Опасный флирт

– Он назвал Джорджа Джоунза.

– Никакого Джорджа Джоунза не существует, Банни.

– Не существует? Как так? – Банни не понимал.

– Дело и том, что только в Лондоне не меньше сотни Джорджей Джоунзов, если не значительно больше. Он специально придумал это имя, зная, что мы не сможем найти такого человека. Хитрая бестия!

– Ха-ха! Вы, наверное, правы. Какой стервец!

– Вот именно. Надо поискать в папиных бумагах. Возможно, у него есть список компаньонов. Давайте зайдем и кабинет. Банни взглянул на часы.

– Мне пора двигаться к дому. К обеду ждем викария, слава Богу. В его присутствии сестрицы не будут ругаться, подождут, когда он уйдет, потом вцепятся друг другу в горло. Бет и Мэри обе к нему неравнодушны.

– Вы приедете завтра к отъезду?

– Буду здесь в восемь тридцать. Мы поедем в вашем экипаже. У вашего отца мировые лошади. Приближалось время обеда, пришлось отложить осмотр кабинета. После обеда миссис Ловат пошла к себе собираться в дорогу, а я отправилась в кабинет отца, хотя теперь он становился моим кабинетом. Мне приходилось оформлять много бумаг, улаживая детали по завещанию. Скоро мне предстояло вместо отца обсуждать дела с управляющим имения, изучить вспашку полей и проведение севооборотов, а также разбираться со счетами арендаторов. Мне такая перспектива вовсе не улыбалась, я понимала теперь, почему леди с богатым приданым спешат обзавестись мужем.

Папа держал деловые книги по поместью в небольшой конторке в углу. Бумаги, связанные с голубятней, занимали почетное место в огромном дубовом письменном столе в середине комнаты. Гроссбух лежал там же на столе, открытый на последней из заполненных страниц. Колонки цифр аккуратно тянулись вдоль листов, но в них было мало толку – просто перечисление случек птиц, предполагаемые срока появления птенцов. Многие слова я не понимала. Мне даже не совсем понятно было слово, стоявшее в названии Общества – Колумбида. Отец объяснял, что это означало «голубь», фактически – название семейства, к которому относились голуби, «семейство голубиных». После этого разговора я совсем разлюбила наших питомцев, оказалось, что это обычный вид хищных птиц, обитающий в скалистых местах и хорошо поддающихся тренировке. Никакой романтики. В записях я вычитала, что папа скрестил тип под названием Треронина с другим, носящим имя Дукула Энса.

Примерно через пятнадцать-девятнадцать дней после случки появились птенцы. Обычно высиживались два яйца. Но одно часто пропадало, выживал только один птенец. В другой тетради содержались данные о рационе – семена, злаки, зелень, добавлялся также песок.

Он аккуратно записывал эксперименты с питанием и отмечал, на каких рационах птицы лучше росли и какие показатели скорости давали при этом.

В этих записях было все и даже больше того, что должен был знать любитель, кроме фамилий тех, кому голуби продавались. Это казалось странным. Должна же была существовать тетрадь с этими данными. Ни в одном из ящиков ее не оказалось, хотя я пересмотрела все очень тщательно. В глубине нижнего ящика лежал пистолет, отец всегда держал его там. Если бы он прихватил его с собой, он, возможно, был бы жив сейчас. Очевидно, у него не было оснований опасаться за свою безопасность. После получасового осмотра кабинета, я поняла, что не найду того, что мне нужно. Не успела я начать гасить лампу, как открылась дверь и появился Сноуд. Увидев меня, он вздрогнул от неожиданности.

– Что вы здесь делаете? – властно спросил он.

– Это я должна задать вам подобный вопрос, Сноуд. Джентльмен обычно стучит перед тем, как зайти в комнату, принадлежащую даме.

Замечание прозвучало глупо, Сноуд не был джентльменом.

– Запомню ваш совет на будущее, мисс. $Но открытая дверь – приглашение войти.

– Как вы сказали?

– Дверь была приоткрыта, мисс.

Он закрыл дверь и направился ко мне. Не знаю почему, меня вдруг охватил панический страх.

Глава третья

– Не закрывайте дверь, Сноуд, – приказала я, собрав все самообладание, на которое была способна в эту минуту.

– Пожалуйста, мисс, если вы боитесь, – он издевательски улыбнулся и приоткрыл дверь.

– Вовсе не боюсь, просто здесь душно.

Его нагловатый взгляд задержался на шали, прикрывавшей мои плечи.

– Что вы хотите?

Он прошел прямо к столу. Небрежная улыбка застыла на губах, а когда он заговорил, голос лился елейно, как маслянистая жидкость.

– Ничего. Просто думал помочь вам, мисс. Хотел поискать список компаньонов вашего отца, вы ведь интересовались ими, не так ли?

– Здесь его нет. Я все обыскала.

– Мне нужно посмотреть еще кое-какие записи. Со смертью мистера Хьюма все заботы по голубятне легли на мои плечи. Я должен посмотреть, какой корм он заказал. Запасов у меня осталось не больше, чем на неделю. Вы же не хотите, чтобы ваши ценные птицы погибли?

Ответ был вполне убедительным, хотя я чувствовала, что это была просто отговорка. Сноуд что-то разнюхивал. Я решила, что разрешу ему просмотреть все записи, а потом запру дверь, даже лучше велю поменять замок, на случай, если у него есть ключ. Пусть командует голубятней, а делами заправлять я ему не разрешу.

– Думаю, вы ищите вот это, – сказала я, указывая на гроссбух.

Он стал просматривать тетрадь, очевидно, согласившись, что это то, что ему нужно. Не было сомнений, что он знаком с ней.

– Не знаю, как папа рассчитывался с поставщиками корма, но вы можете заказать все, что считаете нужным, и дать мне счет.

– Благодарю, мисс Хьюм, – сказал он смиренно, но вспышки в темных глазах превращали это смирение в насмешку.

– Что-нибудь еще?

Я перебирала бумаги, чтобы показать, что занята делом. Сноуд уже не листал записи, а просто оглядывал кабинет. Он отрицательно покачал головой.

– Я просто пришел, чтобы вспомнить Вашего отца. Мы с ним проводили здесь много времени, обсуждали планы. Мне его недостает, – в голосе звучала неподдельная печаль. Я обратила внимание, что на этот раз и выражение лица его не противоречило тому, что он говорил. Мне вдруг подумалось, что Сноуд искренне переживает смерть отца, может быть даже его гнетет одиночество. Он редко отлучался из дома, и кроме отца и редких деловых посетителей, ни с кем не общался. Заходили обычно любители-голубеводы из окрестных мест. Даже из Лондона приезжали. Отец много писал о разведении голубей, среди специалистов его имя было известно. Для интересного молодого человека как Сноуд, такое затворничество было не совсем естественно. В доме к нему не относились как члену семьи. У него были приятели среди конюхов и прислуги, но он на них не был похож. Его положение чем-то напоминало положение гувернантки: слишком высокое, чтобы дружить с прислугой, и недостаточно высокое, чтобы быть ровней членам благородного семейства. Как мужчина, он мог свободно разъезжать не только по делам, связанным с дрессировкой птиц. Но я не замечала, чтобы он пользовался этой свободой.

– Много счастливых часов мы провели здесь за бутылкой вина, – сказал Сноуд. – Ваш отец показывал мне награды за состязания, выигранные его питомцами.

Он посмотрел на книжные полки, где красовалось множество обычных ничем не примечательных кубков, кроме одного, отделанного серебром и имевшего форму сидящего голубя.

– Мне его тоже не хватает, – сказала я, решив, что нужно позволить Сноуду побыть в кабинете подольше. За последние два года Сноуд был с отцом ближе, чем члены семьи, включая его сестру, тетю Ловат и меня.

– Я хотела бы, Сноуд, чтобы вы взяли что-нибудь на память об отце.

Сноуд, казалось, очень удивился такому дружескому расположению с моей стороны.

– Очень мило, мисс Хьюм. Мне было бы приятно получить на память любую вещицу, которую вы захотите дать.

– Может быть, какой-то предмет особенно дорог вам? Например, его часы?

Сноуд подумал:

– Наверное, я должен вам сказать, мисс Хьюм, Уильямс мне отдал ботинки вашего папы.