Страница 7 из 20
Брячислав первый разинул рот, за ним и Путята, и Волчий Хвост, и Ждберн завопили одной глоткой:
– Кинем жребий на наикрасивейших сынов и дщерей наших. Кому жребий выпадет, того зарежем богу нашему.
Знали сии бояре: минет жребий чад их.
Бояре, дружина, старци градские загалдели тут же согласно: «Быть по сему. Кому жребий выпадет, того зарежем богови нашему!» Волхвы заголосили, словно калёным железом ужаленные, закричали прежнее, супротивное, многажды рекомое. Зворун вздел руки, в деснице сжимал посох.
– Что речёте, окаянные!
Брячислав, боров откормленный на двух ногах, иной конь под туловом приседает, напирал грудью на тщедушного волхва:
– Иди, иди, старче! Идите, ярок да тёлок выбирайте. Се наша треба, без вас решим, без вас принесём.
Бояре, дружина крепкими плечами, а то и тычками вытеснили ярившихся волхвов за внешнюю краду. Блуд кивнул Мистише. Тот сунул руку в холстяной мешок. Мешок перед тем потряс, чтоб без обмана было. Нашарив, вытянул вощёную дощечку. Показав дощечку боярам, прочитал скороговоркой одиннадцать имён. Кашлянув, прочитал двенадцатое: «Отрок Иван, сын варяга Буды».
Вчера день-деньской старци градские ходили с сотскими по Киеву, глаголили вполголоса со старшинами, заглядывали во дворы. К вечеру выбрали двенадцатью двенадцать отроков и юниц. Мистиша при свечах выписал имена на двенадцать одинаковых дощечек. Одинаковых постороннему глазу. На одной знак имелся, одному Мистише ведомый.
Из другого мешка Мистиша вынул двенадцать чистых дощечек. Изогнутым писалом начертал на каждом по одному имени. Скидал дощечки в мешок, потряс хорошенько. Бояре, дружинники, старци глядели, затаив дыхание. Вновь пошарила сноровистая рука в мешке. Прикусив губу, жеребьёвщик вынул меченую дощечку, громко прочёл: «Отрок Иван, сын варяга Буды».
– Быть по сему. Бери гридней, скачи к Буды, – велел Блуд, перевёл дух, отёр со лба выступивший пот.
2
Двор Буды находился неподалёку, полверсты едва наберётся, да негоже княжим людям пеши волю княжью исполнять.
Не слезая с коня, Мистиша раз-другой ударил рукояткой меча в тёсаные воротца. Крепко ударил, аж гул пошёл. Во дворе лаем зашлась собака, но людских голосов не слышалось. Мистиша пнул ногой в другой раз, прислушался. Зашлёпали босые ноги, калитка приоткрылась на две пяди. В щели появилась голова с нечёсаными волосами. Серые глаза вопросительно смотрели на гридней.
– Чего вылупился? – заорал Мистиша. – Ворота отворяй. Хозяин-то дома?
– Погодите, – независимо ответил обель. – Сейчас хозяина спрошу.
– У тебя что, бельма на глазах? – взъярился Мистиша. – Не видишь? Княжьи люди мы. Дело к твоему хозяину. Отворяй скорей, пока ворота в щепы не разнесли.
Голова скрылась. Прошуршал засов, ворота растворились. Вслед за Мистишей во двор въехали десяток сопровождавших его гридней. На улице толпились привлечённые шумом любопытствующие мужики, боярские челядинцы из соседних дворов. Из греков варяг вернулся с тугой мошной. Избу справил двухъярусную, с сенями на резных столбцах. По периметру двора располагались рубленые, крытые соломой одрины, клети. У крайней клети бесновался волкодав.
– Уйми собаку да покличь хозяина, – распоряжался Мистиша.
Хозяин в зелёной ферязи уже показался в сенях. Положив сильные руки на перильца, сурово смотрел на незваных гостей.
– Чего надобно от меня князю?
– Будь здрав, Буды! – насмешливо, глумливо выкрикнул княжий прихвостень, представляя заранее униженные мольбы варяга о пощаде. Усладой бывали такие минуты. – Радость великую тебе привезли, Наши боги выбрали твоего сына. Давай его нам, мы укажем ему дорогу к богам.
Оторопь взяла варяга. Ладони сжали перила, аж суставы на пальцах побелели. Откинулся корпусом назад, смотрел расширившимися зрачками.
– Ай не понял? Боги твоего сына требуют. Отдай его нам! – уже со злобой, распаляя себя перед кровью, выкрикнул княжий угодник.
К Буды вернулось самообладание. Понял варяг, для чего надобен сын нечестивцам. Смерть стояла во дворе, но старый воин не страшился её. Всемогий бог испытывал его, и он с радостью был готов принять муки ради него.
– Почто ж они сами не пришли, боги ваши бесовские? – презрительно спросил варяг. – Пускай придут и возьмут, а вам не отдам.
– Ты что речёшь, богохульник? – ярился Мистиша. – Богам противиться возжелал? Гляди, раздерёт тя Перун родией.
– Ваши боги – истуканы деревянные. Сегодня они есть, а завтра их нету, сгниют деревяшки. Бог един, и верую я в него. Не отдам сына на бесовское требище.
– Добром не отдашь – сами возьмём. Тебе же хуже будет.
Мистиша словно не понимал собственных речей. Что может для родителя быть горше смерти единственного дитяти? Собственную жизнь с радостью обменяет на жизнь сына. Варяг скрылся в избе. Гости расслабились, считая того покорившимся злой участи. Буды появился в сенях вместе с сыном. Глянув на обоих, Мистиша с досады скривился. Варяг сжимал в руках сулицы, на поясе висел крыжатый меч, отрок держал наготове лук с наложенной на тетиву стрелой.
– Волоките сюда кутёнка, – процедил Мистиша сквозь зубы.
Трое гридней, соскочив с коней, стремглав кинулись к лестнице. С сеней метнулась тень, и прыткий Вышко, коий не мог видеть пред собой чьей-либо спины, и всегда лезший напередки, раскинув руки, повалился на поспешавших за ним товарищей. В шее кмета торчало копьё, кровь хлестала струёй, орошая лестницу, руки, подхватившие враз обмякшее тело. Самому Мистише в грудь ткнулась стрела. Выручила предусмотрительность – под кафтан надел бронь. Толпа ахнула и попятилась к одринам. Раздалась громкая брань, конское ржанье. Мужику в ляжку вцепилась собака. Обезумевший от боли раненный стрелой конь сбросил вершника. Мистиша велел спешиться, вывести коней со двора. Осатаневший пёс издыхал с разрубленным хребтом.
Крепко выругался Мистиша. За убитого гридня перед князем ответ держать придётся, не в брани погиб. Ещё и другой охает, то ли зашибся, то ли ногу вывихнул. Не ожидал хитрец и проныра, что здесь, на Горе, в самом центре Киева, близ теремного двора, кто-нибудь поднимет руку на княжих людей. Предвкушал насладиться униженными мольбами, стенаниями, а оно вона как вышло.
Неожиданная смерть товарища взъярила гридней. Уже и без понуканий своего временного начальника жаждали поквитаться с варягом. Слепая ярость грозила обернуться новыми смертями. Не на брань отправлялись, ни копий, ни луков гридни с собой не взяли. Буды готовился метнуть следующее копьё, Иван держал наготове лук. Пока по неширокой лестнице взберутся на сени, варяги успеют ещё не одного кмета лишить жизни.
– Запалить их, что ли? – со злобой молвил Мистиша.
– Что ты, милай? – загалдели мужики. – Сушь стоит, а ну как огонь на другие дворы перекинется?
– За такие дела князь не похвалит, – заметил старший гридень.
– То верно, – согласился Мистиша.
Двор варяга стоял по соседству с боярскими хороминами. Запалишь – и князь не спасёт от боярского гнева. Перемолвившись с десятинником, Мистиша велел пятерым гридням посноровистей обойти избу, вломиться через окна, мужикам же сказал:
– Вот, что, милаи, слушай меня. Ежели эти бесы ещё хоть одного княжьего кмета завалят, велю палить варяговы хоромы. А ежели беда какая выйдет, скажу боярам: ваши людишки потатчиками княжьему ослушнику были, потому и пожар случился. Вам же хуже будет. Помогайте нам. Тащите топоры, плахи, шкуры.
Несчастье, пришедшее во двор Буды, сочувствия не вызвало. Варяг для русича – серый хищник. Варяг служит не Земле, князю, и на службе той беспощаден и безжалостен. Трудно, сея зло и обиды, рассчитывать на людскую доброту. Если пришла пора поквитаться с одним из обидчиков, о том, какой он веры, каким богам поклоняется, Перуну, Одину, Христу ли, о том и думать никто не думает.
Дверь из избы в сени трещала. Под сени, прикрывшись от стрел плахами и шкурами, пробрались мужики, рубили топорами столбцы. Ещё одна Иванова стрела нашла себе жертву среди мужиков, но смертный час варягов приближался. Сени качались, готовые рухнуть. Прижавшись спиной к стене, поставив рядом с собой сына, Буды выкрикнул что есть мочи: