Страница 9 из 9
3 октября 1918 г. СДРПА выразила готовность признать право всех народов империи на самоопределение и вступить с ними в переговоры об образовании Дунайской федерации. Через две недели Карл подписал Манифест о преобразовании империи в союз государств (Staatenbund). Каждая из ее составных частей могла отныне иметь собственные законодательные учреждения. Еще несколько лет такие требования не решалась озвучить даже оппозиция, однако на исходе войны это выглядело жестом отчаяния, запоздавшей попыткой имперской власти провести революцию сверху.
24 октября заявила о своей независимости Венгрия, 28 октября в Праге было провозглашено создание Чехословацкой республики. «Национальные революции стали провозвестником революции социальной» (О.Бауэр). То, что пришло время для решительных действий, почувствовали не только народные массы, но и их парламентские представители. Еще 21 октября 232 немецкоязычных депутата рейхсрата провозгласили себя Временным национальным собранием, которое избрало исполнительную власть переходного периода – Государственный совет в составе 22 человек. Во главе совета встал умеренный социал-демократ Карл Реннер, которого даже его биографы называют «последним монархистом».
Сосуществование старых и новых институтов власти растянулось на несколько недель. 27 октября последним канцлером империи стал пацифист Генрих Ламмаш, хотя его правительство уже не обладало реальной властью. Члены Госсовета не имели четких полномочий, им даже не было ясно, на какую часть былой империи будет распространяться верховная власть Вены. Впрочем, особых усилий от них и не требовалось – институты «старого режима» разваливались сами собой. Парламентарии сосредоточились на дебатах о форме будущего государства – социал-демократы и националисты выступили за республиканское правление, но Реннер медлил, выжидая дальнейшего развития событий. Карл, уединившись в своей резиденции, также не проявлял никакой инициативы.
30 октября в Вене состоялась массовая рабочая демонстрация. Манифестанты окружили здание, где работало Национальное собрание, и потребовали провозгласить Австрию республикой. После успокоительных речей Реннера и представителя социал-христиан Леопольда Куншака дело ограничилось снятием со здания парламента штандарта Габсбургов. Проект временной конституции, принятый в тот день Национальным собранием, оставлял вопрос о форме будущего государства открытым. Не было сказано ни слова и о правительстве Ламмаша, которое формально продолжало управлять страной. Все передавалось на усмотрение Учредительного собрания, избрать которое предстояло как можно скорее.
Открытым оставался и вопрос о наследстве империи. Виктор Адлер, ставший статс-секретарем по иностранным делам, уже на первом заседании Национального собрания ребром поставил вопрос об альтернативе Дунайской федерации: «В случае, если другие народы отвергнут подобное сообщество, то предоставленное само себе германско-австрийское государство, не имеющее с экономической точки зрения никакой перспективы, будет вынуждено на правах союзного субъекта войти в состав Германского рейха». В первом варианте временной конституции это государство было названо Юго-восточной Германией. Мало кто в те дни всерьез размышлял о перспективе самостоятельного развития «малой Австрии».
3. Первая республика Первые дни республики – Сен-Жерменский мир и проблема аншлюса – Становление республиканского правления – Социальные проблемы послевоенных лет – «Красная Вена» – Советско-австрийские отношения – Эскалация насилия
Перемирие на итальянском фронте, подписанное 3 ноября 1918 г., означало для Австро-Венгрии окончание Первой мировой войны. Впрочем, к тому моменту об Австро-Венгрии можно было говорить только в прошедшем времени – после откола национальных образований, ставших самостоятельными государствами, от пятидесятимиллионной империи остался «кровоточащий обрубок» (Ж. Ханнак) с населением в 6 млн. человек. Треть из них проживала в столице, превратившейся в начале ноября в живое воплощение библейского столпотворения.
Тысячелетняя империя доживала последние дни, уже не пытаясь демонстрировать силу и величие. Карл и его свита не решались показываться в общественных местах, на зданиях государственных учреждений безнаказанно срывали кайзеровские штандарты. Разделенные несколькими кварталами, в Вене заседали два правительства, причем каждое из них считало себя олицетворением «правильной власти». Грозные предписания и декларации не могли накормить население столицы, которое перестало получать продукты даже по продовольственным карточкам. Фабрики венских предместий, работавшие на войну, закрывались, их персонал пополнял ряды тех, кто остался без средств к существованию и без каких-либо перспектив на будущее.
Вокзалы были забиты толпами солдат, самовольно возвращавшихся с фронта. Многие из них имели при себе винтовки, с которыми они срослись за годы жизни в окопах. Стоило показаться на улице офицеру, и он тут же становился жертвой насмешек, с него запросто могли сорвать фуражку и погоны. Чешские и венгерские части по пути следования с итальянского фронта на свою родину нередко вымещали на немецком населении накопившуюся злобу.
Обыватель, когда-то преуспевающий буржуа, чиновник, адвокат, проводил те дни в страхе не только перед грабежами и взбунтовавшейся чернью, но и перед тем, что воинские части Антанты вот-вот оккупируют всю страну (такую возможность предусматривал четвертый пункт соглашения о перемирии). Настоящую панику вызвало сообщение, что пленные итальянцы, находившиеся в лагере неподалеку от столицы, завладели оружием и отправились в поход на Вену. И все же молодежь неудержимо влекло на улицу, толпы любопытных слонялись по центру города, ежечасно ожидая чего-то совершенно невероятного – то ли публичного покаяния кайзера, то ли явления святых заступников.
То там, то тут на улицах предместий возникали стихийные митинги, ораторы призывали рабочих не упустить представившийся шанс и взять судьбу в свои руки. Любая информация о назревавшей революции в соседней Германии вызывала живейший интерес, «примерялась» к австрийским условиям. Второе место в рейтинге венских слухов прочно занимали события в Советской России. Сенсации бульварных газет о тотальной национализации средств производства вплоть до швейных машинок уже не вызывали взрыва эмоций. Австрийские рабочие приветствовали победы Красной Армии на фронтах гражданской войны, пытались вникнуть в суть системы Советов, привыкали выговаривать иностранное слово «большевик».
3 ноября группа левых радикалов, недовольных умеренностью политики СДПА, объявила о создании Коммунистической партии Австрии. Декларация о намерениях КПА, появившаяся через несколько дней в первом номере партийной газеты, ставила на повестку дня лозунг «Вся власть Советам», призывая повторить пример русских революционеров. Почувствовав, что инициатива может ускользнуть из рук, активизировались и лидеры социал-демократии. Освобожденный из тюрьмы Фридрих Адлер на некоторое время возглавил ее левое крыло. Социалисты приняли непосредственное участие в формировании органов самоуправления – советов на фабриках и в казармах. Чтобы накормить городское население, их делегации были вынуждены проводить реквизиции в селах. Это не добавляло им симпатий в глазах крестьян, у которых сформировалась стойкая неприязнь к «красным».
В конце октября в Австрии началось формирование частей «народной армии» – фольксвера, которым занимался государственный секретарь по военным делам социал-демократ Юлиус Дейч. В нее вливались не только возвращавшиеся с фронта солдаты, но и кадровые рабочие. Явно выдавая желаемое за действительное, Отто Бауэр писал: «Фактическое распоряжение вооруженными силами перешло не только от императора к народу, но вместе с тем в среде самого народа оно вскоре перешло от имущих классов к пролетариату». Для эпохи крушения старого режима характерны иллюзии легкой победы. Фольксвер так и не стал армией демократической и социальной революции.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.