Испанский дневник

Позиции фашистов имеют на своем левом фланге отроги Пиренейских гор, а на правом – город Теруэль. Почти посередине фронт пересекается рекой Эбро. Правительственные части ставят себе задачей отрезать фашистов от Пиренеев, прорвать фронт между Сарагосой и Уэской и, наконец, взять оба города, которые прикрывают провинцию Наварра – самый реакционный центр мятежа. Одновременно внизу, на юге, колонна, сформированная в Валенсии, подходит к Теруэлю, чтобы, взяв его, ударить по правому флангу фашистов.

Борьба затруднена сильно пересеченной местностью, частью переходящей в горный рельеф. Из артиллерии с обеих сторон действуют скорострельные пушки «Виккерс» калибра сто пять миллиметров, горные орудия типа «Шнейдер», испанского производства, и французские 75-миллиметровые. У мятежников есть несколько крепостных орудий и танки. У правительственных войск есть бронепоезд. Пехота с обеих сторон вооружена винтовками «Маузер» и отчасти ручными гранатами. Есть отдельные минно-подрывные команды. Есть несколько легких разведывательных самолетов. Средства связи и управления ничтожны. Бои ведутся за обладание отдельными естественными рубежами, высотами и населенными пунктами. Саперных полевых работ не производится, окопов нет.

– Это все. Остальное вы увидите сами.

Полковник положил на карту аккуратно отточенный красный карандаш.

Пожав руку, он остался стоять посреди огромной комнаты, хмурый, длиннолицый испанец.

Мы спали в прохладных каменных покоях епископского дома; серебряная луна лилась в окна; солдаты под арками спорили и пели.

12 августа

В Ангиесе стоят крестьянские отряды, батальон полка Виллальба и штаб артиллерии. Капитан Медрано, румяный, толстый весельчак, ранен в ногу, она у него забинтована; ходит с палкой, переваливаясь. Орудия стоят почему-то здесь, в пятнадцати километрах от противника, в крестьянских дворах, под чехлами. Их показывают с гордостью, простодушно объясняют, что орудия пока не стреляли, потому что к ним нет снарядов.

Выдвинулись еще вперед. На пятнадцатом километре впереди Ангиеса часовой сказал, что дальше нельзя, здесь стреляют, дальше противник.

Здесь же, в домике шоссейных рабочих, стоит рота из полка Виллальба. Местный капитан, пожилой и толстый, остался очень недоволен нашим желанием пройти по передней линии. Он предложил вместо этого пообедать. Обед будет чудесный – баранина уже жарится на угольях, вино изумительное, фруктов таких нигде не сыскать.

– Кто ваш противник?

– Мятежники.

– Конкретно кто, какие силы? Сколько орудий, пулеметов? Есть ли кавалерия?

Капитан пожал плечами. Противник потому и называется противником, неприятелем, энемиго, что не сообщает о своем расположении, о своих силах. Иначе он был бы не неприятель, не энемиго, а приятель, амиго! Все кругом засмеялись познаниям и остроумию капитана.

– А разведки вы не делали?

Нет, капитан не делал разведки. Хотя один солдат ходил охотиться на диких кроликов и говорит, что слева у мятежников есть пулеметы, они в него стреляли. Если сеньору хочется, парня можно расспросить поподробнее; капитан сам давно собирался это сделать. Стали искать парня, но он, оказывается, уехал в Лериду, у него заболела сестра. Тем временем дело все-таки подходит к обеду. Обед в самом деле отличный. Сидят по-демократически, все вместе, все чинно прислушиваются к любезной беседе, которую переводит Марина, капитан хвалит Красною Армию, а я хвалю испанскую. Капитан объясняет, чти он уже тридцать лет на военной службе, что он всегда был и всегда будет предан правительству. Он не может понять, как так люди могли выступить против правительства. Мало ли, что правительство им не нравится – это еще не резон против него восставать. Правительство есть правительство… Горы ароматной баранины постепенно тают. Меня учат пить из поррона – глиняной посудины с одним коротким и одним длинным носом, – направляя струю вина прямо в раскрытый рот; всех смешит мое неумение. Они поражены, узнав, что в России нет порронов и что там умеют пить только из стаканов.

После обеда капитан исчез – солдаты показали жестами, что он отправился на боковую. Они, видимо, очень довольны таким отцом-командиром; через Марину объяснили, что он хороший человек.

Мы с Хименесом вышли за сторожевое охранение и поползли вперед. Солдаты не удерживали нас. Метров через сто надоело ползти – пошли на корточках, потом в рост. Кругом тишина, безлюдье, ветер. Так прошли около трех километров, натолкнулись на телегу без лошадей, больше ничего, тихо. Хименес рассмотрел в мой бинокль холмы кругом – еще на два-три километра никаких огневых позиций. Может быть, противник за этой грядой, а может быть, и дальше. Вернулись, стали втолковывать охранению, что противника нет по меньшей мере километра на четыре. Они подтвердили. Марине солдаты тоже сказали, что знают, что противник далеко, но что наступать на него нельзя, потому что на то нет ордера (приказа) из центра.

Мы направились севернее, к деревне Сиетамо, накануне захваченной у фашистов в шестой раз. Деревня чернела старыми каменными домами в седловине гор.

Уже в темноте мы поднялись на седловину. В Сиетамо стоит хорошо вооруженный рабочий отряд. Люди пришли из Барселоны, они участники июльских боев, обстрелянные, спокойные ребята. Командир колонны Сантос, каменщик, работал еще недавно на юге Франции. При нем есть советник, молоденький лейтенант. Военных специалистов здесь называют «текнико». Мне показали двух убитых в утренней перестрелке. Одному пуля вошла в голову, над ухом, другому – в крестец. Оба похожие друг на друга, небольшого роста, худенькие парни, почти мальчики. У одного в руке сжат белый платок. Это первые мертвецы, которых я увидел в испанской гражданской войне.

Завтра утром колонна хочет занять две высоты, господствующие со стороны мятежников над Сиетамо. Мы с Хименесом легли спать в древнем крестьянском доме, на каменных скамьях, на кожаных тюфяках. Из пустой бочки кисло и дурманяще пахло вином.

Проснулись от взрыва и перестрелки. Вскочили на ноги, схватились за винтовки. Я вбежал в соседнюю горницу, осветил Марину спичкой, – она крепко спала, одетая, вытянув длинные ноги, улыбаясь по-детски. При первом оклике встала, ничего не спросила, взяла в руки тяжелое свое ружье. Я открыл ворота настежь, поставил машину на выезде, посадил девочку на заднее сиденье. Вдоль улочки шла стрельба. Перебежками мы с Хименесом пробралась вперед. С колокольни кто-то, видимо наш, швырялся гранатами через крыши. Грохот отчаянный. Вопли. Это орут фашисты – их леденящий душу крик очень влияет на наших бойцов. Вдруг, чуть не ударившись лбами, мы столкнулись с Сантосом. Он в двух словах объяснил: караул задремал, фашисты перерезали его и заняли, видимо небольшим отрядом, окраину деревни. Теперь надо отрезать этот авангард, пока к нему не подошли подкрепления.

Бой длился еще около часа. Загорелся стог сена, около него звонко затрещало и заискрилось оливковое дерево. Наконец стрельба с той стороны совсем утихла. Маленькими группками, пользуясь светом луны, начали прочищать край деревни. Нашли только двух убитых фашистов в форме «терсио» – иностранного легиона. У одного ручной гранатой совсем обезображено, сорвано лицо; возможно, он размахнулся гранатой и ударил ею нечаянно в стенку дома против себя – улицы здесь очень узкие.

Поставили новые караулы и пошли разогревать кофе. Мы убеждали Сантоса тотчас же сделать контратаку, но он говорит, что люди не привыкли драться ночью.

Невыспавшиеся, злые, в пять часов утра мы сели в машину.

13 августа

Проселочными дорогами, в густых облаках тяжелой, едкой пыли, мы едем вдоль фронта вниз, к Тардиенте. Дороги не все поименованы, крестьяне в деревнях советуют быть осторожными: очень легко незаметно заехать к мятежникам – с нашей стороны непрерывной линии охранений нет. Из-за этого мы несколько раз кружим, возвращаемся и подолгу стоим на перекрестках.