Страница 18 из 20
За последнюю неделю она несколько раз беседовала с немецким гостем. Берндт был писателем и приехал в Венецию, чтобы собрать материал для книги. Судя по всему, этот сбор ограничивался прогулками по каменным улицам, поглощением изысканных блюд и дорогого вина. Если бы Элизабет было позволено хоть раз составить ему компанию, она показала бы ему куда больше, поведала бы ему историю этого стоящего на воде города... но этому не суждено было произойти.
Она всегда оставалась под пристальным надзором сестры Эбигейл, сангвинистки, которая ясно дала понять, что Элизабет не должна делать и шага за пределы территории монастыря. Чтобы сохранить себе жизнь — ныне бренную и хрупкую, — графине следовало оставаться пленницей в этих высоких древних стенах.
Кардинал Бернард был непреклонен в этом решении. Элизабет заточили здесь во искупление ее прошлых грехов.
И все же этот немец мог оказаться полезен. Ради этого она прочла его книги и теперь иногда обсуждала их с автором за бокалом вина и при случае отпускала сдержанную похвалу.
Но даже эти короткие беседы проходили не наедине. Элизабет было позволено разговаривать с гостями только под строгим присмотром обычно со стороны Марии или Эбигейл. Седовласая сангвинистка была неумолима, точно взмах боевой секиры.
И все же Элизабет находила прорехи в их надсмотре, особенно в последнее время. По мере того как уходили месяцы ее заточения, бдительность тюремщиков ослабевала.
Две ночи назад она сумела проскользнуть в комнату Берндта в тот момент, когда его там не было. Среди его личных вещей нашелся ключ от взятой напрокат лодки. Элизабет поспешно спрятала ключ, надеясь, что немец решит, будто сам куда-то задевал его.
До сих пор он так и не поднял тревогу.
Хорошо.
Элизабет вытерла носовым платком пот со лба, и в этот момент в другом конце двора появился мальчик в синей кепке посыльного. Мальчишка передвигался такой же расхлябанной походкой, какую графиня замечала у Томми: как будто современные дети не управляли своими конечностями, позволяя им беспорядочно болтаться во время ходьбы. Ее давно умерший сын Пал, даже будучи в куда более юном возрасте, ни за что не позволил бы себе двигаться так... безвкусно.
Мария поспешила навстречу посыльному, в то время как Элизабет напрягла слух, пытаясь подслушать их разговор. Теперь она знала итальянский язык достаточно неплохо, ведь, помимо работы в саду и учения, ей совершенно нечего было делать. Иногда она засиживалась за учебниками далеко за полночь. Полученные ею знания были оружием, которые она в один прекрасный день сможет обратить против своих тюремщиков.
На руку ей опустилась пчела, и Элизабет поднесла ее к лицу.
— Будьте осторожны, — предупредил раздавшийся позади нее голос.
Графиня вздрогнула. Такого никогда не случилось бы, будь она по-прежнему стригоем. Тогда она могла расслышать сердцебиение с огромного расстояния.
Обернувшись, Элизабет увидела стоящего позади нее Берндта. Должно быть, он обошел двор по кругу, чтобы вот так незаметно подойти к ней. Мужчина стоял так близко, что Элизабет различала терпкий запах его бальзама после бритья.
Она опустила взгляд на пчелу, сидящую на ее руке.
— Мне следует бояться этого маленького существа?
— У многих людей аллергия на пчел, — объяснил Берндт. — Если она, например, ужалит меня, я от этого даже могу умереть.
Элизабет подняла брови. Современные люди так слабы...
Никто не умирал от укуса пчелы в ее времена. Или, быть может, многие и умирали от этого, только никто не знал...
— Мы не можем допустить, чтобы это случилось.
Она отвела руку подальше от Берндта и сдула пчелу, отправив ее в полет.
В этот момент из тени монастырской стены выступила темная фигура и направилась к ним.
Сестра Эбигейл, кто бы сомневался.
С виду сангвинистка казалась обычной пожилой и безобидной английской монахиней — тонкие слабые руки, выцветшие с возрастом синие глаза. На ходу она заправляла под апостольник прядь седых волос, выбившихся из-под покрова.
— Добрый вечер, герр Нидерман, — поприветствовала его Эбигейл. — Ужин скоро будет подан. Если вы направляетесь в трапезную, я уверена...
Берндт перебил ее:
— Возможно, Элизабет будет не против составить мне компанию.
Жесткие пальцы Эбигейл сдавили руку Элизабет с такой силой, что назавтра наверняка должен будет остаться синяк.
Графиня не сопротивлялась. При должных обстоятельствах эти синяки могут вызвать сострадание Берндта.
— Боюсь, Элизабет не может пойти с вами, — возразила Эбигейл раздраженным тоном, не допускавшим возражений.
— Конечно же, могу, сестра, — отозвалась Элизабет. —Я ведь не узница, верно?
Квадратное лицо Эбигейл пошло красными пятнами.
— Значит, решено, — подхватил Берндт. — И возможно, после ужина мы сможем совершить небольшую прогулку на лодке?
Элизабет заставила себя никак не отреагировать на эти слова, боясь, что Эбигейл услышит ее учащенное сердцебиение.
«Заметит ли он пропажу ключа?»
— Элизабет недавно болела, — промолвила Эбигейл, явно подыскивая объяснение тому, что ее подопечная не должна покидать стен монастыря. — Ей не следует перетруждаться.
— Возможно, от морского воздуха мне станет лучше, — с улыбкой предположила Элизабет.
— Я не могу этого позволить, — возразила Эбигейл. — Ваш... ваш отец будет сильно рассержен. Вы ведь не хотите, чтобы я сообщила Бернарду, не так ли?
Элизабет прекратила дразнить монахиню, хотя эта игра забавляла ее. Она уж точно не хотела подобным образом привлекать к себе внимание кардинала Бернарда.
— Очень жаль, — вздохнул Берндт. — Особенно если учесть, что завтра я должен буду уехать...
Элизабет пристально посмотрела на него.
— Я думала, вы останетесь еще на неделю.
Он улыбнулся ее беспокойству, явно приняв его за приязнь.
— Увы, дела призывают меня обратно во Франкфурт раньше, чем я ожидал.
Это было неприятной неожиданностью. Если Элизабет намеревалась воспользоваться его лодкой для побега, это следовало сделать сегодня ночью. Она быстро соображала, понимая, что это ее наилучший шанс — не только на освобождение, но и на куда большее.
Ее планы были куда грандиознее, чем просто обрести свободу.
Хотя теперь Элизабет вновь могла разгуливать под солнцем, она потеряла куда больше. Будучи смертной, графиня уже не могла слышать самые тихие звуки, улавливать слабейшие запахи или видеть мерцающие краски ночи. Ее как будто завернули в плотное покрывало.
Она ненавидела это состояние.
Она желала возвратить себе чувства стригоя, ощутить, как в теле вновь играет эта невероятная сила, но больше всего она хотела быть бессмертной — вырваться не только из стен этого монастыря, но и из неуклонного течения лет.
«Я не допущу, чтобы что-либо остановило меня».
Прежде чем она успела пошевелиться, сотовый телефон, спрятанный в кармане ее юбки, завибрировал.
Только один человек знал этот номер.
«Томми».
Элизабет отошла на шаг от немца.
— Благодарю вас, Берндт, но сестра Эбигейл права. — Она сделала короткий реверанс, слишком поздно осознав, что сейчас уже не приняты подобные манеры. — Кажется, работа в саду слишком утомила меня. Наверное, мне все-таки следует поужинать в своей комнате.
Губы Эбигейл сложились в жесткую прямую линию.
— Думаю, это мудрое решение.
— Жаль, — разочарованным тоном произнес Берндт.
Эбигейл взяла Элизабет за локоть и повела в комнату, еще крепче, чем прежде, сжимая пальцы. Когда они вошли в тесную келью, монахиня приказным тоном заявила:
— Оставайтесь здесь. Я принесу вам ужин.
Эбигейл вышла, заперев за собой дверь. Элизабет подождала, пока ее шаги затихнут, потом подошла к зарешеченному окну. Только сейчас, оставшись в одиночестве, она достала телефон и перезвонила.
Едва в трубке раздался голос Томми, графиня поняла, что что-то случилось. Мальчик явно с трудом сдерживал слезы.
— Я снова заболел раком, — сообщил он. — Я не знаю, что делать и кому сказать.