Страница 23 из 69
Во время этих поисков юноше казалось, что у человека с веселым голосом есть волшебная палочка. Он выбирался из лабиринта зарослей с удивительной ловкостью. При встречах с часовыми и патрулями он обнаруживал сметливость сыщика и отвагу сорвиголовы. Даже препятствия, и те становились для него подмогой. Свесив голову на грудь, юноша безучастно следил за тем, как тот без труда справляется с враждебной природой.
Лес казался огромным жужжащим ульем; люди бестолково носились в нем по каким-то безумным кругам, но веселый человек уверенно вел юношу. Наконец он радостно и самодовольно засмеялся:
— Ну, вот и пришли. Костер видишь?
Юноша тупо кивнул.
— Вон там и стоит твой полк. А теперь прощай, парень, желаю удачи.
Горячая и сильная рука на секунду сжала вялые пальцы юноши, затем раздался веселый, беззаботный свист. И когда тот, кто так дружески помог ему, навсегда скрылся из его жизни, юноша вдруг сообразил, что ни разу не видел лица этого человека.
Глава XIII
Юноша медленно побрел на свет костра, к которому его привел ушедший друг. Еле передвигая ноги, он думал о предстоящей встрече с товарищами. Он был убежден, что сейчас пернатые стрелы насмешек вонзятся в его наболевшее сердце. У него не осталось сил на выдумки. Он будет прекрасной мишенью.
Его смутно тянуло уйти в темноту и спрятаться, но голоса усталости и боли удерживали его. Недомогание требовало, чтобы он во что бы то ни стало отыскал пищу и кров.
Он нетвердо шагал к костру. Силуэты солдат, озаренных алым светом, отбрасывали черные тени. Когда юноша подошел ближе, какое-то чувство подсказало ему, что кругом на земле спят люди.
Вдруг перед ним выросла чудовищная черная тень. Сверкнул ствол винтовки.
— Стой! Стой!
Он испугался, но затем уловил знакомые нотки в этом встревоженном голосе.
— Это… это ты, Уилсон? — стоя под дулом винтовки, позвал он.
Винтовка чуть-чуть опустилась. Вглядываясь в лицо юноши, горластый сделал несколько шагов ему навстречу.
— Генри?
— Да, это… это я.
— Ох, друг, ну и рад же я тебе! А я уже распрощался с тобой. Думал, ты убит. — Горластый даже охрип от волнения.
У юноши подкашивались ноги. Его силы внезапно иссякли, но он считал, что, если сию секунду не придумает какой-нибудь правдоподобной истории, безжалостные товарищи осыплют его градом издевательств.
— Да, да… я… я попал в страшный переплет… — шатаясь, заговорил он. — Я все время был там… С правой стороны. Такое пекло… Я попал в переплет… Отбился от полка… Там, справа, меня и ранило… В голову. Ну и пекло! Ужасный переплет… И как только меня угораздило отбиться от полка?.. И к тому же я был ранен…
Его друг подскочил к нему.
— Как? Ты ранен? Что же ты сразу не сказал! Ах ты бедняга! Нужно… Погоди минутку… Как же мне быть? Ага! Позову Симпсона.
В это мгновение из темноты возникла вторая фигура. Они разглядели капрала.
— С кем это ты разговариваешь, Уилсон? — сердито спросил он. — С кем ты разговариваешь? Такого паршивого часового, как ты… Батюшки! Это ты, Генри? А я-то думал, что ты давным-давно уже покойник. Господи боже мой! Каждые десять минут кто-нибудь да возвращается. По подсчетам мы потеряли сорок два человека, но если так будет продолжаться, к утру вся рота окажется в сборе. Где ты был?
— Справа. Я отбился… — довольно развязно начал было юноша, но горластый поспешно перебил его.
— Да, и он ранен в голову, и ему нехорошо, и нужно поскорее перевязать его.
Переложив винтовку в левую руку, он правой рукой обнял юношу за плечи.
— Ох, и больно же, наверно, тебе! — сказал он.
Юноша тяжело оперся о плечо друга.
— Да, больно, очень больно, — слабеющим голосом ответил он.
— Вот оно что! — С этими словами капрал подхватил юношу под руку и потянул за собой. — Идем, Генри. Я помогу тебе.
— Ты укрой его моим одеялом, Симпсон! — крикнул им вслед горластый. — И погоди минуту — вот моя манерка. В ней кофе. Взгляни при свете, какая у него там рана на голове. Может, очень опасная. Меня сменят через несколько минут, и уж тогда я присмотрю за ним.
Чувства юноши так притупились, что голос друга еле доносился до него и он почти не ощущал руки капрала. Он пассивно подчинялся силе, куда-то увлекавшей его. Голова его опять свесилась на грудь, ноги подгибались.
Капрал подвел его к костру.
— Ну-ка, Генри, — сказал он, — дай взглянуть на твою голову.
Юноша покорно сел, и капрал, положив винтовку на землю, начал разбирать его густые волосы. Он повернул голову юноши так, что вся она была освещена пламенем костра. Капрал критически оттопырил губы, потом подобрал их и свистнул, потому что его пальцы нащупали запекшуюся кровь и странной формы рану.
— Вот она где, — сказал он и осторожно продолжал обследование. — Так я и думал, — добавил он немного спустя. — Тебя оцарапало пулей. Шишка такая, будто тебя дубиной стукнули. Кровь уже не течет. Утром десятый номер кепи будет тебе мал, вот и все. И голова станет горячая и сухая, как паленая, свинина. И еще могут быть всякие неприятности. Кто его знает. Но я так полагаю, что ничего худого не будет. Про, сто здоровая гуля на голове, и все. Ты посиди тут смирно, я пойду сменю часовых. Потом пришлю Уилсона — пусть он побудет с тобой.
Капрал ушел. Юноша продолжал сидеть на земле, похожий на куль с мукой. Пустыми глазами он смотрел на огонь.
Потом он начал приходить в себя, и тогда предметы вокруг него стали вновь обретать форму. Он увидел, что на окутанной мраком земле спят люди в самых немыслимых позах. Вглядываясь в темноту, он и поодаль различал лица, бледные и жуткие, как-то странно фосфоресцирующие. Они были так бессмысленны, что, казалось, в лесу спят не измученные солдаты, а упившиеся гуляки. Пролети в эту минуту над ними ангел, он решил бы, что тут недавно бушевал омерзительный разгул.
Напротив юноши, по другую сторону костра, сидел прямой, как струна, офицер. Он крепко спал, опираясь спиной о ствол дерева, и его поза была на редкость неустойчива. Очевидно, его мучили кошмары, потому что он вздрагивал и качался из стороны в сторону, как старый дед, хвативший лишнего и задремавший у камелька. Лицо его было пыльно и грязно, нижняя челюсть отвисла, словно у него не хватало сил держать ее в нормальном положении. Он был олицетворением солдата, обессиленного пиром, который задала война.
Он уснул, надо полагать, сжимая в руках саблю. Сперва они так и спали, обнявшись, но потом сабля незаметно соскользнула на землю. Отделанная бронзой рукоять лежала на тлеющих углях.
Розовато-оранжевый свет костра озарял и других солдат, которые то тяжело дышали и всхрапывали, то лежали так тихо, словно они уже были мертвы. Из-под одеял торчали прямые и неподвижные ноги, башмаки, облепленные глиной и покрытые дорожной пылью, штанины, распоровшиеся по швам, изорванные колючим терновником, через который пришлось поспешно продираться их владельцам.
Костер мелодично потрескивал. Над ним вился дымок. Вверху тихо колебались ветви. Листья, повернувшись лицевой стороною к огню, отливали серебром, кое-где переходящим в багрец. Справа, сквозь далекий просвет в деревьях, виднелись звезды, брошенные, точно пригоршня блестящих голышей, на черную гладь ночи.
Порою в этом зале с низко нависшими сводами какой-нибудь солдат приподнимался и тотчас опять укладывался, но уже по-иному, так как во сне он успел изучить все неровности, все кочки своей земляной постели. Или же он садился, секунду растерянно моргал, уставившись на костер, бросал быстрый взгляд на простертых товарищей и опять валился, сонно хрюкнув от удовольствия.
Юноша неподвижно сидел, словно забытый мешок, пока не вернулся его друг; в каждой руке у горластого было по манерке, и он помахивал ими на ходу, держа за веревочные ручки.
— Ну, Генри, — сказал он, — сейчас мы в одну минуту приведем тебя в порядок.
У него были суетливые ухватки фельдшера-любителя. Он разворошил сучья в костре, а когда они запылали, заставил своего пациента напиться кофе. Юноше оно показалось божественным напитком. Закинув голову, он долго не отнимал манерку от губ. Прохладная влага ласково струилась по его пересохшему горлу. Допив, он облегченно и радостно вздохнул.