Сон дядюшки Фрейда

Я усмехнулась. Так. Гарри тоже артист, и неплохой.

– Охнуть не успел, как у Бориса Валентиновича очутился, – продолжал старик. – Сначала гневался, пытался убежать, хотел Машу вместе с особняком сжечь, Аню придушить. Перед сном мечтал, как любовнице шею веревкой перетяну. Но благодаря Борису Валентиновичу душа очистилась от скверны, другой я теперь. Зачем мне сто пар ботинок требовалось? Две ноги всего Господь подарил. К гробу багажник не приделаешь, на тот свет ничего с собой взять нельзя, только душу Богу предъявишь, она главное, а не деньги. Не успел я перед Машей повиниться. Вот у дочки прощения попросил. Когда я исправился, господин Эпохов ей написать разрешил. Она ответила: «Ты хотел маму убить и добился своего. Инфаркт у нее из-за тебя, скотины, случился. Я с тобой дел иметь не желаю. Более меня не беспокой, живи с кем хочешь и где пожелаешь, в свой дом не пущу, из маминого наследства ни рубля не получишь». Вот такая история. Вы не упорствуйте в собственном зле, покайтесь, легче станет.

– Ничего плохого я никому не сделал, – заголосил Вадим, – люди от меня только добро видели.

– И я не совершал дурного, – заорал Владимир, – мне не в чем каяться.

– Господи, – принялась осенять себя крестным знамением Нинель Павловна, – какие ужасы Гарри поведал. Раз он раскаялся, исправился, то заслужил наше уважение. Но почему я здесь? Не то что никому зла не причинила, даже не помыслила о нем. Я воцерковленный человек, молюсь исправно. Вот вы, Борис Валентинович, говорили, что к вам попадают родичи богатых-знаменитых-чиновных. Их сюда за грехи сослали. Но я-то нищая, служу в экономках у хорошего человека, работаю у него больше тридцати лет, после смерти жены хозяина вырастила ее дочку. Отец ребенка любил, но у него в голове только бизнес, на малышку времени не было. Макар Федосеевич хотел няню пригласить, да я воспротивилась, зачем в дом чужого человека впускать? Сама справлюсь. Моя биография прозрачна, ни малейших дурных мыслей в голове не имею, да и платить за меня, чтобы содержать в вашей элитной тюрьме, никто не станет. Я одинокая. Ошибочно здесь оказалась. Макар Федосеевич меня отдыхать отправил. Ехала на поезде до Сан-Валентино, там меня встретил роскошный экипаж, царицей сюда прикатила, машина мягко шла, я попила водички, завернулась в шерстяное одеяльце невиданной нежности, и глаза сами собой закрылись. К чему я это рассказываю? Вместе со мной вышла дама моих лет. Я-то направлялась на отдых, Макар Федосеевич путевкой меня облагодетельствовал, подарил четырнадцать дней на море. Со мной в вагоне ехала женщина, Нина. Она моего возраста, нанялась горничной в богатую семью, направлялась на работу. Мы с ней немного поболтали по дороге, вместе вышли на перрон, я увидела мужчину с табличкой «Нинал» и подошла к нему. Имя с ошибкой было написано, но я не акцентировала на ней внимания, подумала, что иностранцам имя «Нинель» непривычно. А теперь понимаю, что случилось досадное недоразумение, Нинал – это Нина. Служащий перепутал, не ту гостью к вам привез. Мне сейчас следует в гостинице кофе пить. Это Нина – преступная особа! Не я.

Борис Валентинович усмехнулся, но ничего не сказал.

– И я зла не затевала, – всхлипнула Рита, – мою, готовлю, убираю, стираю, весь дом на мне, пожертвовала собой ради сестры. Она очень известная певица, если назову фамилию, кеглями на пол рухнете, но не стану ее упоминать. Катя моя…

– Чего ее имя тогда треплешь? – ехидно перебил Риту Леонид. – Ща в Интернете гляну, кого из тех, кто под фанеру воет, Екатериной зовут, и лопнул твой секрет.

– Нет здесь Сети, – отбила подачу Маргарита, – и Катя выступает под псевдонимом.

– Вы все сюда попали за дело, – повысил голос Леонид, – по рожам вижу, что врете про свою святость. А я ни слова лжи за всю жизнь не произнес. Недоразумение вышло, я сел не в тот автобус, нас в мини-вэн трое ломилось, но шофер меня одного взял, выдал что-то типа куска фольги, воды предложил, музыку включил. Я завернулся в фольгу и заснул. Разве с нечистой совестью можно так легко закемарить?

Борис Валентинович исподлобья взглянул на меня.

– Дарья! Ваш выход! Ступайте на авансцену. Жду вашу историю.

Когда Эпохов назвал мое имя, я пребывала в растерянности. Участники ролевых игр должны быть в образе. Если у нас спектакль под названием «Исправительное заведение», то всем нужно признаваться в совершенных преступлениях, прикидываться криминальными авторитетами, наемными киллерами. Но люди ведут себя иначе, и, судя по тому, как они держатся, и Нинель, и Гарри, и Маргарита, и Леонид, и Вадим, и Рита актеры. Очень хорошие артисты, способные изобразить тик на лице, дрожь в пальцах и покраснеть, как перезревший помидор. Это что – все ради одной меня затеяно? Ну, тогда они мало с меня взяли денег, такой индивидуальный спектакль должен стоить в разы дороже. Хорошо, включусь в игру.

– Рискуя показаться неоригинальной и обвиненной в плагиате, – вздохнула я, – сообщу примерно то же, что и Нинель Павловна. Со мной в одном вагоне ехала Дарья Ивановна Васильева, кроме того, что мы являлись полными тезками, еще оказались и очень похожи внешне. Не могу считать себя безгрешным человеком, но особых пакостей не совершала. Шофер Федор меня с той Дарьей Ивановной перепутал. Нинель Павловна рассказала, как она в роскошном авто водички попила, в нежнейший плед завернулась и заснула. Меня везли на скромной иномарке, дали застиранное одеяло…

– Наверное, вы завидуете Нинели? – прищурился Борис.

Я пожала плечами:

– Редко испытываю это чувство, и мне безразлично, на чем ездить. Я же не собиралась навсегда в колымаге поселиться, пару часов потерпеть можно. Речь сейчас не о машине и качестве пледа, которым предлагалось укрываться от холода. Нинель Павловна попила воды и заснула, со мной случилось то же самое. В бутылках было снотворное, да? Ваши будущие подопечные полагают, что едут отдыхать, садятся в разные экипажи, им предлагают воды… и готово! Вези потом похрапывающего субъекта куда пожелаешь.

Борис Валентинович погрозил мне пальцем.

– Экая, однако, сообразительная у нас Дарья Ивановна. Вот с фантазией у нее плохо. Всякий раз, когда появляются новые люди, я слышу стон про то, что их шофер перепутал.

– Но меня на самом деле не за ту приняли, – в один голос заявили мы с Нинелью Павловной.

– И Васильевой, и Рогачевой минус десять очков за ослиное упрямство, – объявил хозяин. – Ну ничего, придет время, и вы покаетесь в грехах.

– А если их нет? – прищурилась я.

Борис Валентинович вынул из кармана трубку и позвонил:

– Лика, прикажи Надежде подняться на смотровую площадку. Да. Правильно.

Хозяин вернул телефон на место и пояснил:

– Аппарат местный, он работает только в пределах имения. Не стоит пытаться его украсть и позвонить домой, сразу заработаете минус сто очков. Я уже объяснил: как только пойму, что человек исправился, моментально отпущу его. Правда, некоторые, например, Гарри, остаются, но это их собственный выбор.

– Паша тоже решил вас не покидать, – робко уточнил старичок.

– Это мужчина, который бегал по мансардному этажу и орал: «Подъем!»? – уточнила я.

– В обязанности Павлуши входит следить за соблюдением режима, – прошептал Гарри, – у нас с этим строго. Сегодня у вас первый ознакомительный день, а уж завтра…

Дедушка захлопнул рот. У меня по спине неожиданно забегали мурашки.

– Но встречаются экземпляры, которые тверды, аки гранит, – продолжал Борис. – Надежда здесь давно. Группа, с которой она приехала, очистилась от грехов и покинула Волчью пасть. А Ферапонтова твердит заевшей пластинкой: «Ничего дурного я не сделала, меня перепутали с другой».

– Звали? – спросила худенькая женщина, одетая в синее платье с белым воротником и такими же манжетами.

– Да, – подтвердил профессор, – прибыли новые подопечные.

– Добро пожаловать, – без тени улыбки произнесла Надежда и выставила вперед ногу, обутую в черную лодочку с серебряной пряжкой.

– Надежда – горничная, – представил ее хозяин, – убирает дом, работает плохо, тяп-ляп, без усердия. Ленится. По ночам шарит в кладовке, ворует еду. Столько сил я в нее вложил, но как горох о стену! Ноль ответной реакции.