Страница 10 из 11
XV
В отличие от быта, описанного у Гоголя, в Кверетаро во время осады шла светская жизнь. В этом мексиканском Потсдаме было довольно чопорное общество, в существовании которого война изменила не так уж много. Снаряды артиллерии осаждающих, по-видимому, в центре города не падали. Бои шли на холмах и на окраинах. Общество страдало преимущественно от недостатка съестных припасов. Однако устраивались приемы, дамы ездили друг к другу в гости и обменивались новостями с «фронта».
Император до своего пленения не принимал участия в этой светской жизни. Он и раньше не так уж близко сходился с мексиканцами. Едва ли Максимилиан вполне свободно говорил на языке, который начал изучать тридцати лет от роду (Мексиканское наречие довольно существенно отличается от испанского языка, особенно произношением.). Но в этом обществе он пользовался большими симпатиями. Как только распространилась весть, что император взят в плен, кверетарские дамы надели черные платья. А когда стало известно, что у него нет ни вещей, ни съестных припасов, его стали засыпать подарками. Отовсюду присылали еду, белье, посуду. Участвовало в этом не только общество. Торговки бесплатно доставляли фрукты, овощи, масло и т.д.
Вначале и власти не очень стесняли пленного императора. По словам графа Корти, Максимилиан в первые дни плена в открытой коляске ездил с визитом к командующему республиканской армией, генералу Эскобедо, жившему в какой-то «гасиенда де ла Пуризма», очевидно, за городом. При этом сопровождали его князь и княгиня Сальм-Сальм, но конвоя не было. Император мог, следовательно, сделать попытку к побегу.
Побег действительно подготовлялся. Дело было трудное. Вся Мексика знала императора в лицо — он удивительно не походил на мексиканца. Вдобавок, Максимилиан один в стране носил раздвоенную бороду и отказывался ее сбрить, «чтобы не быть смешным в Европе». Этот самолюбивый человек, гораздо менее приспособленный для по бегов, чем Казанова или Латюд, вообще ставил много разных условий и всячески мешал заботившимся о нем друзьям. Впрочем, побег мог состояться только при благосклонном попустительстве властей.
В этом и заключалась главная задача друзей: сговориться с властями. И, насколько я могу судить, история эта довольно неясная. Наблюдение за Максимилианом было поручено двум полковникам. Их и пытались подкупить князь и княгиня Сальм-Сальм. К сожалению, рассказ княгини (эта милая и умная дама была в молодости цирковой наездницей) нельзя признать ни ясным, ни удачным: она ухитрилась придать делу, — казалось бы, отнюдь не смешному — легкий водевильный оттенок.
Полковникам за попустительство было предложено по 100 тысяч песо. Но так как денег у друзей Максимилиана не было, то они предложили векселя. Если бы полковники были в самом деле продажные люди, то вексельная комбинация, совершенная в подобных условиях, их, вероятно, не соблазнила бы. Один из них потребовал жиро (Жиро — передаточная надпись на векселе, чеке и т.п.) послов. Есть основания думать, что полковники просто хотели запутать в дело иностранных дипломатов. Княгиня Сальм-Сальм, однако, объяснила колебания другими мотивами. «Полковник, вам недостаточно ста тысяч песо? Так вот я, берите меня!» — воскликнула она и принялась раздеваться. «Смущенный полковник бросился к запертой двери и сказал, что теперь честь его поставлена на карту дважды и что если княгиня немедленно не отворит дверь, то он выскочит в окно» (Корти).
По всей вероятности, в республиканском лагере было колебание. Часть командования стояла за то, чтобы дать возможность Максимилиану мирно бежать: суд над ним был связан с серьезными политическими затруднениями (не считая затруднений юридических, которые в подобных случаях редко принимаются в расчет). Восторжествовала другая группа. Вернее, от президента Хуареса пришел приказ: предать пленного императора военному суду.
XVI
В июне 1867 года в парижском театре «Варьете» происходил необыкновенный спектакль. Давали «Герцогиню Герольштейнскую» с Гортензией Шнейдер («Шнейдершей», как ее звали в России), с двумя знаменитыми опереточными артистами в главных ролях. В огромной императорской ложе, в первом ряду, рядом с Наполеоном III и с императрицей Евгенией, находились император Александр II и два великих князя, прусский король, впоследствии император Вильгельм I, с наследником престола, впоследствии императором Фридрихом, короли испанский, португальский и баварский, голландская королева и египетский хедив. Во втором ряду сидели другие принцы, Бисмарк, тогда еще граф, министры, маршалы, послы и посланники. Весь мир съехался в Париж на международную выставку.
Спектакль имел огромный успех. Бисмарк был особенно весел после обеда: в торжественные дни выпивал за обедом две бутылки шампанского: он признавал только это вино и говорил, что его патриотизм не распространяется на желудок. От «Герцогини Герольштейнской» будущий канцлер будущей Германской империи был в восторге и, не стесняясь, говорил, что немецкие принцы выведены в оперетке «как живые»: сходство с их дворами поразительное. Когда, в антракте, в ложу был введен и представлен гостям автор, Бисмарк упорно звал его в Берлин: «Вы увидите, какой успех вы будете иметь у нас!» Оффенбах раскланивался с достоинством общепризнанного гения и принимал от монархов все приглашения: в Берлин, в Петербург, в Суэц на открытие канала. Только молодой баварский король смотрел на него с отвращением, как с отвращением слушал его музыку, оскорблявшую слух «первого из вагнерианцев».
В конце антракта генерал Флери подал императору срочную депешу. Наполеон III распечатал ее и прочел: «Кверетаро сдан Хуаресу. Император Максимилиан взят в плен». Не сказав ни слова, он передал телеграмму Евгении. «Императрица прочла, и на лице ее обозначились у рта две морщины... Она пыталась еще улыбаться. Но казалось, что все в ней застыло и замерло...»
Заимствую эту сцену из труда о Наполеоне III французского историка Октава Обри. Не скрою, что она вызывает у меня некоторые сомнения. В газетах того времени я не нашел описания этого спектакля. Правда, газеты тогда уделяли визитам коронованных особ неизмеримо меньше места, чем теперь. Однако в нескольких словах обычно сообщалось, где проводили вечера приехавшие с визитом к Наполеону монархи и их министры. Так, в «Журналь де Деба» от 13 июня 1867 года есть упоминание, что Бисмарк накануне был на представлении «Герцогини Герольштейнской» (Полина Меттерних рассказывает в своих воспоминаниях, что появление императора Александра II в оперетке па «Прекрасной Елене» вызвало в Париже сенсацию: «В те времена оперетки вроде «Прекрасной Елены» считались «le comble de licence» — «пределом вольности».), — или он во второй раз посетил тот же театр? Кроме того, некоторые из перечисленных в книге Обри лиц на этом спектакле никак быть не могли.
Известие о падении Кверетаро действительно пришло в Европу с большим опозданием. Первое сообщение о нем появилось в газетах только 10 июня, то есть почти через месяц после пленения Максимилиана. Это была телеграмма президента Хуареса генералу Берриозалалу: «Уважаемый друг! Да здравствует родина! Кверетаро взят штурмом сегодня утром, в 8 часов. Максимилиан, Мехиа, Кастильо и Мирамон взяты в плен».
Верно и то, что известие о падении Кверетаро и в особенности об опасности, грозящей Максимилиану, произвело сильнейшее впечатление на императрицу Евгению. Париж, конечно, ничего сделать не мог: французского императора Хуарес ненавидел не меньше, чем мексиканского. Непосредственное обращение Наполеона III к президенту только ухудшило бы участь Максимилиана.
Франция и Австрия пытались использовать влияние американского правительства в Мексике. Но из этого ничего не вышло. В пору гражданской войны Соединенные Штаты действительно много сделали для Хуареса. Однако теперь, после его полной победы, они ему были больше не нужны. Напротив, как почти всегда бывает в подобных случаях, президент старался подчеркнуть, что победил собственными силами, что за помощь он, конечно, благодарен, но мог бы обойтись и без нее, а в дальнейшем намерен править вполне самостоятельно. Хитрый индеец, в самом деле, до конца своих дней вел совершенно независимую политику.