Страница 11 из 14
Этот вывод вызвал горячие возражения. Магистр Московского университета, где Надеждин защищал свою диссертацию, H. H. Средний-Камашев выступил с полемической рецензией. Правда, он не расходился с Надеждиным в общей оценке «Комедии». «Когда Данте, – рассуждал перед этим Камашев, – написал свою „Божественную комедию“, тогда можно было еще подумать, что она есть произведение случайное, выражающее только частность, индивидуальность поэта; но когда это произведение прожило века, когда много столетий после того человечество находило в нем постоянно что-то родное, когда целый продолжительный ряд совершеннейших проблесков поэтической жизни народов являлись постоянно в одном свете, общем гениальному Данту хотя и выражали другие частности, тогда нельзя уже было смотреть на него как на что-то, имеющее основанием одну личность писателя, тогда должно было возвысить его на степень деятельного органа в Истории литературы, на степень поэта, в котором разительно обнаружилась жизнь человечества в решительном переломе ее, в котором, как в зерне, сосредоточилось бытие целого периода»[133]. Вместе с тем, солидаризуясь с Надеждиным в том, что XIX столетие весьма отличается от «средних веков рыцарства, обнаруживших романтизм в полнейшем развитии», Средний-Камашев резонно полагал: «…отличаться и почти ни в чем не сходствовать – большая разница. Мы до сих пор еще те же европейцы, которые были за пять столетий тому назад: у нас та же религия, несмотря на то, что Реформация была причиною многих изменений; политическая жизнь наша есть непосредственное следствие феодализма <…> наконец, самая философия наша еще вполне носит на себе признаки происхождения ее из форм человеческого духа; мы до сих пор те же еще рыцари, но только охладевшие; если у нас и нет Дантов, Тассов, то мы имеем Байронов, Гёте…»[134].
В полемике Среднего-Камашева с Надеждиным обнаружилось любопытное явление. Как тот, так и другой исходили из идеи закономерного развития. Но для Надеждина такая закономерность лежала в сфере диалектической логики и отождествлялась с гегелевской триадой: классическая поэзия (тезис) – романтическая (антитезис) – новая (синтез). В этом заключались свои достоинства и свои недостатки. Мысль Надеждина, как верно отметил Ю. В. Манн, была сильна в своем философском, абстрагирующем качестве[135]. Правда, идея трехфазисного развития искусства не являлась абсолютно новой. В 1824 г. Ф. Шлегель писал одному из своих корреспондентов: «…сохранилась еще та традиция, согласно которой нужно возвратиться к древности и к природе… Винкельман учил рассматривать древность как нечто целое и первый дал пример обоснования искусства через историю его развития»[136].
Вслед за Шлегелем Надеждин полагал, что синтез классицизма и романтизма должен дать форму искусству, соответствующему характеру новой эпохи, но в отличие от Шлегеля, считавшего Данте основоположником и отцом современной поэзии[137], Надеждин не признавал связей современного романтизма со средневековой поэзией и обвинял его в пустом подражании, которое наносит «ущерб нашему времени и позорит его»[138]. К слову сказать, журналист и известный историк H. A. Полевой, для которого романтизм был формой борьбы западноевропейских народов против феодализма, находил это мнение заимствованным и ложным; в поэзии от Данте до Байрона он видел развитие одной и той же эстетической идеи и утверждал, что «Данте, Шекспир, Кальдерон, Гёте, Байрон, новая философия германская, новая история Европы являются для нас не нелепостью, не бредом, но важными и великими задачами»[139].
Если для Надеждина «Божественная комедия» была полным выражением духа феодальной эпохи, то для Полевого именно с поэмы Данте начиналось разрушение этого духа в западноевропейском искусстве, и потому связь новейшей поэзии с «Комедией» Данте казалась ему несомненной. XIX век мыслился Полевым как век романтизма. Того же мнения придерживались и другие апологеты нового искусства, в том числе и Средний-Камашев. Но в отличие от Полевого, чья точка зрения не учитывала качественных изменений в развитии европейской поэзии от «Божественной комедии» до «Путешествия Чайльд-Гарольда»[140], взгляд Среднего-Камашева на новейшую литературу исходил из представления как о неповторимости различных стадий в развитии поэзии, так и об исторической преемственности между романтизмом и средневековым искусством. В своих воззрениях на этот предмет Средний-Камашев занимал как бы промежуточную позицию между Полевым и Надеждиным. Его взгляды на становление западноевропейской литературы были историчнее, чем философски абстрагирующая точка зрения Надеждина, но она позволяла автору диссертации предвидеть наступление новой эры в поэзии.
Вместе с тем нетрудно заметить, что спор видных представителей русской эстетической мысли о прошлом, настоящем и будущем романтизма постоянно включал в себя разговор о Данте и его «Комедии». Итальянский поэт играл немалую роль в обновлении русского эстетического сознания. Этому способствовали и труды адъюнкта кафедры истории русской словесности Московского университета С. П. Шевырёва.
В 1833 г. он защитил диссертацию «Дант и его век», а через два года опубликовал «Историю поэзии», в которой не мог и не хотел обойти вниманием «Божественную комедию». Известно, что романтики первые возвели личность и судьбу писателя в степень эстетической категории. «Рассматривая творения отдельно от жизни их авторов, – полагал Шатобриан, – классическая школа лишала себя еще одного могущественного средства оценки. В изгнании Данте – ключ к его гению»[141]. Вникнуть в жизнь Данте призывал и автор «Истории поэзии». «Не из источникали несчастья, – писал о поэте Шевырёв, – этого глубокого источника жизни, почерпнул он свою поэзию?»[142]
Рецензируя фундаментальный труд Шевырёва, «Библиотека для чтения» сопроводила эти слова ироническим междометием[143]. Видимо, рецензент расценил риторический вопрос как утверждение в поэзии беспредельного субъективизма. Между тем русский дантолог еще в диссертации стремился доказать, что поэма Данте есть «слияние учености века с народностью»[144]. «Божественная комедия» была для него прекрасным примером историзма художественного произведения, который ставился романтической эстетикой во главу угла. В то же время она представляла богатый материал для размышления об активности авторского сознания. «Где же создался этот мир, – спрашивал о „Комедии“ Шевырёв, – где он принял образ стройного и целого мира, если не в духе?»[145]
Такое суждение исключало свойственное классицистской эстетике убеждение, что подражание природе является сущностью искусства. «Каким же образом, – писал Шевырёв, продолжая рассуждать о „Божественной комедии“, – жизнь бурная эпических поэтов переходит в спокойное созерцание, напротив, жизнь покойная драматиков выражается в бурях поэм? Как разрешить это противоречие, если не предположить свободной творческой силы в фантазии человека, которая по-своему претворяет данные от жизни и природы?»[146] Кстати сказать, замечание, достойное настоящего шеллингианца, каким был С. П. Шевырёв[147]. Жанр «Божественной комедии» он определял как лиро-символическую поэму и подчеркивал, что это «совершенно свой собственный тип Поэмы», для которой характерно органическое сочетание поэзии и религии[148]. Свобода художественной формы, но при этом тесные узы поэзии с религией входили в ту формулу романтического искусства, которая складывалась в литературной теории немецкого романтизма. Однако религию йенские романтики трактовали как «особое чувство зависимости от бесконечного»[149]. В этом плане замечание Шевырёва о слияниии в «Комедии» поэзии с религией вскрывало особый смысл их единства и служило объяснением «лиросимволического» содержания поэмы. Недаром Ф. Шлегель утверждал, что бесконечное нельзя фиксировать в застывших понятиях, его лишь можно открывать и созерцать в символах[150].
133
Средний-Камашев И. Смерть Генриха III//Атеней. 1830. Ч. 1. № 2. С. 184.
134
Средний-Камашев H. H. Несколько замечаний на рассуждение г. Надеждина «О происхождении, свойствах и судьбе поэзии так называемой романтической» // Русские эстетические трактаты первой трети ХГХ века: В 2 т. Т. 2. М.: Искусство, 1974. С. 413. Подобное мнение ранее высказывал Рылеев: «Новая поэзия имеет еще свои подразделения, смотря по понятиям и духу веков, в коих появились ее гении. Таковы „Divina Comedia“ Данта и чародейство в поэме Тасса, Мильтон и Клопшток с высокими религиозными понятиями и, наконец, в наше время поэмы и трагедии Шиллера, Гёте и особенно Байрона, в коих живописуются страсти людей, их сокровенные побуждения, вечная борьба страстей с тайным стремлением к чему-то высокому, бесконечному» (Рылеев К. Ф. Несколько мнений о поэзии // Литературно-критические работы декабристов. М.: Худож. лит-ра, 1978. С. 220).
135
Манн Ю. В. Факультеты Надеждина // Надеждин Н. И. Литературная критика… С. 15.
136
Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. Г I. М.: Искусство, 1983. С. 380–381.
137
Там же. Т I. С. 376.
138
Надеждин Н. И. Указ. соч. С. 253.
139
Полевой H. A. Очерки русской литературы: В 2 т. СПб.: Б.и., 1839. Т. I. С. 38.
140
Это ни в коей мере не означает, что исторический подход в анализе литературных явлений был чужд Полевому. Мысль об изменчивости искусства в связи с историческими условиями была одной из основ его критического метода. «Идеал, – писал Полевой, – воспитывается обстоятельствами, духом времени, которые дают ему особенный цвет, особенное направление, особенную форму» (Московский телеграф. 1825. № 6. С. 30). В данном случае Данте и Байрон объединились Полевым в контексте одной эпохи по главной, «философической» сути их творчества, т. е. не по «соображению исторического века», а по «соображению философическому важнейших истин души человеческой» (Московский телеграф. 1837. № 37. С. 38).
141
Шатобриан Ф. Р. Опыт об английской литературе // Эстетика раннего русского романтизма. М.: Искусство, 1982. С. 225.
142
Шевырёв С. П. История поэзии. М.: Б.и., 1835. Ч. I. С. 90.
143
См.: Библиотека для чтения. 1836. Т. 15. № 4. Отд. 5. С. 1.
144
Шевырёв С. П. Дант и его время // Ученые записки императорского Московского университета. М., 1834. № 7, январь. С. 134.
145
Шевырёв С. П. История поэзии. С. 93. О дантологии Шевырёва см. также: Ракитин К. В. Данте в творчестве С. П. Шевырёва // Дантовские чтения. М.: Наука, 2005. С. 69–93.
146
Шевырёв С. П. История поэзии. С. 93.
147
В распоряжении Шевырёва были записки Йенских и Вюрцбургских чтений Шеллинга по философии искусства, список А. Вагнера (1798–1799) и Расмана (1805). См. об этом: Попов ПС. Состав и генезис «Философии искусства Шеллинга» // Шеллинг Ф. В. Философия искусства. М.: Мысль, 1966. С. 5.
148
Шевырёв С. П. Дант и его век (продолжение) // Ученые записки Императорского Московского университета, 1834. № 8. С. 372–373.
149
См.: Тулыга А. Шеллинг. М.: Мол. гвардия, 1982. С. 81.
150
См.: Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. С. 782.