Неофит

Конкурирующие группы вопили так громко, как будто решили заглушить его. Это глупая песня, Джоби, зверям, она не нравится. Он ускорил темп, запел громче. К черту, к черту их всех!

Громкий, вибрирующий звук, все нарастающий, сотряс палатку, словно ураган силы торнадо. Микрофон опять затрещал. Шум был знакомый, но Джоби не сразу узнал его. Второй оглушительный рев раздался еще до того, как стих первый. Живая, ужасающая сила до боли резала слух — словно гигантский тромбон сошел с ума. Хотелось бежать, спрятаться и дрожать, молить Бога, чтобы эта сила не нашла тебя.

Слон!

Джоби представил его, огромное стареющее животное, гневно рычащее в своей клетке в прицепе, внезапно разозлившееся после стольких лет в неволе, кипящее ненавистью к Человеку.

Слон топал ногами, сотрясая свою хрупкую темницу, раскачивая ее хоботом как универсальным тараном. Музыка повсюду: вызывающее поведение Человека, его насмешка над созданием дикой природы.

Джоби увидел, понял, что происходит еще до того, как раздались вопли; представил, как трещит хрупкая деревянная решетка, как рушатся подпорки, державшие асбестовую крышу, как из этих обломков появляется покачивающееся чудовище. В его трубных звуках слышалось нечто новое — пронзительный, победный рев, и его дряхлое тело приготовилось к последней битве с теми, кто так долго держал его в неволе.

Какая-то группа все еще играла; странная мелодия, смутно напоминающая звуки, издаваемые обитателями джунглей. Но вскоре и она превратилась в вопли.

О Боже, подумал Джоби, это все дело рук Салли Энн, вот почему она пришла сюда. Это дело моих рук, я снова стал ее орудием смерти и разрушения. Он в одиночестве стоял на платформе, глядя на массу мечущихся теней, проталкивающихся к единственному узкому выходу.

Снаружи испуганная толпа сбилась в кучу, люди прижались друг к другу, завидев нападающего слона, стоящего на задних ногах; его силуэт выделялся на сверкающем фоне разноцветного искусственного освещения. Одержимое местью чудище на некоторое время было остановлено падением брезента, когда сломались столбы и на его туловище опустилось что-то совершенно непонятное, что он тут же принялся раздирать пожелтевшими от времени бивнями.

Беги, не медли, пока он не освободился!

Еще одна попытка панического бегства толпы через узкий проход, который служил входом на ферму. Падали раздавленные толпой тела, по ним бежали, топтали их. Все вопили, ругались, и в этот миг слон освободился от брезента, придя в еще большую ярость, чем прежде.

Полицейский в форме выскочил в круг, освещенный фонарями. Это был смелый, но глупый поступок, потому что он был вооружен всего лишь дубинкой. Полицейский кричал, но его слова потонули в шуме. Давид против Голиафа, и у него не было даже пращи. На секунду слон остановился, как будто не мог поверить в такую безрассудную храбрость, может быть, ждал подвоха. Потом слон бросился на него.

Возможно, полицейский и закричал, но никто из присутствующих не мог быть в том уверен. В самую последнюю секунду нервы у него сдали, он повернулся, бросился было бежать, но уже мощная ступня опустилась на него, словно ботинок рабочего, давящий хрупкую муху. Хруст костей заглушил все остальные звуки. Сломанные кости, раздавленное тело, кровь, брызнувшая во все стороны. Слон двинулся дальше, оставив после себя неузнаваемое месиво.

Он набросился на толпу, стоя на задних ногах, дрожащих от непривычной позы и собственного веса, подняв хобот. Еще одна атака была неминуема; несколько сотен людей, сжавшись в одну общую массу, смирились со смертью.

Но разгневанное животное не стало нападать. Слон опустил передние ноги и хобот, вытянул вперед могучую голову. Он замер, поблескивали только его маленькие глазки, он был сама сосредоточенность. Он смотрел, изучал лица людей, переводя взгляд с одного на другое. Он искал, пытался найти что-то. И не находил.

В том, как животное неуклюже изменило свое поведение, угадывались разочарование и отчаяние. Это было освобождение от страха, сковавшего толпу, освобождение возможных жертв. Он мог убить, но он этого не сделал.

Слон перешел на легкий галоп, сначала пошел в одну сторону, потом в другую, часто останавливаясь, всматриваясь в темноту, глядя на испуганные лица затем двигаясь дальше. В каждом его движении чувствовалась решительность, целенаправленность. На дворе фермы около дюжины полицейских пытались справиться с потоком впавших в панику людей, крича в толпу через громкоговорители, чтобы те выходили на дорогу один за другим. Люди толкали друг друга, пихали, оглядывались в страхе; слон ведь мог передумать и вернуться.

Слон находился позади разрушенного шатра, он толкал другую палатку до тех пор, пока она не рухнула. Слон все еще искал кого-то или что-то, почти не реагируя на вой сирен, когда на дороге остановились три патрульные машины, взвизгнув тормозами. Слон был настолько захвачен своими поисками, что он не видел и не слышал ничего остального.

На территорию цирка вошли три полицейских снайпера, подошли к тому месту, где валялся брезент разрушенных палаток, разошлись, каждый заняв свою позицию, увидев слона. Тот стоял неподвижно у длинной, узкой палатки, приподняв хобот, принюхиваясь, полагаясь на свой нюх там, где его подводило зрение.

Хобот его закачался, он учуял что-то, и в тот же миг ярость вновь охватила его. Он поднялся на задние ноги, сердито затрубил. За этим брезентом находилось то, что он искал. Слон опустился на все четыре ноги, весь сжался, напрягся. Одна последняя попытка — это все, что он просил. После этого он готов был умереть.

Раздался рев старого льва; это был дикий крик, крик ужаса, потому что его инстинкт джунглей чуял смерть. И когда слон бросился вперед, раздались три выстрела. Они раздались почти одновременно, поэтому прозвучали, словно один. Каждый из трех был выстрел в голову, сделанный опытными полицейскими снайперами. Раздались новые выстрелы. Снайперы стреляли из своих винтовок так быстро, как только могли. Огонь свинцовой смерти. Тяжелые пули разрывали толстую кожу слона, пробивали ее, отыскивая внутри небольшой мозг.

Внезапно слон остановился, зашатался на нетвердых ногах, похожих на деревья, стараясь сохранить равновесие. На миг огни сзади осветили его маленькие глазки, отразили их выражение; он был безучастен к боли и смерти, он все еще искал... что-то!

Из тесной толпы наблюдающих раздались одобрительные возгласы, когда люди увидели, что охваченное яростью животное начало падать, мгновенно утратив свою величавость, превратившись в огромную, неуклюжую игрушку, валящуюся на пол. Он падал медленно, как будто ложился спать, можно было подойти к нему, пнуть ногой, плюнуть на него презрительно, потому что он не был больше опасен.

Слон лежал. Поверженный гигант среди произведенных им самим разрушений; там, где брезент загорелся от перевернутого газового обогревателя, начали взвиваться языки пламени, стал подниматься ввысь дым, словно от погребального костра.

А вдалеке все еще раздавалось эхо тех выстрелов, их грохот прокатился до самой долины, пока горы за деревней Хоуп не заглушили его. Снова зарычал старый лев. Скорбный звук, звериная печаль о смерти товарища, как будто царь зверей знал, что искал слон и почему он, вырвавшись на свободу, стал убивать и разрушать. Лев оплакивал смерть и неудачу.

Потом наступила тишина. Все взгляды были направлены на высокого парня и девушку, держащую его за руку. В свободной руке парень сжимал гитару. Они выходили из палатки, которую спасли от разрушения скорость и ловкость трех снайперов. Двое людей, которые были на волосок от смерти, оставшись в палатке, когда все остальные бежали в панике.

Джоби остановился, глядя на слона, раскинувшегося на земле горой. На красивом лице его была печаль, он хотел было вырвать руку из руки Салли Энн, но она держала крепко.

— Точно так же, как в прошлый раз. — Его тихий шепот слышала только она. — Безумие и смерть.

— Он уже был бешеный, когда мы его видели, — ответила Салли Энн. — Это было видно. Ты сам так сказал, Джоби.