Страница 10 из 31
— Войдите.
Он вошел в темную каюту. — Кромвель, сэр, старший вахтенный офицер. На горизонте виден свет. Фор-марсовый впередсмотрящий заметил его около десяти минут назад. Я думаю вам лучше самому подняться наверх и увидеть его, сэр.
Тусклая керосиновая лампа у капитанской койки ярко вспыхнула, возвращаясь к жизни.
С усталым вздохом, капитан Клавдий Граччи повернулся, сел в койке и вставил ноги в теплые домашние туфли. Ночная рубашка едва прикрывала его колени, он встал, нащупывая очки на ночном столике.
Натянув очки, он посмотрел на Кромвеля. Несмотря на очки и мятую ночную рубашку Клавдий по-прежнему имел осанку римского патриция: волосы серебристо-серые и коротко постриженные, плечи широкие вопреки его шестидесятипятилетнему возрасту. Давным-давно, еще до Республики, он по-настоящему командовал галерой, но он прекрасно приспособился к новому миру, созданному янки и был, как экспертом в командовании паровым крейсером, так и в управлении кораблем, приводимым в движение парусом и веслами. Его суровая осанка была простым блефом. Он был любимцем всех матросов на флоте, его знали как человека, который был простым и всегда готовым выслушать другого. Командование новейшим крейсером Республики было воспринято всеми в качестве кульминации блестящей карьеры.
— На что похож свет, м-р Кромвель?
— Сэр, красное свечение, похоже на огонь, но еще есть вспышки, чем-то напоминающие зарницу, но немного иначе.
Капитан Граччи кивнул, проведя пальцами по тому, что осталось от его шевелюры. — Давай, парень, посмотрим на твой огонь.
Даже проснувшись посреди ночи, Граччи всегда оставался спокоен, с манерой разговора по отечески. Также было обычным, что он принял называть Кромвеля, и еще нескольких других избранных словом «парень». Он, шаркая ногами, вышел из каюты на мостик, Кромвель с почтением последовал за ним.
Подхватив бинокль из связки, висящей рядом со стулом, он оперся локтями о леер и внимательно посмотрел вперед. После света в каюте, Кромвелю пришлось зажмуриться на минуту, чтобы позволить глазам снова привыкнуть к темноте, прежде чем он смог увидеть сверкающее пятнышко красного цвета на горизонте.
— Текущее положение? — спросил Граччи, и Кромвель, предвосхищая запрос капитана, указал на карте последнюю ежечасную отметку перехода.
Он кивнул, взглянув на карту. Они находились в пяти сотнях миль за «линией», границы, созданной по договору с казанами около пятнадцати лет назад. Не было никаких ориентиров, островов, или территорий, чтобы обозначить ее, просто линия, проведенная на карте, за которую обе стороны согласились не заступать.
Соглашение было достигнуто после первого президентского срока Кина. Кин с пеной у рта убеждал голосовать против, заявляя, что если казаны настолько упорно не хотят никого пускать за эту линию, то это ясно показывает, что они что-то скрывают, или еще хуже, прячут до тех пор, пока не пожелают раскрыть это.
Мнение на военном флоте разделилось. Некоторые, включая адмирала Булфинча, заявили, что до тех пор, пока Республика не сможет по-настоящему поставить в строй значительный флот, будет лучше соблюдать соглашение и спокойно строить. Но постройка шла медленно. Весь флот по-прежнему насчитывал всего девять броненосных крейсеров. «Геттисберг» был самым новым кораблем, и еще три однотипных судна должны будут быть полностью готовы, и сданы в эксплуатацию к концу лета.
Таким образом, для всех на борту стало огромным сюрпризом, когда Граччи, как только они вышли в море, объявил, что они получили секретные приказы прямо от президента Кина плыть за линию и, как тот выразился — «разнюхайте там чуток».
Граччи на минуту опустил морской бинокль, сверился с картой, что-то пробурчал и снова поднял его.
Прошло около минуты, Граччи, по своей привычке, что-то брюзжал про себя. Некоторые члены экипажа думали, что это явный признак ухудшения состояния старого ветерана. Разумные люди никогда не высказывали вслух своего мнения о капитанах, они просто подчинялись и выживали. Граччи был капитаном, и если он хотел бормотать, то это было его право.
По сравнению с некоторыми другими из команды, бормотание являлось некоей чертой характера, с которой Кромвель мог справиться. Он слышал рассказы о капитане Федоре, который был тихо отстранен от командования, после того, как члены экипажа доложили, что он взялся за привычку взбираться ночью по такелажу, для того, чтобы поговорить со святыми. А еще существовало пресловутое дело о капитане Сине, который после шести месяцев плавания в рекогносцировочной миссии, ни разу не встретив другой корабль или не увидев земли, просто вытащил револьвер, выбил мозги первому лейтенанту и главному старшине, а затем бросился через леер, где акулы, которые всегда сопровождали корабль, сделали свою работу.
Командование на флоте порой доводило до определенного уровня безумия и бормотание Граччи, если оно не заходило дальше, было ерундой. Кроме того, Граччи был одним из выживших в Великой войне, и за одно это он заслуживал уважения.
— Так горит город, — наконец заявил Граччи, опустив бинокль и посмотрев на Кромвеля. — Видел это не раз в той войне. — Он вздохнул, покачивая головой. — Другие вспышки… я бы сказал, что это сражение, та еще битва.
Кромвель, наученный с раннего детства, что если не уверен, то лучше ничего не говорить, молчал.
Граччи рассеянно посмотрел на него. — Мы пришли сюда, чтобы слегка разведать вокруг, мистер Кромвель, и я думаю, что мы что-то нашли. Я так понимаю, ты слышал слухи о том, что, то торговое судно, «Святой Григорий», заявило о находке.
— Да, сэр.
Каждый слышал. Это являлось самой горячей темой для разговоров с тех пор как Граччи рассказал экипажу об их миссии.
— Отлично, сынок, я думаю, мы нашли еще один город, отданный на разграбление. Я чувствую это. Ты почти можешь ощутить его запах.
— Я думаю, мы наткнулись на войну. После всех этих лет, мы наконец нашли их.
— Мистер Кромвель, я предлагаю бить сбор. Поднимите-ка лично с постели старшего механика и скажите ему, чтобы разжигал котлы. Я хочу, чтобы у нас был стопроцентный напор пара, если нам понадобится маневрировать. Поймайте штурмана, пока вы там. Попросите его стянуть все паруса. Мы пойдем на одном пару.
Граччи начал движение обратно в свою каюту, затем повернулся. — И, черт побери, мальчик, попроси кого-нибудь принести мне чаю.
Кромвель отдал честь.
В этот полуночный час на борту броненосного крейсера «Геттисберг» все спали. Единственные, кто бодрствовал наверху, это команда на мостике, впередсмотрящие и вахтенный офицер.
В течение нескольких секунд все изменилось. Кромвель прокричал старшине приказ бить сбор. Старшина помчался по направлению к корме, спрыгнув на трап, ведущий на главную орудийную палубу внизу, в то время как Кромвель пошел вперед, к открытому люку на полубак, на офицерскую территорию.
Граччи рассказывал ему, что всего лишь одно короткое поколение назад, вотчиной офицеров являлась корма, где попутный ветерок был все еще свежим и просторный ют являлся местом для сильных мира сего, чтобы принять утренний моцион. Все это было убрано с данного, предназначенного на походы на длинные дистанции, броненосного крейсера. Хотя он по-прежнему мог идти под парусами, два двигателя были установлены прямо в средней части корабля, ближе к корме, громоздкие котлы и огромные поршни, более семи сотен тонн стали и чугуна, чтобы привести в действие два винта. Теперь корма являлась местом пара, угольных бункеров, смазки и жары, а носовая часть являлась местом, где дули свежие ветра и где воцарилось относительное спокойствие.
Перешагивая по две ступеньки за раз, он выбрался на главную палубу, и помчался мимо крошечных каморок-кают восьми мичманов, четырех лейтенантов и его начальства. Приостановившись у небольшой одноместной каюты старшего механика Свенсона, он заколотил в дверь, выкрикивая приказы капитана, и пошел дальше к штурману, затем пробежался вдобавок по коридору, чтобы убедиться, что остальные также проснулись.