Страница 93 из 122
Открывшаяся перед литераторами в этих новых условиях возможность рассказать правду воплотилась в работах В. Гроссмана (сталинградские очерки), JI. Леонова («Нашествие»), А. Твардовского («Теркин»), О. Берггольц («Февральский дневник») и других. Издательская судьба этих сочинений сложилась более или менее удачно. Однако одновременно большая группа известных и не очень известных писателей, поэтов, критиков попала под удар политических проработок. Их произведения были объявлены «идеологически вредными».
В 1946 г. было отменено постановление Секретариата ЦК «О контроле над литературно-художественными журналами». В начале апреля по решению Оргбюро и Политбюро был снят с поста оргсекретаря правления ССП Д.Н. Поликарпов. Казалось, эти шаги свидетельствовали о некотором ослаблении идеологического контроля. На самом деле это было лишь временное отступление, которое стало подготовкой к широкомасштабной кампании, задуманной в ЦК.
К весне 1946 г. Политбюро стало очевидно, что проработки произведений писателей на заседаниях президиума ССП, критические выступления в печати, широко практиковавшиеся во время войны в отношении Асеева, Зощенко, Платонова, Сельвинского, Чуковского, Федина и других, оказались недейственными.
13 апреля 1946 г. на заседании Политбюро под председательством Сталина было решено «поручить тт. Жданову и Александрову представить предложения о мероприятиях по значительному улучшению руководства агитпропработой и по улучшению аппарата Управления пропаганды ЦК ВКП(б)»[771]. На одном из заседаний ОБ А. Прокофьев пытался объяснить, что писатели – народ ранимый и обращаться с ними следует бережно. У Союза писателей, говорил он, «не хватает мужества, в ряде случаев, сказать правду, имея в виду, что люди, с которыми мы работаем… будут обижены. У нас некоторые очень болезненно обиды принимают… Даже иногда небольшая критика оставляет глубокую царапину»[772].
Но Сталин настаивал: «Этого бояться не следует. Как же иначе людей воспитывать без критики», – заявил он[773].
Решение 13 апреля 1946 г. явилось началом разразившейся в сфере литературы бури. Вот что говорил о направленной против интеллигенции кампании 1940-х гг. Н.С. Хрущев: «Жданов сыграл тогда отведенную ему роль, но все-таки он выполнял прямые указания Сталина. Думаю, если бы Жданов лично определял политику в этих вопросах, то она не была бы такой жестокой»[774].
Сразу же после выхода в свет постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», 15 и 16 августа, перед партактивом и писателями Ленинграда с докладами на эту тему выступил Жданов. Писательские собрания по всей стране «единодушно» поддержали решение ЦК. Потоком пошли статьи, обличавшие вдруг обнаружившиеся в большом количестве «безыдейные» «вредные» произведения. Главлит приступил к массовому изъятию произведений Зощенко и Ахматовой из книготорговой сети и библиотек общественного пользования[775], включая не только книги, но и диафильмы, сделанные по их мотивам[776].
Эта кампания преследовала несколько политических целей. В основе лежало стремление властей «подкрутить» идеологические гайки, «поставить на место» писателей. Образно эта идея сформулирована у К. Симонова: «…прочно взять в руки немножко выпущенную из рук интеллигенцию, пресечь в ней иллюзию, указать ей на ее место в обществе и напомнить, что задачи, поставленные перед ней, будут формулироваться так же ясно и определенно, как они формулировались и раньше, до войны, во время которой задрали хвосты не только некоторые генералы, но и некоторые интеллигенты, словом, что-то на тему о сверчке и шестке»[777].
Эта цель, переплетающаяся с политическими интригами в Кремле, и предопределила выбор объектов погрома. Уже попадавшие ранее в опалу Ахматова и Зощенко были выдвинуты для проработки в последний момент и на этот раз поплатились не только за свое «невыдержанное» творчество, но и за то, что оказались авторами журналов, выходивших в городе, руководство которого было втянуто в интриги «большой политики». В кампании вокруг постановления ясно прочитываются претензии высшего руководства партии, и прежде всего Сталина и Маленкова, к ленинградским руководителям и их покровителям в Москве[778].
Борьба с космополитизмом плавно перешла в активную государственную антисемитскую кампанию, которая захватила практически все сферы общественной, политической и даже весьма далекой от официальной пропаганды производственной жизни. На протяжении всего периода травли Главлит регулярно издавал оперативные цензорские указания об изъятии книг еврейских авторов. Так, на завершающей стадии этой позорной акции в январе 1953 г. Главлит проводил изъятие книг врачей-вредителей по списку, предъявленному органами государственной безопасности. В числе таких изданий были книги Е. Смирнова «Советские военные врачи в Отечественную войну», «в которой положительно оценивается деятельность М. Вовси, П. Егорова, С. Юдина», и книги М. Загорского «Михоэлс», «которая до сих пор находится в обращении ввиду того, что Главлиту (по заявлению К.К. Омельченко) не было известно о националистической деятельности Михоэлса». Критика, изложенная ЦК в докладной записке В. Степанова и В. Фомичева, была направлена против недостаточной активности Главлита. По их мнению, «следовало бы в приказе Главлита указать на необходимость изъятия всех произведений врачей-вредителей и всех работ Михоэлса независимо от их тематики»[779].
Как складывались судьбы писателей, ставших объектами этой кампании, видно из многочисленных свидетельств и документов, в том числе и докладных записок Отдела культуры и пропаганды ЦК КПСС. В частности, о письме В. Ардова в ЦК он сообщал, что после выступления газеты «Правда» 9 августа 1949 г. с критикой в его адрес, писатель в течение трех лет не мог добиться опубликования ни одного вновь написанного произведения (в издательстве «Советский писатель» лежала без движения написанная им книга). Сразу же после того, как Ардов отправил письмо в ЦК КПСС, в «Правде» от 11 января 1953 г. появился фельетон, в котором «критиковались его устные выступления с халтурными произведениями». Дополнительно в отношении него была предпринята весьма распространенная «форма работы» с писателями и иными представителями творческой интеллигенции: В. Ардов был вызван в Отдел художественной литературы и искусства ЦК КПСС для беседы[780]. Таковы были действия партии.
Определенной «вершиной» этих действий явилось письмо руководителей Союза советских писателей А. Фадеева, А. Суркова и К. Симонова Н.С. Хрущеву от 24 марта 1953 г. Надо сказать, что творческие союзы, созданные идеологическим аппаратом ЦК в начале 1930-х гг., всегда оказывали полную поддержку партийным органам, заранее угадывая и опережая их действия. В данном случае была подготовлена почва для очередных репрессий, поддержанных писательскими «генералами» как меры по освобождению писательской организации от балласта. Этот постыдный документ, за который его авторы заплатили в дальнейшем таким жестоким раскаянием, содержал информацию о «ряде лиц, бездействующих литераторов, мешающих работе Союза Советских Писателей, а в ряде случаев дискредитирующих высокое звание советского писателя». Понятно, что среди заядлых иждивенцев, бездельников и халтурщиков в подавляющем большинстве указывались еврейские литераторы. Это были главным образом авторы, пишущие на еврейском языке и публиковавшиеся в еврейской прессе в 1920 – начале 1930-х гг. При этом им вменялось отсутствие опубликованных работ в последние 15 лет, что было само по себе абсурдным, поскольку именно в этот период возможность писать и публиковаться на родном языке практически была утрачена. Например, О. Дриз, не имея возможности публиковаться, уже несколько лет работал гранильщиком в одной из строительных организаций. Под этот «мощный аргумент» были подведены более 150 человек московской писательской организации, «значительную часть которых составляли лица еврейской национальности и, в том числе, члены бывшего «Еврейского литературного объединения» (московской секции еврейских писателей), распущенного еще в 1949 году. Все руководство этого объединения и значительная часть его членов были в свое время репрессированы органами МГБ». Далее следовала сухая статистика: «…из 1102 членов московской организации Союза писателей русских – 662 чел. (60%), евреев – 329 чел. (29,8%), украинцев – 23 чел., армян – 21 чел., других национальностей – 67 чел. При создании Союза советских писателей в 1934 г. в московскую организацию было принято 351 чел., из них – писателей еврейской национальности 124 чел. (35, 3%). В 1935-1940 гг. принято 244 человек, из них писателей еврейской национальности – 85 человек (34,8%). В 1941-1946 гг. принято 265 чел., из них писателей еврейской национальности 75 человек (28,4%). В 1947-1952 гг. принято 241 чел., из них писателей еврейской национальности 49 чел. (20,3%)». Вывод был следующий: «…такой искусственно завышенный прием в Союз писателей лиц еврейской национальности объясняется тем, что многие их них принимались не по их литературным заслугам, а в результате сниженных требований, приятельских отношений, а в ряде случаев и в результате замаскированных проявлений националистической семейственности (особенно в период существования в Союзе писателей еврейского литературного объединения, часть представителей которого входила в состав руководящих органов ССП СССР)». Приводились и первые результаты «чистки»: за ряд месяцев президиумом правления ССП СССР было исключено из Союза 11 чел.; секретариатом ССП внесена в президиум рекомендация исключить еще 11 чел. В связи с этим генеральный секретарь ССП и его заместители предупреждали ЦК КПСС о том, что «исключенные будут обращаться с жалобами в руководящие партийные и советские организации», поскольку работа по очистке кадров планировалась на ближайшие два года[781].
771
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 3. Д. 1057. Л. 2.
772
«Литературный фронт»: История политической цензуры. 1931-1946 гг. Сборник документов. М., 1994. С. 202.
773
Там же. С. 214.
774
Вопросы истории. 1991. № 10-11. С. 64.
775
ГА РФ.Ф. 9425. On. 1. Д. 404. Л. 57.
776
Там же. Оп. 2. Д. 84. Л. 178.
777
Симонов К.М. Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине. М., 1990. С. 93.
778
Бабиченко Д.Л. Указ. соч. С. 187-189.
779
РГАНИ.Ф. 5. Оп. 16. Д. 635. Л. 28.
780
Там же. Оп. 17. Д. 392. Л. 37.
781
Там же. Д. 389. Л. 158-163.