Викинги

— Сейчас все по карточкам, — улыбнулся он, — приходится ужиматься, но у нас сохранился запас хорошего кофе для торжественных случаев и дорогих гостей.

Кардинал огляделся в помещении и ответил, не скрывая нетерпения:

— Кофе я выпью с радостью, но, должен вам признаться, мне не терпится. Не можем ли мы взять чашки прямо на место? Я думаю, Господь простит нам это маленькое небла-гочиние.

Монсеньор Баттисти и его секретарь проследовали за архиепископом и Морисом Шарме в соборный неф.

— Собор восходит еще к римской эпохе, — объяснял по пути архиепископ. — В 769 году здесь торжественно встречали Карла Великого; в IX веке здание сильно повредили викинги. После договора в Сен-Клер-на-Эпте наш первый герцог Нормандский принял здесь Святое крещение, и с тех пор здесь погребались виднейшие члены его династии. Нынешний собор освятил архиепископ Маврилий в присутствии знаменитого герцога Вильгельма незадолго до завоевания Англии.

Посланец Ватикана внимательно слушал рассказ хозяина, а направлялась эта необычная утренняя процессия к капелле Святого Романа Малого. Они остановились перед надгробием Роллона. Все четверо разом перекрестились.

— Вот гробница Роллона, первого герцога Нормандского. Здесь покоится человек, который отрекся от языческих суеверий и обрел веру истинную. Вождь воинов, который пришел из Норвегии и подписал мирный договор с королем Франции, чтобы вместе со своим народом поселиться на нормандской земле.

Монсеньор Баттисти подошел к надгробию с таким видом, словно хотел оценить каждую его деталь, каждую малейшую складочку на герцогском плаще, все украшения на ножнах меча.

— Так вот он, тот Роллон, который стольких привлекает к себе… — прошептал римский прелат. — Дошло до того, что он стал причиной посещения новых язычников из СС…

— Они закрыли гробницу обратно, — поспешил вставить сторож. — Но мы знаем, что ушли они не с пустыми руками.

— Да, — так же поспешно пояснил архиепископ, — они унесли замечательный золотой крест, украшенный драгоценными камнями, о существовании которого мы прежде вовсе не знали.

— И больше ничего? — спросил кардинал. — Никаких костей для своих сатанинских обрядов?

Французский прелат содрогнулся и перекрестился. Страшное слово было сказано. Неужели его храм стал театром борьбы за прославление Сатаны? Но Морис Шарме на сей раз не был скуп на рассказы: он и дальше изложил все, как было.

— Нет, — ответил он вполне уверенно. — Они взяли с собой только крест. Потом они вернули камень на место, но не так, как положено. Уже потом я поставил его куда надо.

Монсеньор Баттисти нагнулся и посмотрел на то место, где крышка опирается на саркофаг.

— Ну что ж, дорогой мой, — сказал он, закрыв глаза, — надо будет снова подвинуть крышечку. Для очистки совести.

— Да как же… — пробормотал сторож. — Эту гробницу никто никогда не вскрывал… Это же святотатство!

Кардинал распрямился и взмахнул рукавом, отметая возражение:

— Раньше никто, а теперь здесь замешан СС. И если вы вызвали самого опытного экзорциста Ватикана, то, надо полагать, готовы слушаться его распоряжений.

Архиепископ сделал круглые глаза и посмотрел на своего служителя с укором. Как можно быть таким бестактным? Не каждый день выпадает честь принимать в Руане такую персону, как монсеньор Баттисти.

— Конечно, мы будем вам повиноваться, — сказал он с пафосом. — А верный и преданный сторож этого храма как раз и займется этим тяжким трудом.

Шарме склонил голову в знак послушания и пошел за ломиком. Ватиканский же посланец меж тем достал из чемоданчика склянку с песком.

Глава 14

Увидев перед собой Штормана, часовой щелкнул каблуками. Он открыл дверь коридора, который вел в камеры подземелья Вевельсбурга. В этой части замка Шторман еще не бывал. Он был удивлен, какая здесь совершенная чистота: ничего общего с тем, как мы привыкли представлять себе тюрьму. Черный орден довел пристрастие к дисциплине и заимствованиям из далекого прошлого до того, что своим казематам придал вид прекрасно ухоженной средневековой башни. На каждой двери красовалось сверху изображение гнутого лука, а на створках — металлические морды разных зверей. Несколько минут Шторман позволил себе развлечься изучением архитектурных подробностей, а затем солдат указал ему на дверь камеры под номером 5.

— Согласно полученному приказанию, заключенному предоставлены стол, стул, бумага и письменные принадлежности, — доложил часовой, а потом прибавил с недовольным видом: — Хотя это все не по правилам.

— Его не надо опасаться, — ответил Шторман. — Господин Харальдсен приглашен сюда в гости.

Офицеру ответил иронический смешок. В глубине камеры смутно виделась фигура норвежца, сидящего за столом. Краем уха он слушал разговор в дверях, но работать притом не переставал. Рука его бежала по бумаге, черный карандаш оставлял строчку за строчкой аккуратным почерком. Всегда уверенный в себе, Шторман почувствовал себя неловко. Он думал, как лучше начать разговор, подыскивал слова. Харальдсен избавил его от неловкости, заговорив сам.

— Не стоит извиняться, — сказал он, не переставая писать и сидя все так же спиной к собеседнику. — Если кого в этой печальной истории стоит ругать, так это меня.

— Вовсе нет! — воскликнул Шторман. — Мое начальство пошло на эти чрезвычайные меры только с целью вашей безопасности.

— Я один во всем виноват, — продолжал скандинав. — Виноват в том, что подумал, будто преступники вроде вас могут иметь дар слова. Глупое тщеславие ученого было польщено, когда я увидел, что моими работами интересуются в самых высших сферах могущественного рейха. Я подумал, что вы стремитесь к прогрессу знания, а оказалось, вы и тут, как всегда, добиваетесь одного: доказать ваше мнимое превосходство, грабя всех остальных без стыда и совести…

Шторман подошел к Харальдсену ближе и заметил: чем ближе он подходил, тем сильнее ученый нажимал на карандаш.

— Я понимаю ваше смятение и даже гнев, — спокойно сказал офицер. — Но идет война, и некоторые решения объяснять не приходится. Здесь ваша безопасность гарантирована, и мы можем продолжить работу.

— Я не буду с вами работать, — отрезал Харальдсен. — Если вы хотите меня допрашивать — сделайте милость. Как тюремщик, вы будете на своем месте. А я посмотрю, до какой степени я смогу выдержать и не проговориться. Кстати, вы дочитали мою рукопись?

— Нет, меня прервали…

— Так верните ее мне! — воскликнул профессор и бросил карандаш на стол.

Он встал и, наконец, встретился с посетителем взглядом. Его лицо было напряжено, на лбу пролегли три большие складки, выражавшие крайнее возбуждение. Прежде он пытался сохранять спокойствие, теперь же был готов на открытый бунт. Он даже готов был впервые в жизни ударить человека, вот только весовые категории с противником у них были слишком разные.

— Отдайте мне рукопись! — продолжал профессор. — Она вам никоим образом не принадлежит. Это результат моей работы. Впрочем, многие подробности, которые я туда вставил, полностью вымышлены. Как я уже вам говорил, я написал сагу по образцу наших древних писателей. Опять все то же тщеславие ученого, который желает нравиться самой широкой публике.

— Лучше расскажите мне о Роллоне, — сказал Штор-ман. — И где окончание вашей книги?

Харальдсен несколько секунд смотрел на него; гнев в его глазах уступил место изумлению. Потом он расхохотался:

— Ха-ха-ха! Я решительно на каждом шагу совершаю открытия. Мне описывали традиционные немецкие допросы как сеансы жесточайшего насилия. А я гляжу на вас в вашей красивой черной, как сама смерть, форме, и мне кажется, что передо мной учительница, которая задает ученику вопросы на экзамене.

— Перестаньте смеяться! — приказал профессору Штор-ман, задетый за живое этой репликой. — Я вполне могу прибегнуть и к другим методам — тогда у вас пропадет охота издеваться над формой СС. Я оставляю вам еще один шанс: расскажите мне о Роллоне и его Божьем Молоте, который у вас упоминается несколько раз. Какова сила этого Молота? И где он находится?