Страница 2 из 13
Выходит, Марина или не разобралась в ситуации, или ошиблась в человеке. Открытые двери, доброжелательный консьерж намекали скорее на второе.
Что ж, это даже к лучшему: не будет мучить совесть, что сунулась в частную жизнь, вынесла на всеобщее обозрение чужую трагедию. Марина прицелилась фотоаппаратом в самую большую фотографию блондина, сняла его и поставила галочку; что надо будет выяснить, кто он такой.
Затем вынула из фотоаппарата карту памяти, спрятала, вставила другую и набрала «Скорую помощь».
Дожидаясь врачей, она вытащила планшет, подключилась к Интернету и написала: «Любовь едва не убила Оливию. Знаменитая поп-дива попыталась покончить с собой. К счастью, она не заперла входную дверь, и певицу вовремя нашли. Кто он, тайный возлюбленный Оливии?» Прикрепив фотографии блондина, Марина отправила письмо главреду Тампошке, позвонила ему:
— Аркадий Анатольевич, срочно проверьте почту.
— Что-то случилось, радость моя? — пробормотал главред масляным голосом.
— Сенсация, Аркадий, — скривившись, ответила она. — Поверьте, в ваших интересах поспешить.
Считается, что мужское внимание льстит женщине. Наверное, да, но только если поклонник — не лысеющий с темечка, мелкий, самовлюбленный Тампошка.
Взвыла сирена «Скорой помощи», и Марина отключилась. Чувство было, будто она искупалась в сточной канаве.
Домой Марина попала к девяти вечера голодная и измотанная. Два часа пришлось провести в кабинете следователя, еще полтора — добираться домой.
Но самым тошным оказалось то, что самоубийство Оливии — не инсценировка. Женщина действительно хотела уйти из жизни, принятая доза наркотиков могла быть смертельной. Сейчас поп-звезда находилась в реанимации, врачи боролись за ее жизнь.
Тампошка фонтанировал комплиментами. Сотни желтых газет беззастенчиво перепечатывали Маринин материал, а ей хотелось вымыться. Другая на ее месте радовалась бы: премия гарантирована, зависть коллег — тоже, но за полгода работы журналистом очерстветь не получилось, и добывание сенсаций из чужого грязного белья пробуждало проклятую совесть.
Права была мама, отговаривавшая поступать на журфак. Натура свое берет. Когда людям раздавали совесть, Марине отсыпали от души, и что теперь с ней делать? В жизни ведь как: если хочешь вкусно есть и мягко спать, крутись, через голову перепрыгивай, а совесть мешает, волочится балластом, и не сбросить никак.
Вздохнув, Марина протопала к холодильнику. В крохотной кухне он попросту не умещался, поэтому стоял в прихожей. В лицо дохнуло холодом из белых пустынных недр: початая бутылка молока, стакан кефира, капуста. М-да, негусто, а в магазин топать не осталось сил.
Выпив кефир, Марина сварила себе кофе и улеглась на диван, рассчитывая посмотреть любимый сериал.
Только она потянулась к пульту, как в сумочке заголосил телефон. Только не Тампошка, пусть кто угодно, хоть черт с рогами!
Звонил мелкий бес по имени Наташа. Положив телефон на ладонь, Марина призадумалась, отвечать ли. Наташка была на пять лет старше, но в свои двадцать девять так и не нажила мозгов. Каждый раз она самозабвенно влюблялась навсегда. Потом оказывалось, что объект недостойный. Затем следовали длительные попытки изгнания объекта с периодическим его возвращением в семью и редким мордобоем. Сейчас у Наташи была новая любовь — ленивый гопник Саша. Выслушивать вечные Наташкины жалобы не было ни сил, ни настроения. Но что-то заставило ответить.
— Привет, дорогая. Что случилось? — проговорила Марина, прижимая телефон плечом к уху и насыпая в кофе сахар.
Наташка всхлипнула и прохрипела:
— Мариночка… Приезжай, пожалуйста, мне так плохо…
— Нат, давай завтра, я устала адски. Набегалась, глаза сами закрываются.
Подруга еле слышно разрыдалась:
— Приезжай, господи, а то я что-нибудь с собой сделаю… Так больно…
Марина поперхнулась кофе. Первая мысль была: что-то случилось с ее дочкой. Но, слава богу, это не так. Наташка заскулила:
— Господи, как он мог так со мной поступить? — всхлип. — За что?
Похождения и страдания Наташки виделись Марине блажью, но она любила приятельницу, как любят непутевую младшую сестру. Да, она старше, но ведь глупая, беспомощная. Потянуло ее отчаянием — безнадежным, как ноябрьский дождь. Вспомнилась Оливия, пустой шприц на полу, записка…
А если и вправду сделает? И как жить с осознанием, что не подставила плечо другу в трудную минуту? Дружба — вещь обоюдоострая.
— Хорошо, жди. Выезжаю.
Толкаясь в метро, Марина размышляла. Жила-была самодостаточная женщина Оливия, толпы поклонников бегали за ней, передавали цветы, караулили у подъезда. И вот пришла за ней любовь. Так приезжает тайная полиция: здравствуйте, пройдемте. И пройдешь, никуда не денешься, вывернешься наизнанку, лишишься гордости, превратишься в тряпочку. Любовь облагораживает? Вот уж нет, скорее обезображивает.
Марина влюблялась дважды. Первая ее школьная любовь была неразделенной и длилась два года. Вторая, которая чуть не закончилась замужеством, к счастью, изжила себя, и Марина зареклась влюбляться. Помешательство же ведь! А помешательство ни к чему хорошему не приводит.
На земле миллиарды мужчин, но свет сходится клином на единственном, и бревна в его глазу не видно. Ладно, Наташка влюбляется периодически, но Оливия…
Когда Марина вышла из метро, уже смеркалось. Тянулась вереница машин со включенными фарами, мерцала реклама, из ларьков веяло жареным мясом. Захотелось съесть какую-нибудь гадость, и Марина купила чебурек у носатого улыбчивого кавказца. Расправившись с едой, приобрела торт в небольшом магазине — организм Наташки работал на глюкозе, и от сладкого у нее улучшалось настроение. Подумав, взяла бутылку белого сухого. «И заверните две жилетки, пожалуйста. Нет, лучше три».
Наташка ждала Марину. Красные глаза и распухший нос свидетельствовали о пролитых слезах, початая бутылка водки — о том, что на адекватность подруги лучше не рассчитывать и следует запастись терпением. Ведь только для Марины ее Сашка — гопник, лентяй и бестолочь, Наташка же видит в нем достойнейшего из мужчин.
— Ох, Марина, что я пережила, — прошептала она, наливая себе водки.
Марина поставила торт на стол, села на край кухонного уголка и приготовилась внимать.
— Представляешь, прихожу я к нему, а у него Юлька, ну, бывшая его, жердина страшная. Вылупилась на меня и как набросится на него с претензиями, Что, мол, это за баба? Это я-то — баба?
— Ну а он? — поинтересовалась Марина.
— А он говорит: «Убирайтесь обе». Представляешь? — Наташка выпила водку залпом.
— Ну скотина, — кивнула Марина, мысленно отмечая, что это было известно с самого начала.
Все, что она могла, — пожалеть подругу, обнять, погладить по голове. Пока само не переболит, ничего не поможет.
Потом Наташка ударилась в рассуждения о том, насколько мир жесток, а она — наивна, раз ее настолько затронуло произошедшее. Пришла к выводу, что жизнь — это боль и лучше умереть вот прямо сейчас. Марина начала рассказ об Оливии, но Наташка перебила ее — ей важнее было перемыть косточки Сашкиной бывшей.
Подперев голову рукой, Марина слушала и кивала, слушала и кивала. Далее посочувствовать толком не получалось. Единственный плюс был от Саши-гопника: Наташка от постоянных нервотрепок похудела на десять килограмм, и теперь у нее была неплохая фигурка.
— А давай на дискотеку поедем? — предложила Наташка.
Вот только этого не хватало! Подруга финансово не тянула на нормальные клубы и предпочитала кабаки сомнительной безопасности, где клубятся парнишки в кепках, гремит отечественная попса и трясут телесами дамочки не первой свежести.
Марина же любила танцевать, но терпеть не могла дорогие клубы — тошнило от гламурных куриц, складывающих губы клювиком. Кабаки же ее отпугивали еще больше и музыкой, и клубящимися там обитателями дна.
— Наташа, мне на работу завтра…
Подруга брякнулась на колени, взяла за руку и посмотрела влажными глазами: