Страница 2 из 7
Абдул-Хамид не был ученым человеком. Он, например, до последних дней своего царствования не разрешал устройства телефона в Константинополе, так как боялся, что его могут убить по телефону. Один мой добрый знакомый, и сейчас состоящий на службе у сына «красного султана», говорил мне, что от Абдул-Хамида остались книги и ноты (в том числе «Анна Каренина» и партитура «Садко») с его многочисленными заметками на полях. Биографы, однако, утверждают, что падишах любил слушать только «Травиату» и «Трубадура»; читал же лишь французские уголовные романы, да еще «Государя» Макиавелли — с этой книгой будто бы не расставался, видя в ней первое и последнее слово политической мудрости. Вероятно, собственная его мудрость мало отличалась от Макиавеллевой. В политике бесстрастие Абдул-Хамида нарушалось одной его физиологической ненавистью к армянам, напоминающей ненависть Гитлера к евреям (и в меньшей степени к славянским народам). Что старый мизантроп в свете своего большого опыта думал о жизни вообще, едва ли известно даже его детям, сохранившим о нем благоговейную память. Он иногда поучал политике многочисленных мусульманских принцев, которые воспитывались в Константинополе и так или иначе приходили в соприкосновение с Ильдиз-Киоском. Однако не верил никому из них, хоть некоторые и рассказывали, будто состоят у него на особо тайной службе: этим они отвлекали от себя подозрения полиции и кизляр-аги. Приблизительно по таким же соображениям чеховский чиновник, желая отбить у молодых людей охоту ухаживать за его женой, распускал слухи, что она находится в связи с полицеймейстером.
Не пользовался благосклонностью султана и Фейсал. О его юных годах я, к сожалению, нигде не мог найти никаких указаний. Знаю только, что он рано сблизился с младотурками и вошел в круг врагов Абдул-Хамида. По окончании образования он отбыл воинскую службу в турецкой армии, где позднее, очевидно по праву рождения, получил генеральский чин, а затем отправился к себе в Аравию. Там, как всегда, какие-то племена вели какую-то войну за какую-то гегемонию. Старик Хусейн находил, что нет лучшей школы для молодых людей, чем война. Он и посылал туда своих сыновей — закаляться. Фейсал долго воевал с честью. Война была не траншейная, не артиллерийская, не газовая, — самая настоящая старая война, такая же, как те, что бывали тысячу и две тысячи лет тому назад.
Затем в Турции произошла революция. Не делая социологического открытия, можно признать, что каждый государственный строй в конце концов сообщает свои свойства тем группам, которые ведут с ним борьбу. Энвер, Талаат, Джемаль, — люди, правившие Турцией до прихода к власти ее нынешнего Петра Великого, — впоследствии достаточно наглядно показали, что они кое-чему научилисьу Абдул-Хамида. Но, во всяком случае, перед нынешними немецкими гостями CafeColysée — да и перед нами — эти своеобразные либералы имеют историческое преимущество: они как-никак своего Абдул-Хамида свергли. В Турции началась эпоха парламентаризма. Фейсал, близкий к Энверу, был избран в парламент и стал лидером фракции, требовавшей для Аравии автономии. В применении к нему эти ученые западные слова — лидер, фракция, автономия — звучат довольно забавно. Будущий иракский король — в тесном и символическом смысле слова — пересел прямо с верблюда на аэроплан.
III
Пятью годами позднее будущего короля Фейсала в другой части света, в очень непохожей на Аравию стране, в маленьком городке Тремадоке, в семье английского дворянина родился человек, которому в сочетании с Фейсалом уже довелось наделать немало шума на свете и, наверное, еще доведется без покойного иракского короля. Назывался он по-разному. Более всего он известен под настоящим именем Лоуренса. Но потом почему-то от этого имени он отказался и стал называть себя Россом. Теперь его официальное паспортное имя — Шоу. Англичане называют его «арабом Лоуренсом», а арабы — «Князем динамита», и «Мировым Дьяволом». Так — если верить его биографам. Это необязательно.
Не скрываю, некоторое недоверие представляется мне допустимым в отношении слухов и рассказов о человеке, у которого столь многочисленные и, главное, столь эффектные имена. Весь этот стиль «араба Лоуренса» отдает романтикой графа Сен-Жермена или более позднего перса Долохова. Я не уверен, что полковник Лоуренс до такой степени араб. Англичане, правда, утверждают, что он говорит по-арабски в совершенстве и даже знает все диалекты этого языка, — каждое племя считает его своим; вдобавок он научился арабскому языку по слуху: в учебники никогда не заглядывал и азбуки не знает. Так утверждают англичане. Что говорят об этом арабы, мне неизвестно. Я за всюжизнь не видал англичанина, который научился бы — по слуху или не по слуху — в совершенстве говорить по-французски. Но возможно, что овладеть в совершенстве арабским языком англичанину легче. Труднее допустить, что бедуины так-таки считают Лоуренса своим человеком. Все равно, как едва ли и король Георг V считал своим человеком бедуина Фейсала, хоть тот имел королевский титул и носил европейский военный мундир.
Арабом Лоуренс стал не сразу, а «Князем динамита», разумеется, только во время войны. Однако некоторую известность в тесном кругу он приобрел еще очень молодым человеком. Лет восемнадцати от роду он поступил в Оксфордский университет. Среди студентов, как впоследствии рассказывал один его товарищ, скоро прошел слух, что в колледже появился оригинал: не курит, не пьет спиртных напитков, не ест мяса, не интересуется спортом. Это и само по себе было достаточно необыкновенно. Еще удивительнее было то, что Лоуренс не выходил к обеду в столовую колледжа, ни с кем не встречался, днем спал, по вечерам в одиночестве бродил по двору, а всю ночь напролет читал ученые книги.
Этим он нагнал на своих товарищей суеверный ужас, от которого не вполне отделались, по-видимому, и его нынешние биографы. Роберт Грейвс утверждает, что Лоуренс прочел в Оксфорде всю университетскую библиотеку, а именно пятьдесят тысяч томов: читал ежедневно шесть книг! Справка точная: ровно шесть книг регулярно каждый день или, вернее, каждую ночь. Правда, счет как будто не выходит: он мог, таким образом, прочесть за время своего пребывания в университете, включая все праздники и даже лишний день високосного года, 6576 книг, а никак не 50 000; кроме того, «вся университетская библиотека» Оксфорда состоит не из 50 000 томов, а из миллиона с четвертью. Но не надо быть педантом, да мы и без подсчета знаем: не каждому слову биографа верь. Достаточно отметить, что читал Лоуренс действительно очень много, и притом такие книги, которые обычно мало интересуют молодых людей вообще, а английских студентов в частности: все больше по истории средневекового искусства и по археологии.
Есть и другие сведения о молодом Лоуренсе. Однажды зимой после полуночи он зашел к своему товарищу Ричард-су и предложил ему искупаться в реке, — лед нисколько не мешает. Предложение было отклонено (о форме своего отказа Ричарде ничего не сообщает). Еще черточка. Лоуренс писал Грейвсу: «Когда вы поедете в Реймс, никого с собой не берите. Сядьте у шестой колонны с запада в южной части бокового свода и оттуда взгляните в просвет между четвертым и пятым столбом, на третье с севера окно трифория...»
Я думаю, по этим нескольким черточкам портрет достаточно ясен: оригинальничающий молодой человек, «ни на одно земное существо не похожий». «Вы ужасть как бизарны!» — говорит советница Фонвизинскому герою. Ясно и то, что оригинальничал юный Лоуренс вполне безобидно, — отчего же не гулять ночью по оксфордскому двору и не сидеть у шестой колонны с запада в южной части Реймского собора? Байрон, Лермонтов скандалили в молодости гораздо хуже. Важно то, есть ли у человека еще что за душой. Лермонтов в жизни не так уж отличался от поручика Соленого. Но он, кроме того, был автором «Героя нашего времени».
Лоуренс защитил диссертацию «Влияние крестовых походов на средневековую военную архитектуру Европы» и получил возможность съездить на Восток, в Сирию. Тут-то с ним и случилось необыкновенное происшествие: как сообщает биограф, выяснилось, что в Лоуренсе сидит «бедуин, влюбленный в терпкость пустыни».