Страница 72 из 122
Ст. 4. Отхаркавшись оптацией и прелиминарными условиями мира с Польшей в 1920 г. ~ революция в итоге гражданских войн и бандитизма имела в активе: тиф, голод, разруху и пароксическую жажду животной жизни – печки, бани, хлеба без примеси, свежего белья, половой любви.
Ст. 5. Отсюда Метод: нужно срочно сделать переброску всех частей на борьбу с разрухой, на восстановление хозяйственной структуры, однако батарейный погром, лихой кавалерийский рейд и пехотные походы – бессильны перед этой задачей – бой по хозяйственному фронту должен был разрешить проблемы: а) во-первых: промышленные (централизация, или хозрасчет, вопрос о концессиях, о частном капитале, о взаимоотношениях крупной, мелкой и средней производ. системы, об экстенсивности или интенсивности аграрной культуры), б) во-вторых, – финансовые (стабилизация валюты и след., значит и сокращение эмиссии, и наложение налоговой системы, установление бюджета, учет; вопрос о кредитном аппарате; вопрос об обоих займах и т.п.), в) в-третьих, – коммерческие (учреждение фондовой и товарной биржи, институт синдикатов, вопросы кооперации, характер и размеры импорта и экспорта), г) в-четвертых, – транспортные – (вопросы протекционистического тарифа, распоряжений подачи подвижного состава по ударным ценам акционерных транспортных средств, д) в-пятых, – юридические – в смысле установления прочных норм гражданского оборота, т.е., короче говоря, установления своеобразной капиталистической системы в рамках и при контроле Социалистического Союза.
Эта колоссальная задача требовала тонких методов разрешения, выяснения потребностей, постоянного учета наличности и распределения силы не по количеству штыков и шашек, а по квалификации, стажу, по качественному отбору; отсюда болезненно острое стремление революционного общества к организационности как единственного способа овладения хозяйственной аппаратурой»[602].
Такой нетрадиционный подход к роли литературы в социалистическом строительстве вызывал первоначально одобрение, особенно в среде молодых партийцев. Тем не менее конструктивисты были подвергнуты критике со стороны лидера ВЛКСМ А. Косырева, который требовал, чтобы они меньше занимались идеологией, а больше хозяйственными вопросами. Поводом для этого послужили сборник «Бизнес» и статья К. Зелинского «Конструктивизм и социализм»[603].
По-разному складывались судьбы обществ: одни, не успевали развернуть свою работу или не получали права на существование, другие подвергались неоднократному шантажу и, после выполнения условий, получали долгожданную регистрацию. Примером может служить история с отказами в регистрации устава общества «Литература и быт» в связи с мнениями ЦК, ОГПУ по поводу антисоветски настроенных учредителей общества[604] или история нерегистрации НКВД устава «Общества Чехова и его эпохи» также в связи с наличием антисоветских настроений его членов – С.А. Детинова и Ю.В. Соболева[605]. Все эти события относились к 1928 г. Но так или иначе, рано или поздно, конец у всех обществ был один. Но в 1925 г., а затем в 1928 г. мало кто об этом догадывался в пылу бурных политических боев за место около партии.
Интересна в этом смысле история так называемого слияния московского и ленинградского обществ драматургов и писателей Модпик и Драмсоюза (ленинградского общества драматургов). Неповиновение и самостоятельность последнего явились причиной этого «слияния» под лозунгами комфракции Союза Революционных Драматургов (СРД). В одном из писем новоиспеченного «революционного» союза в ЦК РКП(б) от 29 октября 1925 г. откровенно предлагается план удушения Драмсоюза, который предполагал объединение драматургов и композиторов под идеологическим руководством СРД, с целью создания мощной, единой во всероссийском и всесоюзном масштабе, организации с широкими культурно-общественными задачами, с материальной базой, заключающейся в монополии этих организаций на сбор и распределение авторского гонорара под контролем и руководством соответствующего правительственного органа в тесном контакте с НКП союзных республик. В качестве мер по легальной ликвидации Драмсоюза предлагалась его «дискредитация в целях лишения его общественного авторитета, вскрытия его реакционных тенденций и лишения его покровительства органов НКП». При этом рекомендовались методы материального давления, административного наказания[606] и морального воздействия – блокирования Драмсоюза даже ценой запрета Всероссийской конференции авторов малых форм, где предполагались выступления мятежных ленинградцев[607]. Примечательно, что весь конфликт, конечной целью которого было создание управляемой структуры, инспирировался и развивался ГПУ / ОГПУ.
К этому времени начались не только традиционные цензурные ограничения, но и прямые репрессии, направленные против писателей, которые не вписывались ни в одну из групп, созданных естественным и искусственным образом. При этом вопросы любых отклонений рассматривались на самом высоком уровне. Так, проект решения СТ ЦК о «Молодой гвардии»[608], сохранившийся в рукописном варианте, позволяет убедиться в том, какое значение придавалось вопросам цензуры высшим политическим руководством: документ был подписан И. Сталиным, В. Молотовым и Л. Кагановичем[609]. Редакции «Молодой гвардии» был объявлен строгий выговор за помещение в № 5 «Молодой гвардии» «полурассказа» Артема Веселого «Босая правда», представляющего «однобокое, тенденциозное и в основном карикатурное изображение советской действительности, объективно выгодное лишь нашим классовым врагам». Также было принято решение пересмотреть состав «Молодой гвардии» «в направлении, гарантирующем партию и комсомол от таких нежелательных случаев»[610].
Тремя годами раньше литературный мир потрясла история с публикацией повести Б. Пильняка «Повесть непогашенной луны», также пропущенной предварительной цензурой и опубликованной в «Новом мире». По этому поводу Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло решение[611] об изъятии пятой книги «Нового мира» в связи с тем, что это произведение Пильняка «является злостным, контрреволюционным выпадом против ЦК и партии». Было решено также «поставить на вид» членам редакционной коллегии «Нового мира» Луначарскому и Скворцову-Степанову, а Полонскому, как члену редколлегии, ответственному за художественный отдел, «объявить строжайший выговор». Воронскому[612] письмом в редакцию «Нового мира» предлагалось «отказаться от посвящения Пильняка (последний посвятил свою повесть Воронскому. – Т.Г.), с соответствующей мотивировкой, которая должна быть согласована с Секретариатом ЦК». Покаяться предлагалось и всей редакции и, что совершенно естественно, самому Б. Пильняку, который был не только исключен из списка сотрудников журналов «Красная новь», «Новый мир» и «Звезда» (Ленинград), но и лишен всех договоров с Госиздатом. Досталось и Вороненому, ему был объявлен строгий выговор именно за то, что некоторые детали из истории болезни М. Фрунзе, использованные в повести, стали известны Б. Пильняку именно из его рассказа[613].
Б. Пильняк о себе сказал так: «Мне выпала горькая слава быть человеком, который идет на рожон. И еще горькая слава мне выпала – долг мой – быть русским писателем и быть честным с собой и Россией»[614]. Немного, наверное, произведений в мировой и отечественной литературе, появление которых вызвало бы такую бурную негативную реакцию со стороны властей, немного произведений, которые, будучи официально запрещенными, вернулись к читателю через несколько десятилетий. «Повесть непогашенной луны» Пильняка поразила современников своей горькой прозорливостью. Трагическая судьба повести предопределила и трагическую судьбу писателя. Повесть увидела свет в майской книге «Нового мира» за 1926 г., и сразу же началась ожесточенная травля автора. Значительная часть тиража журнала была конфискована и к подписчикам не поступила. Срочно был выпущен другой вариант майского номера тиражом 15 тыс., в котором повесть Б. Пильняка отсутствовала. Резко отрицательно отозвался об этой повести, написанной, по его мнению, уродливым языком, М. Горький. «Удивительно нелепо поставлены в нем хирурги, да и все в нем отзывается сплетней»[615], – писал он А.К. Воронскому. В №6 журнала за июнь 1926 г. было опубликовано гневное письмо А.К. Воронского, в котором он публично отказался принять посвящение ему Б. Пильняком повести; мотивируя свое решение так: «…подобное посвящение для меня, как коммуниста, в высокой степени оскорбительно и могло бы набросить тень на мое партийное имя…» И далее в письме был сделан убийственный для автора вывод: «Подобное изображение глубоко печального и трагического события является не только грубейшим искажением его, крайне оскорбительным для самой памяти тов. Фрунзе, но и злосчастной клеветой на нашу партию ВКП(б)»[616]. В этом же номере журнала его редакция, состоящая из А.В. Луначарского, В.П. Полонского и И.И. Скворцова-Степанова, поспешила признать факт публикации повести на страницах своего журнала «явной и грубой ошибкой»[617].
602
Там же. Ф. 1095. On. 1. Д. 2. Л. 1.
603
Письмо Правления ЛЦК И. Сельвинского, К. Зелинского, Э. Багрицкого, Л. Луговского, Б. Агапова 1929 г. (РГАЛИ.Ф. 1095. Оп. 2. Д. 16. Л. 1-2.)
604
ГА РФ.Ф. 393. Оп. 43а. Д. 1636. Л. 14-21.
605
Там же. Оп. 57. Л. 42-42об.
606
Там же. Ф. 2307. Оп. 10. Д. 358. Л. 91-94.
607
Там же. Ф. 393. Оп. 43а. Д. 1770. Л. 178-178об.
608
Пр. СТ № 118 от И мая 1929 г. П. 56.
609
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. ИЗ.Д. 728. Л. 229-229об.
610
Там же. Д. 327. Л. 12.
611
Пр. ПБ № 25 от 13.05.1926 г. П. 22.
612
Воронский А.К. (1884-1943) возглавлял журнал «Красная новь» (в 1921-1927), затем издательство «Круг». В 1928 г. исключен из партии и по постановлению Особого отдела ОГПУ 31 сентября 1929 г. выслан на три года. Восстановлен в 1931 г. в партии, работал в Гослитиздате. 1 февраля 1937 г. арестован и приговорен Военной коллегией Верховного суда к расстрелу. Реабилитирован посмертно.
613
АСПИ.Ф. 17. Оп. 3. Д. 560. Л. 5-6.
614
Пильняк Б. Человеческий ветер. Тбилиси, 1990. С. 5.
615
Пильняк Б. Горький и советская печать, Кн. 2. М., 1965. С. 39.
616
Новый мир. 1926. № 6. С. 184.
617
Там же.