и голубизна глаз, таких темных, что они становились сиреневыми, когда свет прожекторов светил не так ярко.

– Я бы очень смутилась, если бы у нас с вами была одинаковая прическа. К счастью, вы блондинка, а я брюнетка. И у меня длинные волосы, а у вас – короткие. Прежде чем вам позировать, мне хотелось бы знать, различаются ли наши тела.

– Если бы они были одинаковы, зачем мне тогда приглашать вас? Мне было бы достаточно и зеркала, – проговорила Аурелия.

Эммануэль покачала головой:

– Нет. Зеркала отделяют нас от того, что мы любим.

– Вы не боитесь, когда на вас смотрят, – добавила Аурелия. – Но я вас лучше разгляжу, когда нарисую.

– Я тоже люблю смотреть, – парировала Эммануэль. – Вы не сможете меня нарисовать хорошо, если я как следует не изучу вас.

Казалось, Аурелия поддалась внезапному чувству, которое несколько смягчило ее – она уже не казалась такой властной, как прежде. Она сказала:

– Я не любитель светских бесед. А для начала мне хотелось бы нарисовать ваш рот.

– Я приду к вам завтра, – решила Эммануэль. – Тогда и посмотрим, сможем ли мы сотрудничать.

Лицо Аурелии вновь обрело сдержанное, даже, пожалуй, сакральное выражение. Она не стала ни касаться Эммануэль, ни произносить каких-либо слов. Она закрепила это соглашение решительным взглядом. А потом вернулась к своим почитательницам, которые уже давно ее ждали.

Проходя мимо Дьёэда, Эммануэль улыбнулась ему, а затем отыскала глазами мужа.

Она нашла его под стальной аркой, соединявшей залы. Натурщица Аурелии общалась с ним в основном жестами. Он слушал ее отстраненно, с вежливой скукой в глазах.

В конце концов Эммануэль убедилась, что у них нет шансов провести вечер вместе. Она помахала рукой с зажатой зажигалкой, чтобы супруг заметил ее.

Кто-то подошел и предложил ей открытую пачку сигарет.

– Спасибо, – сказала она, – вы очень любезны. Но я не курю.

Наконец блеск золотой зажигалки, сверкающей в свете ламп, привлек внимание Марка. Он с облегчением выдохнул, извинился перед своей собеседницей и направился к жене.

Собираясь взять Эммануэль под руку, он увидел, что ее платье стало полностью прозрачным.

Раздетая с головы до ног этой последней шалостью своего платья, Эммануэль еще более хладнокровно выдерживала взгляды публики. Как ни в чем не бывало она вновь отправилась с Марком прогуливаться по залам и осматривать картины Аурелии.

Марк сохранял такое же хладнокровие. Кажется, что посетители выставки были больше удивлены и даже возмущены отношением этого господина к неожиданным трюкам с обнажением, которые неустанно демонстрировала его спутница. Но какие бы чувства они ни испытывали, все, безусловно, были очарованы этими неожиданными превращениями и не могли устоять перед соблазном следовать за удивительной парой.

А Марк и Эммануэль снова и снова любовались чувственными свободными созданиями, изображенными на полотнах Аурелии. И вот теперь, как по мановению волшебной палочки, на этих девушек, как будто из зазеркалья, смотрела такая же прекрасная и такая же обнаженная женщина.

– Хочешь, пойдем домой? – спросил у нее Марк, когда заметил признаки усталости на лице своей жены, что совершенно естественно для любого посетителя выставки, каким бы ревностным и выносливым он ни был.

– Ну уж нет!

– Ты хочешь чего-то еще?

– Найти свое платье!

Марк счел эти хлопоты излишними.

– Тебе и так очень идет, – заверил он Эммануэль.

– Увидим, как отреагируют зеваки, когда я выйду на улицу обнаженной. В Бангкоке этот трюк собирал вокруг меня толпы любопытных.

Марка подобная перспектива совершенно не волновала, но он тем не менее попытался более трезво взглянуть на вещи:

– Неприятности мне могут причинить только охранники галереи: они подумают, что я украл один из экспонатов выставки.

– Тогда ты отправишься в тюрьму.

6

Когда они вновь вошли в гигантский вестибюль, нагота Эммануэль отразилась в бесконечном калейдоскопе стен и медного потолка. Следуя за своим отражением, Эммануэль увлекла Марка в лабиринт этого пространства, абсолютно лишенного прямых линий. У изгиба зеркала они нос к носу столкнулись с парой подростков, которые, без сомнения, тоже были любителями экстрима.

Марк вспомнил, что уже видел их раньше, он запомнил их манеру держаться – довольно эксцентричную в подобной обстановке. Они без стеснения пялились на Эммануэль. Они, как и прочие, не могли поверить своим глазам. Но, в отличие от большинства посетителей, этих подростков, очевидно, интересовало не исчезновение платья, а нечто иное.

Но что же? Марк почувствовал, что Эммануэль и подростков что-то объединяет, но что? Предзнаменование или воспоминание?

В конце концов, их поведение вполне соответствовало возрасту. Они наблюдали за Эммануэль скорее с любопытством, чем с осуждением. Подростки не часто наблюдали за обнаженными людьми, поэтому сейчас пытались рассмотреть Эммануэль как следует. Они старались запомнить мельчайшие части ее тела, разделив обязанности: один изучал верх, другая – низ. Молодые люди методично рассматривали выпуклости и ложбинки ее вульвы, густую растительность, усыпанную крохотными жемчужинами, которые были нанизаны специально так, чтобы через каждую из них проходили шелковистые волоски лобка.