Страница 16 из 18
Что означало: пока не будут закончены эти самые процедуры, работать придется только мне. И Ричарду.
– Простите. У меня кое-какие… проблемы дома.
Я резко проснулась в семь тридцать, в течение нескольких минут пытаясь вспомнить, в какой стране нахожусь и как меня зовут. А потом я тупо лежала в постели, не в состоянии пошевелиться, и перебирала в памяти события вчерашнего вечера.
– Хорошие работники не тащат за собой домашние проблемы на рабочее место, – пропел Ричард, протискиваясь мимо меня с блокнотом в руках.
Я смотрела ему вслед, раздумывая над тем, есть ли у него вообще дом. Похоже, он проводил там не слишком много времени.
– Ага. Ну, хороший начальник не заставляет своих подчиненных носить униформу, которую даже стриптизерши сочли бы слишком вульгарной, – пробормотала я, выстукивая на кассовом аппарате код, а свободной рукой поправляя подол юбки с люрексом.
Он резко развернулся и подошел ко мне:
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Нет, я не глухой.
– Я сказала, что непременно учту на будущее. Спасибо, что напомнили, – сладко улыбнулась я Ричарду.
Он задержал на мне взгляд на несколько секунд дольше, чем требовалось, а затем сказал:
– Уборщица опять заболела. Поэтому, прежде чем встать за стойку бара, вам придется убрать мужской туалет.
Его взгляд был упорным, он словно бросал мне вызов, заставляя хоть что-то сказать. Я мысленно напомнила себе, что не могу потерять эту работу.
– Ладно, – сглотнула я.
– Кстати, в третьей кабинке небольшой беспорядок.
– Чудненько, – бросила я.
Он развернулся и удалился к себе в кабинет. И пока он шел, я мысленно посылала ему вслед огненные стрелы вуду.
– Сегодня собрание нашей группы посвящено чувству вины. За то, что остался жить, за то, что сделал недостаточно… Именно чувство вины обычно и мешает нам двигаться дальше.
Марк подождал, пока мы не пустим по кругу жестяную коробку с печеньем, и наклонился всем телом вперед, напряженно сжав руки. Он проигнорировал тихий гул недовольства, вызванный явно не сливочным печеньем «Бурбон».
– Я был так несдержан с Джилли, – нарушил тишину Фред. – Я имею в виду, когда у нее началась старческая деменция. У нее появилась привычка ставить грязные тарелки в кухонный шкаф, а я находил их спустя несколько дней… и, стыдно сказать, кричал на нее. – Он вытер глаза. – Ведь раньше она была безупречной хозяйкой. И это хуже всего.
– Фред, тебе пришлось долгие годы терпеть деменцию Джилли. И надо быть сверхчеловеком, чтобы не испытывать чудовищного напряжения.
– Грязные тарелки хоть кого могут свести с ума, – заметила Дафна. – Наверное, я тоже орала бы что-нибудь ужасное.
– Но ведь в том не было ее вины, ведь так? – Фред поерзал на стуле. – Теперь я постоянно думаю об этом. Мне хочется повернуть время вспять. Надо было просто вымыть тарелки и ничего ей не говорить. А вместо того чтобы кричать, крепко ее обнять.
– А я ловлю себя на фантазиях о мужчинах в метро, – призналась Наташа. – Иногда я, спускаясь по эскалатору, переглядываюсь с кем-нибудь, кто поднимается. С первым встречным мужчиной. А затем, еще не успев дойти до платформы, я начинаю выстраивать в голове наши отношения. Ну, вы понимаете, типа он бежит за мной вниз по эскалатору, так как знает, что между нами возникла некая магическая связь, и вот мы стоим и смотрим друг на друга среди толпы на линии Пикадилли, а затем отправляемся вместе выпить, и не успеваешь оглянуться, как…
– Похоже на фильмы Ричарда Кертиса, – заметил Уильям.
– Мне нравятся фильмы Ричарда Кертиса, – сказал Сунил. – Особенно фильм об актрисе и том мужчине в штанах.
– «Шепердс-Буш», – сказала Дафна.
Возникла короткая пауза.
– Дафна, полагаю, ты имела в виду «Ноттинг-Хилл», – улыбнулся Марк.
– А мне больше нравится версия Дафны. Ну что? – фыркнул Уильям. – Что, уж и посмеяться нельзя?
– …А потом я представляю, что мы женимся, – продолжила Наташа. – Но затем, когда мысленно я уже стою перед алтарем, меня вдруг словно током пронизывает: «Что я делаю?! Олаф умер всего три года назад, а я уже фантазирую о других мужчинах».
Марк откинулся на спинку стула:
– А ты не находишь, что после трех лет жизни в одиночестве это вполне естественно? Фантазировать о других мужчинах?
– Но если бы я действительно любила Олафа, то вряд ли стала бы думать о ком-то еще.
– Мы живем не в Викторианскую эпоху, – заметил Уильям. – И ты не обязана до скончания века носить траур по усопшему мужу.
– Но если бы я умерла первой, мне бы не хотелось, чтобы Олаф в кого-то влюбился.
– Да ты все равно не узнаешь, – бросил Уильям. – Ты ведь будешь уже на том свете.
– А как насчет тебя, Луиза? – Марк заметил, что я молчу. – Тебя мучает чувство вины?
– А нельзя ли… Нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?
– Я католичка, – заявила Дафна. – И чувство вины возникает у меня постоянно. Это все монахини, ну, вы знаете.
– Луиза, а чем тебе неприятна сегодняшняя тема?
– Милочка, а тебя что, тоже воспитывали в монастыре?
Я сделала глоток кофе, ощущая на себя взгляды присутствующих. Ну давай же! Я тяжело сглотнула:
– Тем, что я не смогла его остановить. Иногда мне кажется, если бы я была поумнее… Или отнеслась бы ко всему по-другому… Или была бы лучше… Ну, я не знаю. Наверное, лучше во всем.
– Ты винишь себя в смерти Билла, потому что веришь, будто могла бы его остановить?
Я потянула за вылезшую из подола нитку. И когда нитка оказалась у меня в руках, я почувствовала, что одновременно освободилась от неких внутренних запретов.
– А еще в том, что мой образ жизни далек от того, что я ему обещала. Я чувствую себя виноватой в том, что он фактически оплатил мне покупку квартиры, тогда как моя сестра никогда не сможет позволить себе собственное жилье. И в том, что мне не нравится моя квартира, ведь я не чувствую ее своей. Я даже не хочу навести там уют, поскольку она ассоциируется у меня с тем фактом, что У… Билл умер, а я в каком-то смысле осталась в выигрыше.
– Ты не должна мучиться угрызениями совести из-за недвижимости, – нарушила воцарившуюся тишину Дафна.
– Я бы не отказался, чтобы кто-нибудь оставил мне квартиру, – сказал Сунил.
– Но вам не кажется, будто это слишком уж сказочный конец? Человек умирает, каждый извлекает из этого определенный урок, двигается дальше и даже в результате получает чудесную награду. – Теперь я говорила не думая. – Но я ничего не сумела сделать. Провалилась по всем статьям.
– А мой папа как с кем-нибудь переспит, так сразу плачет, потому что это не мама, – выпалил Джейк, глядя на нас из-под падавшей на глаза челки. – Он охмуряет женщин, чтобы уложить их в постель, а затем страдает и кается. Словно если он будет испытывать чувство вины после секса, то тогда все о’кей.
– Значит, ты считаешь, что чувство вины служит ему некой опорой в жизни?
– Я просто считаю, или ты занимаешься сексом и радуешься, что занимаешься сексом…
– Вот я бы точно не чувствовал себя виноватым, если бы занимался сексом, – не выдержал Фред.
– Или ты относишься к женщинам по-человечески и тогда не мучаешься угрызениями совести. Или ты вообще ни с кем не спишь и трепетно хранишь память о маме до тех пор, пока реально не будешь готов двигаться дальше. – При слове «трепетно» голос Джейка сломался, и он стиснул зубы.
К этому времени мы уже успели привыкнуть к тому, что время от времени у членов нашей группы неожиданно каменеют лица, и, следуя негласному кодексу чести, поспешно отворачивались, чтобы, не дай бог, не увидеть непрошеную слезу.
– Джейк, а ты говорил папе о том, что чувствуешь? – ласково спросил Марк.
– Мы с ним не говорим о маме. Понимаете, с ним все в порядке, пока мы не упоминаем ее имени.
– Тебе наверняка тяжело нести в одиночку такую ношу.
– Угу. Ну… вот потому-то я и здесь. Ведь так?
На секунду в комнате стало тихо.