Страница 10 из 30
Дева, как раз, убыла в Тур с частью командиров и их отрядов, но в Орлеане ещё оставались маршал Сен-Север и Потон де Ксентрайль – боевой капитан, не боявшийся ничего! Им достаточно было только намекнуть о походе на Жаржо, и, чёрт его раздери совсем, если в глазах их Бастард не увидел отражение собственных мыслей! Они ведь тоже не чувствуют себя до конца победителями!..
А потом… Потом…
Потом они просто не рассчитали. Да и празднества эти… Орлеан пировал все последние дни, а ещё переход после того, как расслабились… Устали… И, говоря по совести, нельзя было атаковать Жаржо столь малыми силами, надеясь только на то, что английское воинство пало духом. Единственное, в чём расчёт оправдался, так это в том, что их не стали преследовать и не разгромили окончательно. Но даже захлебнувшаяся атака и последующее отступление жгли стыдом.
Никто никого не корил. Долгая дорога располагает к разговорам и всё, что можно было сказать о неудавшейся кампании, было говорено-переговорено. Однако, командующий чувствовал – главное, что засело у всех в головах, так и не было произнесено. Но произнести это кому-то было нужно, иначе недоговорённость, да ещё усиленная стыдом и ложной, в данном случае гордыней, заведёт их Бог знает куда.
– Не хотелось бы в этом признаваться, – прокашлявшись, начал Бастард, – но, полагаю, никто не станет возражать, если я замечу… – он неопределённо помахал в воздухе рукой. – Ну, по совести… это ведь нельзя отрицать, верно..? И дело не в Чуде… Точнее, чудо в том, что она… г-гм, в смысле, Дева… так хорошо соображает в стратегии и в фортификации, верно..? Что она, в общем, ещё и воин, да?
Он не смотрел на остальных и, набрав в грудь воздуха, наконец, произнёс главное:
– Так что, соваться без неё в Жаржо, наверное, не следовало.
– Да какие могут быть возражения, мессир! Так и есть, – тут же сочувственно откликнулся Сен-Север.
И Бастард готов был поклясться, что уловил в его голосе облегчение.
Да, маршал не был посвящён в тайну рождения Жанны и мог себе позволить эту слепую, не обидную для себя веру, мог признать в Жанне воплощённое пророчество, великого стратега, провидца и даже ангела, сошедшего на землю. Но сам-то Бастард знал, что они с «чудесной Девой» одной крови, и, чем дольше думал обо всём, тем с большим недоумением признавался себе, что, при всей его осведомлённости, чудо-то действительно было! Не сознавать его мог только глупец! И, может быть, тот случай, который позволил, сначала Жанне родиться бастардом королевы и первого герцога государства, а потом и герцогине Анжуйской – самой могущественной даме при дворе – каким-то неведомым образом заполучить этого бастарда и воспитать вдали ото всех, был вовсе не случай?! Может быть, вся жизнь этой девочки – его сестры по отцу – сложилась таким злым образом только для того, чтобы стало возможным исполнение пророчества?!
Эти мысли были непривычны Бастарду. Но, один раз начав прокручивать их в голове, он уже не мог остановиться. И, чем дольше думал, тем больше, позволял распускаться в своей одинокой и достаточно угрюмой душе чувству, пока ещё неудобному, непривычному, но уже такому, которое посчитал чудом большим, нежели воинское умение в девушке.
Он бесконечно жалел Жанну.
– Я буду рад увидеть её, – сказал Бастард, удивляя себя не столько тем, что сказал, сколько тем, что сказал это вслух.
И добавил, совсем уже не стесняясь:
– Надеюсь, она не будет нас сильно ругать.
* * *
– Итак, господа, как я понимаю, к дальнейшим действиям мы пока не готовы?
Шарль сидел на вновь созванном военном совете и смотрел на своих командиров сурово, но не сердито. Так, чтобы поняли – он не зол, а просто отдаёт должное очевидному и даже ничего не требует.
– Я бы не стал говорить об этом так, – начал было Бастард, но осёкся.
Брови Шарля поползли к переносице.
– Тогда почему Жаржо не взят? – холодно спросил он.
– Моя вина, сир. Я был слишком тороплив и самонадеян, – с лёгкостью, пришедшей после долгих раздумий, ответил командующий. – Но даже сейчас, когда неудача мой пыл охладила, не могу не сказать – армия сегодня сильна, как никогда.
Дофин поджал губы почти обиженно. От кого другого, но от Бастарда он такого не ожидал! Всем было известно о тех разногласиях, которые случались в Орлеане между командующим и Жанной, и Шарль даже не надеялся – он был уверен, что именно от Бастарда получит самую горячую поддержку. И вдруг такое…
– Я же говорила вам! Говорила, что нельзя останавливаться! – подскочила со своего места Жанна. – Раз такова воля Господа, мы обязательно дойдём до Реймса, как бы англичане ни сопротивлялись! Ведь верно, господа?
– Верно! – воскликнул кто-то.
Кажется, Ла Ир.
Шарль потёр лоб рукой, скрывая досаду.
Говорила, говорила, да! Едва переступив порог, она сразу начала говорить о своих грандиозных планах. Но когда её спросили, знает ли она, сколько крепостей придётся взять по дороге, ответом стало совершенно легкомысленное «Это не имеет значения!». Шарль очень надеялся, что сейчас её поднимут на смех, но командиры – эти рыцари, из которых кое-кто был настолько осмотрителен, что примкнул к нему далеко не сразу – они даже не поморщились! А теперь ещё и осрамившийся под Жаржо Бастард влез со своим заявлением! Господи, неужели никто не понимает, чем всё это чревато?!
– Англичане уже знают, куда мы нанесём первый удар и, судя по донесениям, укрепили Жаржо ещё больше, – как можно заботливей, словно успокаивая неразумное дитя, заметил Шарль. – Их сопротивление под Орлеаном покажется уступкой по сравнению с тем, что начнётся теперь, потому что там они ещё не знали, чего от тебя ждать, а теперь, можно сказать, предупреждены…
– Я и тогда их предупреждала! Но они не верили!
Голос Жанны разлетался по залу, стены которого отражали его почти с испугом – здесь никогда не говорили так звонко.
– Они и теперь не верят, раз укрепляются, – продолжала она, – и, значит, ничего не изменилось, и волей Господа победа, по-прежнему будет на нашей стороне!
Шарль постарался, чтобы его смех не прозвучал обидно.
Но больше никто не засмеялся. Только глаза Жанны удивлённо округлились – она никак не могла понять, почему дофин так нерешителен.
– Я радуюсь такой твоей убеждённости, – вывернулся Шарль. – Моя вера в тебя, как в Божью посланницу, по-прежнему велика. Но, не думаешь ли ты, Жанна, что помогая нам, Господь ждёт и от нас какой-то помощи? Иначе говоря, действий разумных, а не глупостей, за которые и помогать не стоит.
– Ваша коронация не глупость, мой дорогой дофин, – очень серьёзно, без тени обиды или удивления, ответила Жанна – Это то, чего Господь хочет для Франции, и потому наше следование к Реймсу никак нельзя назвать глупостью.
После этих слов кое-кто еле заметно ухмыльнулся, и Ла Тремуй, по долгу службы и по личной заинтересованности присутствующий на совете, зорко отметил для себя имена. А затем покосился на герцогиню Анжуйскую.
Мадам в последние дни вела себя странно. Даже лицо её, обычно суровое и замкнутое, приобрело какую-то женственную мягкость, чего министр объяснить никак не мог, и испытывал в связи с этим некоторое беспокойство. «Она слишком беспечна. Слишком! А всё, что СЛИШКОМ, уже плохо. Так можно себя ощущать только в том случае, если дело удачно завершено… Но ведь оно не завершено! Во всяком случае, будь я на месте герцогини, я бы ещё не радовался… Хотя, может быть, на своём месте, она знает много больше того, что все мы видим, и имеет основания для беспечности?».
Ответов этому Ла Тремуй не находил, поэтому, с неприятным посасыванием в груди, начинал чувствовать, что снова гибнет в мутной воде неведения. И вдруг… ухмылки некоторых командиров внезапно подсказали… внезапно навели на мысль… Мысль крамольную, почти безумную, однако, учитывая сведения, полученные от Филиппа, вполне возможную! Изощрённого ума герцогини могло хватить и не на такое, просто невозможно было даже предположить, поскольку, вроде бы, бессмысленно, и всё же, всё же… ОНА НЕДОВОЛЬНА КОРОЛЁМ И ГОТОВИТ НОВУЮ КОРОЛЕВУ!