Татьяна Тарханова

Татьяна поднялась и сказала сурово:

— Скоро гудок, пошли.

— Ты что завтра делаешь? — спросила Уля. — Приходи с утра ко мне. Будет Матвей, поболтаем.

— Завтра все Тархановы, во главе с дедом Игнатом, отправляются в Клеверово. По случаю воскресенья будем загорать.

Деревня всегда была консервативней города. Ее уклад устойчивей. Даже переселяясь в город, люди деревни упрямо держатся своих традиций и обычаев. Но свое не мешает им быстро приноравливаться ко всему городскому, воспринимать новый образ жизни и одновременно жить и по-деревенски и по-городски. Так, не отказавшись от всяких сретений и вознесений, человек, пришедший из деревни, весьма охотно празднует Новый год, День артиллерии или железнодорожника, упрямо держится за самогон, но привыкает и к коньяку, дома ест из общей миски, но в столовой тщательно следит за тем, чтобы обед ему был подан в чистой посуде и с полным прибором, особенно когда он берет первое молочное, второе рыбное или мясное, а на третье какой-нибудь фруктовый мусс. Он любит быть самим собой, но не хуже других. Он требует себе, что ему нужно и что есть у других, хотя ему и не нужно. Там, в деревне, среди природы, он не любовался ею, не замечал ее прелестей, не загорал на солнце. Он работал в природе. В городе же по воскресным дням он стал ездить за город, чтобы полежать на солнце, — то, чего он никогда раньше не делал и что ему даже на ум не приходило. Теперь летним погожим утром он собирает своих домочадцев и отправляется с ними загорать. Поступает он по-городскому, а думает и говорит еще по-деревенски:

— Поехали заголяться!

В летние воскресные дни тысячи глинцев выезжали за город в Клеверово. На берегу небольшой речонки подымались дымы костров, тихий лес оглашался песнями, каждый, как мог, пользовался густотравными полянами, солнцем, водой. И в это воскресенье вместе с другими поехали в Клеверово и Тархановы. Санда и Василий ни разу не бывали там, Лизавете после болезни надо было подышать лесным воздухом, Татьяне — отвлечься от своих невеселых дум. Так рассудил Игнат, тем более что ему самому Клеверово было далеко не безразлично. Кто-кто, а Игнат Тарханов понимал, что значит выпить на лоне природы стопку водки.

Пока Санда с Лизаветой хлопотали на берегу речушки по хозяйству, а Игнат и Василий собирали валежник, Татьяна не спеша побрела краем леса. Она шла без всякой цели, так просто, от нечего делать, размышляя над своими жизненными невзгодами.

Сергей... Сережа. Совсем недавно был рядом. А теперь ей казалось, что все это было очень давно, и даже не в Глинске, а где-то совсем в другом городе. Все изменилось после его ухода. Нет театра, нет ее библиотеки, и она не та. Чего-то стало не хватать в самом воздухе, которым она дышала. Ну, конечно, не хватает счастья. В ней боролись обида на Сергея и чувство собственной вины перед ним. Теперь, когда его по было рядом с ней, все, что вызвало спор между ними и поссорило их, потеряло свое значение. Она не могла сказать, что разрушило их любовь. Кажется, увидела в его лице что-то чужое? Какая чепуха! И этот разговор, где лучше работать — в агрохимлаборатории или на комбинате. Да стоило ли из-за этого жертвовать любовью? И даже то, что Сергей сказал Дроботову, казалось теперь чем-то совсем несущественным. Пятидесятилетний рядом с девятнадцатилетней... Действительно смешно! Одно смешно, другое чепуха, третье не заслуживает внимания... А все разрушилось, Может быть, любовь была такая, что не заслуживала внимания? Нет, она любила Сергея... А сейчас? И сейчас любит. Но почему тогда она не придет, не скажет ему об этом прямо? И скажет. Вот вернется в Глинск и прямо с вокзала пойдет к нему...

Татьяна не заметила, как зашла далеко в лес. Она повернула обратно и вышла напрямик к реке. Краем леса, вдоль берега дымили костры, речная отмель была усеяна купающимися, и над желтой песчаной полосой висели, словно воздушные фонари, десятки взлетавших вверх мячей. У безымянной речушки было так людно, что казалось — тут веселится и отдыхает весь Глинск. Татьяна пробиралась краем леса. Чего доброго, еще мимо своих пройдешь. И в это время она увидела Сергея. В майке, держа в руке пиджак, он стоял на берегу и смотрел куда-то вдоль реки. Татьяна едва не окликнула его. Ну, вот они и встретились. И сейчас она подойдет к нему, заглянет в глаза, и он поймет все без слов. Но не успела она броситься к нему, как он зашагал вдоль берега. Татьяна пошла за ним. Надо подкрасться незаметно и появиться неожиданно... Татьяна замедлила шаг, а Сергей побежал, весело размахивая пиджаком. Куда это он? И тут увидела, как его окружила шумная компания каких-то незнакомых ей молодых людей и девушек.

— Хапров! Сережа! Сереженька! — Каждый называл его по-своему, но все встречали весело, и так же весело он дружески жал руки и, казалось, был счастлив и доволен собой.

Татьяна круто повернулась. Сергею весело, хорошо. Зачем же тогда она идет к нему? Пусть веселится! Она ему не нужна, это ясно. Он забыл ее. И, наверное, в этой компании есть какая-нибудь, за которой он ухаживает. Не та ли высокая, белобрысая, что бросила ему мяч? Ну что ж, товарищ Хапров! Тарханова вам не нужна, но и вы тоже не нужны ей. Она к вам не подойдет и в Глинске не придет. Татьяна услышала сзади треск сучьев и оглянулась. С охапкой хвороста для костра стоял дед Игнат. Она поняла: таиться бессмысленно, — и сказала, снова повернувшись в сторону Сергея:

— Люблю я его, деда...

— А говорила — сама ушла…

— И люблю и ушла. Сама не думала, что так может быть. А вот Сергей сам не уходил, а смотри, какой веселый...

— А ты с ним после этого говорила?

— Унижаться?

— Да ну тебя!

— Смотри, деда, сам не вздумай...

— Больно мне нужно. Да ты хоть скажи, что произошло у вас?

— Долго рассказывать.

— И нечего! Вот как у вас, молодых, всегда случается. Любовь большая, а из-за пустяка рушится… А ты возьми семейного человека. Он годов двадцать прожил, какая уж там любовь... А крепкая, по ней хоть кувалдой бей! И живут любя и не расходятся. Ну, поругаются, поссорятся, а все вместе!

— Сам сказал — какая уж там любовь. И бить-то не по чему.

— И это верно, — согласился Игнат и, увязая в прибрежном песке, направился к своему костру.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Всякое движение человека вперед противоречиво. Без противоречий жизнь превратилась бы в стоячее, затянутое плесенью болото. Но и в этом болоте, наверное, были бы свои, болотные противоречия. И у каждого поколения свои противоречия. При всей элементарности этой истины о ней нельзя не упомянуть, потому что если Игната Тарханова привели на комбинат одни противоречия, то через двадцать лет Татьяну Тарханову — совсем другие. Противоречия Игната Тарханова коренились в том, что он оказался невольным пособником кулаков, маленьким человеком, который, сам того не подозревая, пошел на конфликт с Советским государством.

Татьяна Тарханова ничего антигосударственного не совершила, ее противоречия были как будто личного характера, но в действительности имели характер общественный. Всю жизнь Татьяна шла навстречу собственным желаниям. У нее не было сознания единства между своими желаниями и какой-то общественной необходимостью. Да и собственные ее желания были произвольны и порой совершенно случайны. Но в их исполнении ведь смысл жизни. И хоть она порицала Сергея за его чрезмерные заботы о собственном преуспевании, в сущности они в какой-то степени были свойственны и ей самой. И вдруг жизненные обстоятельства сложились так, что в институт она не поступила, от Сергея ушла, театр пришлось покинуть. Кто бы мог предвидеть, что ей придется возить на электрокаре глину, взяться за профессию совсем не романтическую, совершенно не значащуюся в списках героических и романтических профессий, которые так заманчиво преподносились в школе. Глина, фасонные и простые изделия из нее, какие-то доменные припасы, кауперы, огнеупорные кирпичи. Мама родная, куда ее ввергли! А не поступить на комбинат тоже было нельзя. Должна же она хоть сама себя прокормить. И сразу был потерян смысл жизни. Ни института, ни театра, ни Сергея. Конечно, все эти маленькие и большие изделия из огнеупорной глины нужны были стране как хлеб. Не дай их сегодня Глинск, завтра выйдут из строя доменные печи, мартены, вагранки, основа основ великой индустрии великого государства. Но Татьяна была далека от этих слишком крупных для нее общественных интересов. Видимо, для этого мало знать, что без огнеупора нет металлургии. Надо еще понять зависимость своей судьбы от судеб многих людей. Смысл жизни рождается у человека в сложном сплаве сознания и чувств, характера и устремлений, и очень часто после столкновения с неудачами.