Номер 14

В тяжелом сне он видел Гранди, кардинала, фельдфебеля, врача, когда-то его лечившего, Эдду, Чано. Они говорили бессмысленные слова, бессмысленно переходили друг в друга. Кардинал мягко убедительным голосом сказал: «Я ей передам» — и передал ему револьвер калибра 7.65, из которого была разрушена Герника. «Кавальере Бенито Муссолини!» — пошутил Чано на улице 24 Мая, по которой ходили вооруженные люди. Очень болела голова, из нее, скользя, выходило что-то тяжелое, окровавленное, это был его рассудок, и он издевался над ним: «Сумасшедший! Теперь сумасшедший!..» Он в ужасе выскочил в окно, в него выстрелили из ручного пулемета, он упал — и с криком проснулся. Издали доносился колокольный звон. «Что это?.. Что случилось?..» Нижняя часть лица у него тряслась. В комнату слабо пробивался дневной свет. На столе в заплывшем углублении подсвечника догорал фитилек. Клара тоже проснулась от сильного удара двери, привстала и, мигая, на него смотрела. «Что?.. Что?.. Они?..» — спрашивала она растерянно. Он не отвечал. Тем самым странным мутным взглядом остановившихся глаз смотрел на то место стены, где висела увеличенная фотография солдата в мундире 1914 года.

VII

Утром хозяин постучал в дверь. Никто не ответил. Он прислушался. Как будто что-то шевельнулось на кровати. Постучал опять, вошел и остановился, чуть не выронив подноса из рук.

— ...Нет, нет, это завтрак! — говорила сидевшая на кровати женщина в черной шелковой пижаме. — Это завтрак! Чудный завтрак... Отлично, спасибо!.. Да, да, мы давно не спим... Мы отлично спали, чудные кровати... Мы вам страшно благодарны... Какой у вас милый дом! И молоко, да?.. Ах, как мы вам благодарны!..

Хозяин, не говоря ни слова, поставил поднос на стол, у которого сидел грузный человек с трясущейся челюстью, и попятился назад. За дверью он ахнул, хлопнул себя по лбу и побежал.

Она тотчас заговорила опять. Да, она немного устала, но это пустяки, лишь бы не слишком устал он, все будет отлично, он увидит, они утром же и уедут, но теперь надо закусить, ах, это полента! Она страшно любит поленту, а вот молока ей совсем не хочется, он должен выпить все молоко, так велели доктора, кажется, молоко чудное, ну да, деревенское, непременно надо закусить, в Швейцарию долго ехать, впрочем, нет, это совсем близко, но там его облепят журналисты, сначала надо принять ванну, в швейцарских гостиницах и теперь кипяток, конечно, круглые сутки, они чудно отдохнут, ему непременно надо соблюдать режим, непременно! — говорила она, изредка исподлобья на него поглядывая и тотчас отводя глаза. Подбородок у него все трясся — трясся до его последней минуты.

VIII

За дверью послышались шаги: тяжелые и вместе крадущиеся. Клара с подавленным стоном закрыла одеялом голову. Он, точно с трудом что-то вспомнив, встал, хотел последним усилием принять вид дуче, но не принял и тем же бессмысленным взглядом уставился на дверь. Оба почувствовали, что кто-то за дверью смотрит в скважину замка. Дверь вдруг с необычной быстротой растворилась настежь, и на пороге появились люди. Первый из них остановился, как статуя, направив ручной пулемет в сторону кресла.

Валерио и сам не понимал, зачем навел пулемет, когда цель его заключалась в том, чтобы обмануть Муссолини. Но так у него вышло: это был пулемет народного правосудия. Что-то черное задергалось на кровати. Полковник впился глазами в невысокого грузного человека. По случайности он до того никогда его не видел.

— Я... пришел... вас освободить! — опустив пулемет, наконец сказал он с особенной, значительной расстановкой. По его бледности, по неестественной интонации его голоса, по невнятным, несмотря на торжественный тон, словам легко было догадаться, что он говорит неправду. Освободитель так не вошел бы, да и не мог бы ворваться а дом без борьбы. Но, по-видимому, Муссолини уже почти ничего не соображал. Долго, до самой этой ночи, он жил в надежде на чудо. Теперь чудо было перед ним.

— Правда?..

Клара ахнула и села на постель. Если он поверил, она должна была верить. «Неправда... Пришли убить...» Этот человек в мундире защитного цвета, с тремя звездочками, с трехцветной эмблемой на кепи, был не похож на друга, был не похож и на офицера.

Она тотчас опять заговорила, еще быстрее, еще бессмысленнее, чем прежде, но все тише, все невнятней. Конечно, она знала, она твердо знала, она ни одной минуты не сомневалась, ну разумеется, его спасут, ах, какое счастье, зачем было волноваться, разве у кого-либо может подняться рука на дуче, у них, верно, есть автомобиль, лишь бы хороший, а то у него боли, надо в Швейцарии остановиться в первой же гостинице и позвать доктора, и, главное, молоко, но надо скорее одеться, ей стыдно, как же при мужчинах, может быть, они на минуту выйдут, задыхаясь, говорила она, наклонившись к туфлям на полу и все так же бросая быстрые взгляды на него, на человека с пулеметом, на стоявших за ним людей.

— Вы не барышня, — прервал ее грубо Валерио, не справившийся с ролью освободителя.

Она вдруг замолчала и, раскрыв рот, откинув набок голову, снизу смотрела на него расширенными глазами. С минуту в комнате была мертвая тишина.

— Куда?.. Куда вы хотите ехать? — невнятно спросил Муссолини.

— Вы вооружены? — спросил полковник.

Его голос, вопрос, глаза ясно говорили: «Пришел убить». Они молча в упор смотрели друг на друга. Затем оба поспешно отвели глаза. «Я сейчас, одна минута... Как досадно, у меня порвался чулок... Мыться будем в Швейцарии... Вот, вот я и готова, я всегда одеваюсь быстро», — полушепотом говорила Клара.

— Нет, я не вооружен.

— Тогда идем, — сказал Валерио, отступая от двери в сторону. Тут в театре надо было бы наклонить голову и отвести дугообразно руку. Мешал бывший у него в руках пулемет. «Выстрелит в спину, когда я выйду?.. Подкупить?» — в последний раз привычной мыслью подумал Муссолини и вскрикнул, взмахнув рукой.

— Я дам тебе империю!

Но сам почувствовал, что слова его бессмысленны, и быстро направился к двери. Клара бросилась к нему и вцепилась в его руку. «Нет, не выстрелил!..» Сбоку снова рвануло ветром дверь. В стороне, не кланяясь, не сводя с них глаз, разинув рот, стоял хозяин дома.

Они спустились по холму. В древнем каменном бассейне текла вода. Две женщины шли стирать белье с корзинами на головах. В их виде было тоже что-то древнее, и бодрое, и успокоительное. «Спасите!.. Зовите людей!.. Это дуче! Они убьют дуче!» — хотела закричать Клара, но не закричала. «Нет, нет, неправда! Быть не может!..»

За бассейном стоял черный «фиат». Они сели. Он поднял воротник пальто, «На нем берет, это может обратить внимание», — выговорил Валерио. «Сейчас... Сейчас все сделать... Историческая казнь... Это улица 24 Мая», — думал он. «Снять берет? А моя лысина?» — еле слышно сказал Муссолини и из последних сил постарался улыбнуться. На лице Валерио тоже выступило подобие улыбки. Его помощник Гвидо хотел что-то сказать: ему было тяжело молчать все время. Автомобиль вдруг замедлил ход и остановился.

— Кажется, слышен какой-то шум, — шепотом сказал полковник, придумавший еще и это. — Надо посмотреть, в чем дело,

— Шум, — шепотом повторил Муссолини. Клара все сильнее сжимала его руку.

Валерио вышел, зачем-то прошел до конца стены. На воротах дома был номер 14, На стене была плохо замазанная надпись: «Муссолини всегда прав». Валерио провел рукой по лбу и, преобразившись, быстро пошел назад к автомобилю с каменным неумолимым лицом.

— Сходить!.. Скорее сходите!.. Оба! — визгливо прокричал он,

— Игра кончена! — закричал Гвидо, придумавший наконец историческое слово. Клара разжала пальцы. Он вышел» она бросилась за ним. Полковник поднял пулемет и прокричал: «Я исполняю... волю итальянского народа!» Голос у него сорвался на последнем слове. Его прервал истерический крик Клары: «Нет, Муссолини не должен умереть!..» Она рванулась к нему и закрыла его своим телом, широко расставив руки. Он что-то невнятно бормотал. Клара визжала диким отчаянным визгом на одной ноте. Загремели выстрелы. Она упала, убитая наповал. Пулемет Валерио застопорился. Гвидо метнулся к нему, подал ему свой и тоже что-то завизжал, отчаянно мотая головой. «...народа!» — визжал, стреляя, Валерио. Муссолини тяжело повадился на землю.