Неофит

Джоби почувствовал, что он вскрикнул — это был крик ревности и ярости, но он не слышал его, это был немой протест, как всегда бывает во сне. Ты всего лишь беспомощный наблюдатель за происходящим вокруг. Потерпи, пусть делают, что хотят, они не могут причинить тебе вреда.

Салли Энн приближалась к нему, покачивая бедрами, ее молодые груди слегка подрагивали, соблазнительно, напомнив ему о той ночи, когда она танцевала одна. Все замерли, наблюдая за ней, даже тот человек у алтаря. Иди и приведи своего друга, Салли Энн, не позволяй ему отсиживаться в стороне.

— Джо... би... — Хриплый шепот, руки протянулись к нему, пальцы заскользили по его бедрам, ощупывая их, пока не нашли то, что искали, стали поглаживать, нежно тереть. — Джо... би, разденься, будь с нами. — У Джоби все завертелось в голове, перед глазами опять возник туман, два зеленых огня, горящие в нем, словно фары автомобиля, ослепляли его.

Он почувствовал, что весь вспотел, покрылся холодной испариной, ощутил запах пота. Я не хочу снимать одежду, ничего не хочу снимать. Он попытался силой воли заставить себя взлететь, но ноги его словно пристали к полу.

Он услышал, как она засмеялась; точно так же смеялась его мать, когда он не хотел что-то делать — насмешливый смех. Она подошла совсем близко, стала ловко расстегивать ему джинсы и пояс. Он рассердился, поднял руку, чтобы оттолкнуть ее, но чуть не упал и быстро схватился за стол. В его снах всегда так происходило, все было против него. Пусть она разденет его, это не имеет значения, потому что все происходит во сне. Он попытался заставить себя проснуться, но ему это не удалось.

Она раздела его так умело, как делала это его мать, когда укладывала спать в детстве: стащила с него белье, потом ее пальцы вернулись к его тверди, подняли ее, словно трофей, чтобы показать всем.

— Смотрите, братья и сестры, Неофит готов.

Тихое бормотание:

— Неофит... неофит... дай нам неофита.

Салли Энн взглянула в сторону того, кто стоял перед черным алтарем, получила от него кивок, его скрипучий голос похотливо произнес:

— Дай им неофита!

Джоби почувствовал, как Салли Энн сжала его запястье, потащила вперед. Он пытался сопротивляться, пытался ухватиться за стол, но она была сильнее его. Снова головокружение: он, конечно, сейчас упадет, но он не упал. Неуверенные шаги, вот и знаки, начертанные мелом, такие отчетливые, такие белые; в его спутанном сознании возникла игра, в которую они играли в школе, прыгая с одной плитки тротуара на другую, а если ты вставал на трещину, тебя забирали ведьмы. Прыгай же! Ноги его были тяжелые, он смог переступать ими, лишь задевая линии, начертанные мелом.

А потом он оказался один: жалкая фигура, стоящая в середине этих кpyгов с непонятными знаками и буквами, обнаженная, возбужденная жертва, все еще пытающаяся избавиться от этого кошмара.

Боже, прошу Тебя, разбуди меня!

Бог слышит только своих, колдун!

Человек со светлыми волосами произнес команду, всего лишь одно слово, и немедленно эта старая женщина зашла в круг, шаркая ногами. На ее морщинистом лице застыли удивление и похоть, желание, которое не мог укротить даже возраст. Джоби сжался перед этим оскалом, открывшим плохо вставленную челюсть; по ее подбородку текла слюна, капая на обвисшую грудь, на сморщенном пупке затвердела грязь. На него пахнуло зловонным запахом изо рта, когда ее морщинистые губы впились в него, ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться, ее жесткие волосы на лобке царапали его пульсирующую плоть.

Нет, я не могу, только не это!

Она грубо щупала его, квохтаньем выражая свой старческий восторг. Внезапно он стал падать; так бывало всегда, когда падаешь во сне, то просыпаешься с колотящимся сердцем. О, благодарение Богу, как раз вовремя, до того, как эта карга...

Но он не проснулся. Вместо этого он оказался лежащим на полу, голова его болела от удара о доски пола. Женщина заползла на него, держала крепко обеими руками, как будто боялась, что ее могут внезапно лишить неожиданного удовольствия. Джоби попытался отпрянуть, но он знал, что по законам снов и кошмаров это будет невозможно сделать. Он попытался отключиться. Это Салли Энн сидела на нем верхом, это должна была быть она; но те бесчувственные пальцы сказали ему, что он обманывает себя, потому что это было грубое тело старухи, ее хриплое дыхание, запах немытого тела, то, как она мучительно пыхтела, вместо того, чтобы громко стонать от восторга. Так медленно, так мучительно, это никогда не кончится. Потное морщинистое лицо над ним могло бы принадлежать миссис Клэтт, стремящейся достичь оргазма, почти забытого ею наслаждения. А сзади остальные повторяли и повторяли это слово:

— Неофит... неофит... неофит...

Силы ее иссякли. Джоби почувствовал, как она ушла — чьи-то сильные руки помогли ей слезть с него. Он лежал и видел, как другие подходили к нему: мужчины и женщины, молодые и старые, смеющиеся хрипло, непристойно, останавливаясь на миг, чтобы склониться перед алтарем, ибо их хозяин дал им сегодня неофита, это была награда, которую они заслужили своей преданностью темным силам.

Джоби закричал, от боли, скорчился, но у него не было сил ни сопротивляться, ни вырвать — желчь обожгла его горло. Он был вынужден подчиниться, выполнять все, что они хотели, стоя на коленях или лежа. Он попытается выплюнуть этот отвратительный вкус изо рта, но жидкость лить потекла по его подбородку и скатилась ему на грудь, точно так же, как пенистая слюна той старухи.

Униженный, оскверненный, но это был только сон.

Это был только сон!

Другие женщины, в отчаянии пытающиеся вновь и вновь возбудить его, почти дерущиеся за право обладать им. Он просил для себя изнеможения, но оно не наступало. Сила, владеющая им в этой холодной комнате, заставляла его продолжать.

Наконец Салли Энн. Джоби лежал и смотрел на нее снизу, умоляя, но и этих зеленых глазах, смеющихся над ним, не было жалости. Она встала над ним, потом опустилась на него, веля смотреть на свою нежную, влажную плоть. Он вздрогнул, увидев, как она заблестела в свете мерцающих черных свечей, стоящих за ним, почувствовал боль, когда она выставила ее напоказ. Они все обладали мной сегодня вечером, Джоби, даже та старуха попыталась. Теперь, наконец, твоя очередь. Иди же туда, где уже побывали другие, насладись этим, поклонись хозяину, который объявил эту ночь Ночью Неофита. Это — обряд Посвящения.

От нее исходил кислый запах, тело не было больше ароматным; красота, оскверненная без сожаления. Смотрит с вожделением, похотливо, выпрямляется слишком часто, чтобы взглянуть на того, кто повелевает ею, ее чувствами, на его слугу. Давая себе волю только тогда, когда он велит сделать это.

Джоби все еще не мог проснуться. Он позволил Салли Энн поднять себя на ноги, провести к алтарю, его колени с глухим стуком ударились о твердый пол, когда она грубо толкнула его. Так смертельно холодно, и не только потому, что температура в комнате понизилась еще на несколько градусов. Его шатало от вони, запаха нечищенных конюшен.

Он повторял слова, которые для него ничего не значили, повторял только потому, что должен был это сделать. Небольшое деревянное распятие было вручено ему. Он набрал достаточно слюны на сухой язык, чтобы плюнуть на него, перевернул его и отдал человеку в темной одежде. Остальные что-то монотонно бормотали. Стало еще холоднее, отвратительный запах усилился. Он задрожал, повторил те слова, которые каким-то образом удержались у него в памяти. И теперь он смирился с тем, что не проснется, потому что это был не сон, никогда это не было сном. Этот ужас происходил на самом деле.

Комната снова была ярко освещена, ковер лежал на прежнем месте, и под этой простыней действительно мог стоять миниатюрный уэльский комод. Джоби посмотрел на себя, увидел, что он был уже одет, что все выходили один за другим в дверь, спускались по лестнице. Светловолосого человека не было видно, остался лишь запах задутых свечей.

Салли Энн помогла Джоби спуститься по широкой лестнице, пройти через вестибюль, выйти на улицу. Прошел снег, тротуары серебрились в свете фонарей, как будто кто-то посыпал их блестками из аэрозоля. Джоби невольно старался не наступать на трещины в плитах тротуара; если наступишь, то ведьма придет и тебя заберет.