Страница 9 из 22
– Я выпишу вам витамины и ноотропы, пропьете. Возьмите направление к психологу и психотерапевту, это у нас в диспансере, Зинаида объяснит. Еще вопросы есть?
– Так сколько ему лет писать, Вероника Игоревна? – встряла в беседу медсестра.
– Пиши «двадцать пять», правильно? – ответила та, глядя на меня с тщательно замаскированным вниманием.
Я пожал плечами:
– Кажется. У меня еще вопрос. Вот, от милиции на экспертизу направили – это к вам? – Я вытащил из внутреннего кармана летней куртки направление и передал врачу.
– Молодой человек, – поморщилась она, – это не так просто делается. Пройдете обследование у психолога, психотерапевта и только после этого на комиссию, а ее еще собрать надо. Попейте таблетки, сходите к специалистам, и через неделю – ко мне. Тогда и решим вопрос с комиссией. Мне еще и с главным это вопрос обсудить придется.
– Спасибо, всего доброго.
– До свидания, молодой человек. Зинаида, задержись на минутку, а вы в коридоре посидите.
Ждать пришлось минут двадцать. Я подсмотрел свободным сознанием: врач ей что-то втолковывала. Зина сначала оправдывалась, а под конец вспылила. Вероника махнула на нее рукой. В буквальном смысле.
У магической практики свободного сознания есть два серьезных недостатка. Во-первых, «бесхозное» тело, которое внешне напоминает спящего в неудобной позе человека, остается практически беззащитным. Убивай не хочу. Во-вторых, для шпионских нужд оно далеко не идеально. Вместо разборчивой речи слышится какой-то сумбур, тогда как остальные звуки, не несущие смысловой нагрузки, различаются прекрасно. Вместо карт с топографией и координатами видится откровенная галиматья, не говоря уже о надписях. Каракули обезьяны несут больше смысла! Вроде, кажется, буква. Знакомая, как «любимый» заусенец на ногте. И такая же противная: мешает, болит, а избавиться не можешь. И ножницами, и щипчиками, и зубами хватаешь в конце концов, то есть пытаешься вспомнить значение столь красиво начертанных линий, тебе, несомненно, известных, а никак! Поначалу бесит. Потом привыкаешь.
Моя личная теория по этому поводу такова: свободное сознание не воспринимает так называемую вторую сигнальную систему – один из важнейших признаков нашего отличия от животных. То есть речь, ее производные и прочие абстракции. В ответ на это мое утверждение мой друг и учитель Агнар, маг-теоретик, скептически пожал плечами, но не оспорил. Своего мнения, которое он считал бы лучше моего объяснения, у него попросту не было.
Зинаида выскочила из кабинета раскрасневшаяся и, не глядя на меня, буркнула:
– Поехали.
В машине нервно закурила.
– Егор, если у тебя тайны, то не рассказывай, я пойму, но не обманывай меня! Я больше всего это ненавижу! Все что угодно могу простить, только не ложь. Признайся только мне, я никому не скажу. Ты… выдумал амнезию? – сказала, умоляя, глядя прямо в глаза, с затаенной болью во взоре.
Боль где-то там, в глубине, тщательно скрываемая, становящаяся от того особо острой. Пристально прищуренные веки, за которыми ярко-карие радужки лишь только угадывались, усилили сходство девушки с типичной японкой. Или кореянкой. Ой, повторяюсь.
Я не отвел взгляд.
– Я не вру, – произнес раздельно, как можно более честно. – Мою жизнь словно перевернуло. Да не словно, а точно! Будто я умирал и родился заново.
Ответил завуалированной ложью, и от этого меня чуть не вывернуло наизнанку. На душе кошки скребли. Гигантскими стальными когтями. Обманывать доверяющего тебе очень мерзко. Словно в дерьмо залезаешь. Окунаешься с головой и плаваешь всласть. Но не в дурку же идти, с рассказами о другом мире и магии? До больницы, конечно, скорей всего не дошло бы, но уважение в глазах Зины потерял бы точно. И ей было бы больно. Думаю, больнее, чем от обмана. Пусть несколько дней или недель до моего отбытия побудет счастливой…
Зина облегченно выдохнула и уперлась лбом в баранку. Улыбнулась. Длинный столбик пепла с сигареты упал на пол. Она этого не заметила.
– Я так и знала, я была права! А она мне: мышление связанное, эмоции адекватные, мимика-моторика, жесты-шместы, жмурится-хмурится, глаза гуляют или стынут; он, дорогая моя, совершенно здоров. Симулирует, будь с ним осторожна, Зиночка, – пародировала, кстати, довольно похоже. – Что, говорю, так совсем-совсем не бывает при амнезиях? Она сразу замялась. Бывает, говорит, но очень редко. Когда-то, где-то она читала, что были единичные случаи полного здоровья при амнезии. Но в ее практике у всех обязательно сопутствующие симптомы были. Короче, она тетка прагматичная и в сказки, в отличие от меня, не верит. Но я была права! – Зина победно стукнула рукой по многострадальной баранке. – Прокатимся с ветерком! Ты как?
– Я «за»! – весело согласился я с натянутой улыбкой. В этот момент я себя ненавидел.
Можно было признаться, можно! Толстая тетенька-врач влегкую меня вычислила, как учительница – нашкодившего детсадовца! Но главное, она сказала Зине, что я здоров! Убедительно доказала. Зина бы после этого мне поверила. Теперь поздно… или? Нет. Как идет, так идет. Я на Земле ненадолго.
Мы мчались по полупустой загородной трассе, лихо обгоняя все попутные машины. Зина весело щебетала, смеялась, а я так и застыл с маской вместо лица.
– Заедем на «вертолетку»? – дошла до меня ее последняя фраза.
– На что?
– Придорожное кафе, популярное у наших бандюганов, там неплохо кормят. Отметим твое психическое здоровье. Ты как? Не боись, днем там никого не бывает.
– Давай отметим, я не против. Запишешь на мой счет. – Мне было безразлично. Я занимался самоедством.
Оказывается, от старой доброй интеллигентской рефлексии я избавился не до конца. Надо же… В Эгноре думал, что все мое нежное воспитание сдулось окончательно и бесповоротно, а смотри-ка! Ступил на родную землю – и все возвращается на круги своя. Даже не знаю, как к этому отнестись.
Она весело рассмеялась:
– Вот и дождалась кавалера! Запишу.
В здание заходить не стали, пристроились в открытом летнике под тентом.
Стояла совсем не августовская жара. Кроме нашего, были заняты два столика из шести, по виду – дальнобойщиками. Зина заказала шашлыки, кафешка ими славилась, и разных салатиков с закусками. Себе взяла минералку, мне – безалкогольного пива: «Тебе еще в милицию за справкой. Без бумажки ты кто? Правильно. Вечером выпьем».
– Откуда ты так здорово в психологии разбираешься? – спросил я между делом, жуя действительно неплохой шашлык.
– Не льсти мне, ни бельмеса я в ней не смыслю.
– Откуда тогда «мышление», «эмоции» и чего еще там?
– Запомнила, что Вероника Игоревна говорила. У меня память на слова хорошая, а смысла я до сих пор не понимаю. И пародировать умею, заметил?
– Ага, здорово. А у меня память фотографическая: что увижу – с первого раза запоминаю, – похвастался я в ответ, практически не думая.
– Вот это да! Так мы два уникума! Давай за это выпьем! – Мы шутливо чокнулись высокими стеклянными стаканами.
Она искренне, я вымученно. Все с той же натянутой улыбкой, которая ко мне приклеилась.
Из здания кафе в летник вышли четверо крепких, коротко стриженных молодых людей, одетых, несмотря на жару, в расстегнутые короткие кожаные куртки. Они заняли соседний столик. На двоих были массивные золотые цепи «привет из девяностых».
– Верка, неси быстрее, щас с голоду помрем! – крикнул самый маленький из них и повернулся к остальным. – Ну че, пацаны, отметим это дело! – выпалил с жаром, в предвкушении потирая руки.
Зина с досадой поставила стакан на стол.
– Принесла нелегкая! Как чувствовала – не надо было сюда ехать! Собирайся, Егор, обед нам испорчен.
– Подожди, Зина, кто это? – Я сидел к ним спиной и видел квартет только во время их прохода к столику. – Объясни.
– Местная «бригадочка», считают себя крутыми, а на самом деле – шестерки, одни понты. Пойдем, обязательно привяжутся. Ну их, нервы дороже.
– Сидим, – твердо сказал я и накрыл ее руку своей. Гримаса Гуинплена сошла с моего лица. Появились конкретные враги, и вся интеллигентская муть, противно ковыряющая душу, мгновенно схлынула. Я стал самым счастливым человеком на свете. На секунду.