В огне (ЛП)

- Я хотела сама убить их, - говорю я, на случай, если он не понял с первого раза.

Он ревет так громко, что в окнах дребезжат стекла, а затем устремляется ко мне, с немым упреком и блеском в кровавых глазах, тряся в воздухе отсеченными головами.

Я разглядываю лица Принцев. Глаза закатаны, рты застыли в крике. Такие лица бывают лишь у тех, кто видел в смерти облегчение.

Из-под невероятно огромных клыков раздается рычание:

- У тебя была уйма времени, чтобы воспользоваться своим исключительным правом. Оно на хрен иссякло.

Его рога начинают словно таять и стекать с головы, которая деформируется, пульсирует, сжимается и снова расширяется, будто слишком большая масса не может уместиться в маленьком объеме, и зверь этому сопротивляется. Массивные плечи вваливаются внутрь, выпрямляются, снова вваливаются. Головы Принцев с хлюпаньем падают на пол. Зверь выдалбливает из деревянного пола щепки, смешивая их с остатками бесценного ковра, падает на четвереньки и сотрясается.

Широко расставленные когти превращаются в пальцы. Задние лапы поднимаются, подкашиваются и превращаются в ноги. Но они изувечены, деформированы, кости сгибаются не так, как должны: неестественно гибкие в одних местах и узловатые в других.

Он все ещё воет, но звук уже меняется. Деформированная голова дергается из стороны в сторону. Сквозь спутанные лохмы я вижу дикий взгляд, черные клыки. Он плюется и рычит. Но вот лохматые космы исчезают, а черная холеная шкура начинает светлеть. Зверь падает на пол, и бьется в конвульсиях.

Ничего не могу поделать и невольно сравниваю происходящее со стремительной легкостью, с которой превращается Риодан. В зверей они оба обращаются быстро, а вот обратный процесс у Бэрронса гораздо длиннее.

«Мне нравится быть зверем, - говорил Бэрронс. - А Риодану - человеком.»

Оба они животные, просто предпочитают различную среду обитания. Риодан господствует посреди бетонно-стеклянных городских джунглей и чувствует себя среди них прекрасно. А Бэрронс словно буйный лев, наконец-то вырвавшийся из зоопарка в темную чащу, которым движет первобытная ненасытность.

Внезапно он становится на четвереньки, опустив голову. Кости хрустят и трещат, принимая новую форму. Формируются плечи, сильные, гладкие, с развитыми мускулами. Руки широко расставлены. Одна нога заведена назад, а вторая поджата, словно он готовится к низкому старту.

На полу теперь голый мужчина.

Бэрронс поднимает голову и смотрит в упор, чуть выше вмятины на диване.

- Они совершили преступление и против меня тоже. Может, я и не видел его своими глазами, но каждый хренов день я вспоминаю о нем.

- Это меня изнасиловали.

- Это я не смог спасти вас.

- Из-за того, что ты винил себя...

- Не только я винил себя.

- Я не винила тебя в этом, - огрызаюсь я. - Моя безопасность - сугубо моя ответственность.

- Но вы винили меня в том, что я позволял им жить.

- Да, - неожиданно для самой себя выпаливаю я и с ужасом понимаю, что это правда.

Глубоко внутри меня таилась обида. Я презирала Бэрроса за то, что он не убил их сразу после того, как узнал, что они со мной сделали.

- Я хотел, - сухо сообщает он: - но они, нахрен, были незаменимы.

В'Лейн постоянно язвил на эту тему, напоминая о том, что Бэрронс позволяет жить моим насильникам после того, что они мне сделали. Я так хотела, чтобы у него снесло крышу от ярости, и он отправился мстить и сделал то, что в конце концов и сделал сегодня - оторвал им головы и принес мне с немым посланием: «Может я не смог уберечь тебя. Но я, нахрен, отомстил за тебя.» Всё это время, я не могла раскрыться перед ним полностью, потому что считала, что он не сделал того, что должен был сделать для меня. Как мог он позволять им жить?

Он, конечно, прав, никто не мешал мне самой разобраться с Принцами ещё несколько месяцев назад. Но я не хотела. Они изменили меня. До изнасилования я была паинькой, мысли плохой не имела. Если я причиняла кому-то боль, то лишь по случайности, и впоследствии от этого страдала. Но после того, что они со мной сделали, во мне появилось что-то новое, беспощадное и дикое, чему чужд закон, который должен сдерживать жестокость. Когда ты беспощаден, никто не хочет с тобой связываться. Я хотела стать плохой. Так безопаснее.

Когда кто-то причиняет вам боль, и я не о безобидных случайностях, отнимая у вас что-то безвозвратно, вам необходимо это как-то компенсировать. У вас есть выбор: либо вычеркнуть их из своей жизни, либо вычеркнуть их имена из книги жизни. Последнее приносит сильное, моментальное, примитивное удовлетворение, которое меняет вас. И если вы думаете, что испытаете радость от подобной победы, и действительно её испытаете, то вы проиграли эту войну.

Они изнасиловали меня. Но я это пережила. И не хотела на этом зацикливаться. Но при этом хотела, чтобы кто-то вместо меня опустился на этот примитивный уровень.

Я могла ещё несколько месяцев назад хладнокровно вломиться в их готический особняк. Могла, издеваясь над ними и пытая, убивать медленно. Наслаждаться каждым мгновеньем. Раскрасить лицо их кровью, упиваться собственным превосходством.

Но из тех готических, высоких дверей вышел бы уже не сторожевой пес.

А волчица.

- Волки не убивают из-за ненависти, - сообщает Бэрронс. - Они убивают, потому что созданы для этого.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Только люди убивают с ненавистью. А убивать нужно так, как это делают звери.

- Не понимаю.

- Что случится со сторожевым псом, если его укусит волк?

- Пф. Он превратится в волка.

- Нет. Он превратится в сторожевого пса, который сражается с неистовостью и необузданностью волка.

- Спорно, - я чувствую себя волком и не знаю, что с этим поделать. Думаю, моя душа обратилась. Это меня беспокоит.

Двое принцев, изнасиловавших меня, мертвы. Их головы у моих ног. Третьего убила несколько месяцев назад Дэни. Четвертый, о котором Бэрронс ничего не знает, в оковах льда.

У меня есть плохое предчувствие, что если ему удастся выбраться, то у меня все же вырастут клыки, как бы мне этого не хотелось.

- Принцесса ждет головы, - говорит Бэрронс. - Она не укажет нам месторасположение Кристиана, пока мы не отдадим их ей.

Я вздыхаю. Не думала, что мне придется такое сказать совершенно голому и прекрасному Бэрронсу:

- Одевайся. Я готова.

Когда он выходит из комнаты, я смотрю на оторванные головы, на которых застыло выражение ужаса, и чувствую, что гнойная рана в моем сердце наконец-то очистилась и начинает заживать.

Всё кончено. Смерти тех, кто так сильно меня ранил, положили конец этому ужасу.

Я мягко добавляю:

- И спасибо.

Идти сквозь Честер за широкой спиной Бэрронса, будучи невидимой, чертовски напряжно. В прошлый раз я была так зла на него и так увлечена своим новым супер-ищейским состоянием, что даже и не пыталась смотреть по сторонам.

Сегодня я смотрю. И вижу десятки глаз, провожающих его взглядом, с нескрываемым сексуальным интересом. И не все из них женские! Я гневно ворчу.

- Проблемы, мисс Лейн?

- Неа, - бубню я, а затем спрашиваю то, чего никак понять не могу: - Зачем тебе и Риодану помогать спасть Кристиана?

- Надоело разыскивать чертово заклинание, - сухо отвечает он.

- Ага, так и знала, что забыла тебе кое-что рассказать! Я встретила парня с мечтательными глазами в Честере, а потом ещё и на улице. Нам больше не нужно его искать. Король снова объявился в Дублине.

- Вы продолжаете цепляться за абсурдную надежду, что он избавит вас от непосильной ноши. Думая, что всё хорошо, что хорошо кончается. И такая уж непосильная эта ноша, мисс Лейн? Мне кажется, она вам даже доставляет удовольствие сейчас.

Батюшки, эта телка рисуется перед ним своими сиськами. Посылая ему взгляды типа «а ну-ка давай-ка», двигаясь соблазнительно в такт музыке, задирая кофточку, под которой нифига нет, кроме голой кожи и торчащих сосков. Её голодный взгляд опускается с его лица к паху. Она направляется к нему.