Страница 1 из 6
Марк Алданов
8
9
10
Марк Алданов
ВАННА МАРАТА
1
В подвальном этаже музея восковых фигур Гревена изображена в естественную величину сцена убийства Марата. Весьма осведомленные историки писали в свое время, что она изображена довольно точно. Это замечание нужно, однако, приписать снисходительности историков. Левая часть сцены действительно почти не оставляет желать лучшего в смысле точности, но правая целиком выдумана. Ошибка руководителей музея заключалась в том, что они, для усиления эффекта, хотели в одной сцене изобразить и убийство Марата, и арест убийцы. В действительности же Шарлотта Корде была схвачена не в ванной, а в передней, куда она выбежала после убийства{1}. Для эффекта придуман и врывающийся в ванную солдат с пикой: Шарлотту задержал штатский комиссионер Лоран Ба, случайно находившийся в момент убийства в квартире Марата и не имевший, разумеется, никакой пики. Полиция явилась позднее.
Создатели восковой сцены, по-видимому, увлеклись желанием придать ей возможно больше «движения». На мой взгляд, картина вышла бы не только точнее, но и эффектнее, если бы в ней были оставлены лишь два действующих лица: Марат и Шарлотта. Оба они — и убитый, и убийца — вылеплены скульптором Бернштамом с большим искусством (если здесь можно говорить об искусстве). Эта восковая фотография одной из самых драматических сцен в истории производит немалое впечатление.
Однако главный эффект группы музея Гревена не в восковых фигурах, а в ванне. Как известно, это та самая ванна, в которой действительно был убит «друг народа». По крайней мере, так утверждает дирекция музея. Подлинной считает эту ванну сам Ленотр, историк недоверчивый и осторожный. Почему он с уверенностью считает ее подлинной, мне, правду сказать, не совсем понятно. Но нет оснований и для обратного утверждения.
Дело было так. В 1885 году газета «Фигаро» сообщила, что у сельского священника, аббата Ле Косса, живущего в глухом углу Бретани, хранится ванна, в которой 13 июля 1793 года был зарезан Марат. Ванна эта перешла к аббату от престарелой графини Каприоль де Сент-Илер; а ей она досталась по наследству от отца, который когда-то купил эту историческую достопримечательность в одной из парижских лавок.
И аббат, и графиня, и ее отец, по общим отзывам, были правдивейшие люди. Не подлежит сомнению, что ванна действительно попала в их утолок в начале XIX века. Однако нет никаких доказательств того, что в парижской лавке графу была продана подлинная ванна Марата. Говорят, что на дне ванны музея Гревена до сих пор видны следы крови (заглянуть в нее теперь невозможно: мешает восковая кукла Марата), — но чего только не проделывают владельцы таких лавок? В свое время французским архивам предлагали купить другую ванну, где также был убит Марат. Правительство от покупки отказалось, не слишком веря продавцу{2}.
Как бы то ни было, сообщение «Фигаро» наделало много шума. Музей Гревена не поскупился и приобрел у аббата Ле Косса ванну за 3000 франков (деньги огромные по ценам всевозможных достопримечательностей в то время).
Зловещая ванна имеет форму сапога — теперь совершенно необычную, а в XVIII веке довольно распространенную. Все гравюры и картины революционной эпохи свидетельствуют о том, что «друг народа» был убит в ванне приблизительно такой формы. Однако лишь «приблизительно».
Два художника могли видеть в 1793 году настоящую ванну Марата. Один из них Дюплези. Ванна на его картине существенно отличается от ванны музея Гревена; но Дюплези был фантазер, и вся изображенная им сцена убийства Марата не имеет ничего общего с историей. Гораздо больше значения могла бы иметь знаменитая картина Давида (теперь принадлежащая Брюссельскому музею). Давид, близкий друг Марата, по всей вероятности, побывал на месте убийства в тот самый вечер, когда оно было совершено: весь Париж тогда бросился на улицу Кордельеров. Во всяком случае, Давид писал все с натуры, — и тело Марата, и Шарлотту Корде{3}, и комнату, и кинжал, и ванну. Его ванна чуть-чуть отличается от ванны музея Гревена. Глаз у Давида был непогрешимый, и самой легкой разницы было бы совершенно достаточно, чтобы признать ванну музея поддельной, если б Давид руководился одним стремлением к исторической точности. Для него, однако, гораздо важнее были разные соображения, касающиеся композиции, света, теней, — ради них он с мелочами, наверное, совершенно не считался.
Итак, будем считать ванну музея подлинной. Надо ли говорить, что она интересует меня не сама по себе, а как символ: как символ исторического культа, очень близкого к тому, который уже восемь лет свирепствует в России{4}.
2
История знает политические убийства, имевшие еще большие последствия, чем дело Шарлотты Корде. Однако, за исключением убийства Юлия Цезаря, быть может, ни одно другое историческое покушение не поразило так современников и потомство. Для этого было много причин — от личности убитого и убийцы до необычного места действия: ванной комнаты.
Марат жил на улице Кордельеров (теперь rue de L'Ecole de Médecine). Дом его находился на том месте, где в настоящее время расположена Медицинская школа. Он был снесен в 1876 году, когда прокладывали Сен-Жерменский бульвар. Еще есть в живых парижане, видавшие в молодости этот исторический дом. Он напоминал некоторые дома Достоевского, в частности тот «большой, мрачный, в три этажа, без всякой архитектуры» дом, в котором произошло убийство Настасьи Филипповны и описанием которого восхищался Марсель Пруст. Почти в тех же выражениях описывает Мишле «большой и мрачный дом», где произошло убийство Марата.
«Друг народа» снимал в доме небольшую квартиру. В ней было четыре комнаты: столовая, гостиная, кабинет и спальная. Рядом со спальной находилась еще небольшая пустая каморка, которую, собственно, нельзя было называть ванной: ванны в ней в обычное время не было{5}. Та ванна, в которой погиб Марат, была, по-видимому, взята напрокат в какой-то лавке.
Марат жил с 30-летней работницей по имени Симон Эврар. Их связь длилась уже три года. Они, собственно, даже повенчались, но повенчались весьма своеобразно: свидетелем свадьбы было «Верховное Существо». Однажды, «в яркий, солнечный день», Марат пригласил Симон Эврар в свой кабинет, взял ее за руку и, упав с ней рядом на колени, воскликнул «перед лицом Верховного Существа»: «В великом храме Природы клянусь тебе в вечной верности и беру свидетелем слышащего нас Творца!» Несложный обряд и «восклицание» были в одном из стилей XVIII века. У нас, в России, этот стиль держался и много позднее, — кое-что в таком роде можно найти даже у Герцена; а его сверстники падали на колени, восклицали и клялись даже чаще, чем было необходимо.
Французское законодательство, однако, не признавало и в революционное время бракосочетаний, при которых Верховное Существо было единственным свидетелем. Не признавали их, по-видимому, также лавочники и лавочницы, проживавшие на узенькой улице, куда выходили окна «великого храма Природы». Поэтому Симон Эврар предпочитала называть себя сестрой «друга народа». Только после его убийства брак их был без формальностей признан законным, и с тех пор она везде стала именоваться «Вдова Марата».
Эта несчастная женщина по-настоящему любила Марата. Она была предана ему как собака, ухаживала за ним день и ночь, отдала на его журнал свои сбережения, которые копила всю жизнь. Он был старше ее на двадцать лет и страдал неизлечимой болезнью. Марат, безобразный от природы, был покрыт сыпью, причинявшей ему в последние годы его жизни страшные мучения{6}. Влюбиться в него было трудно. Его писания едва ли могли быть понятны малограмотной женщине. Славу и власть «друга народа» она ценила, но любила его и просто, по-человечески. Кроме Симон Эврар, вероятно, никто из знавших его людей никогда не любил Марата.