Страница 12 из 37
— Это фламандский язык, — сказала Анна, подходя к нему. — И любой человек, говорящий по-фламандски, — желанный гость в этом доме. — Она потянулась к Майклу.
— Осторожно, — с тревогой сказала ей Сантен. — Его плечо…
Она соскользнула на землю, и вдвоем они помогли Майклу спешиться и довели его до двери кухни.
Дюжина поваров могла бы обеспечить на этой кухне банкет на пятьсот гостей, но сейчас лишь в одной из плит горел небольшой огонь, и женщины усадили Майкла перед ней.
— Принеси немного своего знаменитого бальзама, — приказала Сантен, и Анна заторопилась прочь.
— Вы — фламандки? — спросил Майкл. Он был очень доволен, что языковый барьер испарился.
— Нет-нет. — Сантен огромными ножницами по кусочкам срезала обуглившиеся остатки рубашки с его ожогов. — Анна родом с севера, была мне кормилицей, когда умерла моя мать, а теперь считает, что она и вправду моя мать, а не просто служанка. Она научила меня этому языку с колыбели. Но где вы научились ему?
— Там, откуда я родом, все говорят на фламандском.
— Я рада, — сказала Сантен, и Майкл не совсем понял, что она имела в виду, потому что ее взгляд был прикован только к его ожогам.
— Я высматриваю вас каждое утро, — произнес он тихо. — Мы все, когда летаем, ищем вас.
Сантен ничего не ответила, но он увидел, как ее щеки снова покрылись тем красивым темно-розовым румянцем.
— Мы зовем вас нашим счастливым ангелом — l'ange du bonheur.
Она засмеялась:
— А я называю вас le petit jaune, маленький желтенький — желтый «сопвич»! — Майкл ощутил, как его охватывает восторг: она выделяла его из всех! Сантен продолжала: — Я жду, чтобы все вы, все возвращались, считаю моих цыплят. Но как часто они не прилетают, особенно новенькие! Тогда я плачу о них и молюсь. Но вы и зеленый самолет всегда возвращаетесь домой, и я так радуюсь за вас.
— Вы очень добры, — начал Майкл, но в эту минуту Анна с шумом возвратилась из кладовой, неся глиняный кувшин, от которого пахло скипидаром, и настроение было испорчено.
— Где папа? — строго спросила Сантен.
— В подвале, занимается животными.
— Нам приходится держать скот в погребах, — объяснила Сантен, подойдя к каменной лестнице, ведущей вниз, — иначе солдаты крадут цыплят и гусей, и даже дойных коров. Мне с трудом удалось сохранить Облако.
Она громко закричала куда-то вниз:
— Папа! Где ты?
Послышался приглушенный ответ, и Сантен крикнула снова:
— Нам нужна бутылка коньяку, — тут ее голос стал предостерегающим. — Нераспечатанная, папа. Это не для стола, а в медицинских целях. Не для тебя, а для пациента… вот, держи.
Сантен бросила вниз по лестнице связку ключей; спустя некоторое время раздались тяжелые шаги, и большой косматый человек с толстым брюхом неуклюже ввалился в кухню с прижатой к груди, словно дитя, бутылкой коньяка.
У него была такая же, как и у дочери, густая копна курчавых волос, но с седыми прядями, свисавшими на лоб. Широкие и навощенные усы впечатляюще заострялись. Человек уставился на Майкла своим единственным темным, поблескивающим глазом. Другой глаз был закрыт черной суконной круглой повязкой пиратского вида.
— Кто это? — спросил он.
— Английский летчик.
Сердитый взгляд смягчился.
— Дружественный воин. Товарищ по оружию — еще один из тех, кто уничтожает проклятых бошей!
— Ты за последние пятьдесят лет не уничтожил ни одного боша, — напомнила ему Анна, не отрывая взгляда от ожогов Майкла, но человек не слушал ее и шел на Майкла, раскрыв объятия, как медведь.
— Папа, осторожней. Он ранен.
— Ранен! — вскричал папа. — Коньяк! — Эти слова, похоже, были связаны у него между собой. Нашел два тяжелых стеклянных стакана, поставил на кухонный стол, подышал на них, издавая сильный запах чеснока, вытер полами своего пиджака бутылку и сломал красный воск на ее горлышке.
— Папа, но ты же не ранен, — грозно проговорила Сантен, когда он наполнил оба стакана до краев.
— Я не стал бы оскорблять мужчину столь очевидной доблести, предлагая ему выпить в одиночку. — «Пират» поднес один из стаканов Майклу:
— Граф Луи де Тири, к вашим услугам, милостивый государь.
— Капитан Майкл Кортни. Королевский летный корпус.
— A votre sante, Capitaine[42] !
— A la votre, Monsieur Comte![43]
Граф выпил с неприкрытым наслаждением, вздохнул, вытер свои великолепные темные усы тыльной стороной ладони и, обратившись к Анне, изрек:
— Продолжай лечение, женщина.
— Сейчас будет щипать, — предупредила Анна. Майкл подумал, что она имела в виду коньяк, но Анна зачерпнула пригоршню мази из глиняного кувшина и шлепнула ее на ожоги.
Майкл издал негромкий страдальческий стон и попытался встать, но Анна удержала его одной громадной, огрубевшей, красной от работы рукой.
— Забинтуй, — приказала она Сантен, и, пока девушка наматывала бинты, страшная боль стала стихать и уступила место успокаивающему теплу.
— Сейчас лучше, — признал Майкл.
— Конечно, лучше, — утешила Анна. — Моя мазь известна как средство от всего — от оспы до геморроя.
— Как и мой коньяк, — пробормотал граф и снова наполнил оба стакана.
Сантен подошла к корзине с чистым бельем, стоявшей на кухонном столе, достала одну из свежевыглаженных рубашек графа и, несмотря на протесты отца, помогла Майклу надеть ее. Пока она придумывала, как подвязать раненую руку своего пациента, за окнами послышалось стрекотание мотора и Майкл углядел знакомую фигуру на столь же знакомом мотоцикле, затормозившем так резко, что гравий с дорожки полетел в стороны.
Мотор потрещал и замолк, а обеспокоенный голос позвал:
— Майкл, мой мальчик, где ты?
Дверь распахнулась и пропустила лорда Эндрю Киллигеррана в неизменной шотландской шапочке. Его сопровождал молодой врач в форме медицинской службы армии Великобритании.
— Слава Богу, вот ты где! Не паникуй, дружище, я привез тебе костоправа… — Эндрю подтащил врача к табурету Майкла и заговорил с облегчением и оттенком досады в голосе: — Похоже, что уж кто-кто, а ты чертовски хорошо без нас обходишься! Я совершил набег на местный полевой госпиталь. Под дулом пистолета захватил этого медика, терзался из-за тебя, а ты сидишь себе со стаканом в руке и…
42
За ваше здоровье, капитан! (фр.)
43
И за ваше, господин граф! (фр.)