Страница 14 из 16
«Все кончено!»
Глава 7. Заседание Лиги Наций в королевском дворце в Гааге и Вестминстере. Конференция по репарациям и Морская конференция
Гаагская конференция. – Великолепный Тардье. – Адольф Шерон и ее величество королева Вильгельмина. – Принц-консорт и нескромные фотографы. – Туман и первое заседание Морской конференции. – Верный Эмиль запирает на ключ Аристида Бриана. – Харакири адмирала Такарабе. – Ура адмиралу Бриану!
Проходят месяцы…
Штреземана заменил Курциус.
Седьмого ноября 1929 года, после семнадцатидневного министерского кризиса, Андре Тардье, получив большинство над левыми партиями в семьдесят один голос, становится председателем Совета министров…
Отныне в Германии организуется финансовое сопротивление плану Юнга; речь идет о том, чтобы приспособить немецкие законы к режиму этого плана; комитет Гугенберга требует проведения плебисцита, направленного против плана…
Седьмого декабря германский министр финансов Ялмар Шахт опубликовывает меморандум: «Для нас, немецких граждан, бремя, налагаемое планом Юнга, слишком тяжело».
Проведенный 22 декабря плебисцит показывает, что массы с ненавистью относятся к плану Юнга и восторженно приветствуют организацию «Стальной шлем» и особенно Адольфа Гитлера, молодого агитатора, называющего себя национал-социалистом…
Что же касается немецкого правительства, то оно лишь весьма мягко пытается сдерживать манифестации, которые свидетельствуют о влиянии этого молодого честолюбца.
С другой стороны, нет ни малейшей точки соприкосновения между Аристидом Брианом и преемником Штреземана Курциусом, заурядным адвокатом, человеком небольшого роста, корректным и педантичным, ни глупым, ни умным, назначенным 15 октября на пост министра иностранных дел и рассматриваемого делегациями в качестве выразителя последней воли его предшественника.
Не позволяя себе отвлекаться от цели, Муссолини акцентирует политику будущих колониальных захватов и публикует в «Имперо» изложение своей программы:
«Что касается Африки, нам необходимо было бы сделать скачок вправо и влево. Используя в качестве центра наших владений Триполи, нам следует, с одной стороны, протянуть руку до Туниса, а с другой – приобрести небольшую часть Марокко, не забывая в то же время о Египте и о Ливии, с тем чтобы соединиться через Нил с нашими владениями на Красном море! Наконец, в отношении Азии, мы могли бы, между прочим, утверждать, что нас интересует вся зона, расположенная в районе Додеканезских островов и Кипра, а также – Смирны и Антиохии и даже далее!»
Когда 2 января 1930 года экспресс «Золотая стрела» останавливается на вокзале в Гааге, четыре игрока продолжают еще с азартом играть в домино.
«Домино! – восклицает один из четверых, самый возбужденный из них, с очень длинным мундштуком во рту. Восхищенный, он продолжает: – Франция так красиво играла и выиграла партию! Честное слово, разве это не хорошее предзнаменование?» И Андре Тардье – ибо это был он – стал рассыпаться в приветствиях перед голландскими властями, прибывшими на перрон приветствовать нового председателя Совета министров Франции, в то время как Аристид Бриан, Луи Лушер и министр финансов Адольф Шерон медленно выходили из вагона.
В первый раз становится заметно, что здоровье Бриана ухудшилось. Вечером, когда он принимает представителей печати, он охотно позволяет теперь говорить Тардье и смотрит на него одновременно с грустью и как бы забавляясь: «Другое поколение – другие методы», – бормочет он, в то время как Тардье, жестикулируя мундштуком, с вызывающим видом пытается толковать самые сложные проблемы, как ему кажется, оригинально и по-новому.
Бриан молчаливо не одобряет этого, но чувствуется, что он слишком устал, чтобы восстанавливать истину. Часто это бывает очень тяжело.
Сотрудник Клемансо, Андре Тардье, в своих неизменных лакированных ботинках и в цилиндре, одетый по последнему крику моды в нечто среднее между пиджаком и сюртуком, со своим мундштуком, более длинным, чем у Рузвельта, со свойственным ему вызывающим и насмешливым видом, представляет собой законченный тип французского буржуа, сына крупного буржуа.
Несмотря на недостаток политического чутья и почти полное отсутствие интуиции, он одарен высокими качествами человека действия. Его мозг представляет собой великолепную рабочую машину. «Это паровоз, всегда мчащийся с предельной скоростью, – говорят о нем чиновники и добавляют: – Но при нем никогда не может быть компромиссов. В политике он ломает все!»
Он несколько склонен к тому, чтобы «бить на эффект», и нет уверенности в том, что в его руках политика Франции в Лиге Наций, политика тонкая, разнообразная и сложная, будет иметь определенный успех.
Его отношение к Бриану определяется репликой, брошенной им в палате депутатов: «Ваша политика, господин Бриан, – это политика дохлой собаки, которую несет по течению!»
В Гааге через несколько дней после начала конференции королева Вильгельмина устраивает большое празднество в королевском дворце.
В небольшом салоне собрались за карточной игрой в тридцать одно увешанные орденами и с орденскими лентами через плечо послы, посланники, делегаты и избранные журналисты. В течение сорока пяти минут они ожидают торжественного знака, чтобы вместе со своими делегациями пройти перед их величествами – королевой Голландии Вильгелъминой, принцем-консортом и маленькой принцессой.
Председатель Совета министров Андре Тардье «более великолепен, чем когда-либо». Бриан (сопровождаемый на этот раз генеральным секретарем Кэ д’Орсэ Филиппом Бертело), Лушер и тучный министр финансов, сенатор от департамента Орн знаменитый Адольф Шерон, которого его диспут с новым английским министром финансов Сноуденом уже со времени первой Гаагской конференции сделал известным на международной арене, сопровождают председателя Тардье.
Хитрый, изворотливый Адольф Шерон, с маленькой бородкой, на коротеньких ножках и с огромным животом, все время мелочно спорит по вопросам права и юриспруденции. Это настоящий нормандский крестьянин: «Соотечественник палачей Жанны д’Арк» – как его всегда называет Бриан. Ест он феноменально. Еда – это важнейшая забота в его жизни.
«Я слежу за тем, чтобы Адольф всегда имел за обедом целого цыпленка, так как это как раз то, что ему нужно», – часто повторяет его жена Мари, дочь богатых буржуа из Кана. Но мы все знаем, что это только часть его обеда. Впрочем, спустя десять лет он и скончается от несварения желудка.
Коллеги Шерона по министерству всегда подтрунивают над ним по этому поводу.
В этот вечер в Гааге Шерон бросает на Тардье мрачные взгляды и ворчит про себя. Одному из делегатов, который спрашивает, что случилось, Адольф Шерон отвечает: «Я подозреваю, что наш председатель Совета министров Андре Тардье замешан в историю, которая произошла со мной и которая сильно меня огорчает».
У Шерона в округе Лизье, где он был избран сенатором, имелся свой старый портной, у которого он перестал заказывать одежду с тех пор, как пришел к власти. Тардье подделал почерк портного и направил Шерону письмо следующего содержания:
«Господин министр, я не могу пережить бесчестия, которое вы мне нанесли, не заказав мне вашего первого костюма министра финансов. Я кончаю с собой!» И в то же утро при выходе делегации с совещания потрясенный Адольф Шерон немедленно прочел это письмо своим коллегам, прося у них совета…
Но вот уже служители и камергеры приглашают французскую делегацию продефилировать перед их величествами. Адольф Шерон торжественно становится четвертым – после Тардье, Бриана и Лушера.
В глубине зала причудливой архитектуры на возвышении стоит одетая во все белое королева Вильгельмина между королевой-матерью Эммой и своей дочерью, юной принцессой Юлианой. Позади них полный господин – принц-консорт. Королева держит в руках, старательно затянутых в белые лайковые перчатки, небольшой список вопросов, которые она должна задать каждому делегату. Но государыня, по-видимому, перепутала вопросы и спрашивает у старого холостяка Бриана, у которого никогда не было семьи, то, что должна была спросить у Лушера, имевшего несколько дочерей.