Страница 7 из 28
– Виктор Николаевич, вы меня простите за назойливость. Я правда хотела только помочь немножко. Вы напрасно мучаетесь. Сержант лекарства привез, я разобралась в рекомендациях и дозах. Вот снотворное, оно попозже пригодится. А вот сильное обезболивающее. Две таблетки на прием; покой обеспечен. Держите. И отложим на завтра деловые разговоры.
Я это видела. Он схватил не две, а четыре таблетки и проглотил их без воды. Господи, каково же ему пришлось сегодня. С минуту он сидел, закрыв глаза. А когда открыл, в них непонятно откуда взялась смешинка. Выглядел он чуть виновато.
– Полина, я подчиняюсь. Только в этой суматохе куда-то делись ключи. Тебе не попадались?
– Я отдам их вам в обмен на слово пускать меня к себе ежедневно, скажем, часа в два, чтобы приготовить поесть и слегка убраться, – серьезно пообещала я.
Измайлов явно растерялся.
– Я уже приноровился к костылям, сам с хозяйством справлюсь. Руки-то целы. И мозги не набекрень.
– Тогда я не верну вам ваши ключи. А способности своих рук и мозгов можете проверить, попытавшись отнять их у меня.
Я не кокетничала. И впредь не собиралась. Я просто уже наверняка знала, что после грязи и вони преступлений ему необходима домашняя чистота. Поддерживать ее он все равно не в состоянии и будет страдать. Он не станет вовремя есть, он искурится, он затоскует. И все потому, что стесняется взваливать на кого-то свои проблемы. Он, умеющий отдавать приказы, не желает обременять собой даже меня, доброволицу. Мудрый человек, он понимает, как быстро надоедает делать добро, когда доброделание вносится в дневное расписание. Только одного он не учитывает: я в него влюблена. Поэтому мне не надоест.
– Полина, ты шантажистка, – печально охарактеризовал меня Измайлов.
– Пусть, – послушно согласилась я. – Но что делать, если это – единственный способ навязать вам искреннюю дружескую помощь. Вы, господа милиционеры, совсем одичали. Полагаете, что все люди корыстные мерзавцы.
– Ладно, ладно, обещаю. Не вгоняй меня в краску, – капитулировал взятый моральным измором Измайлов. – Человек ты своеобразный, с тобой не соскучишься. И готовишь талантливо: в рассольнике, между нами, черт знает что плавало, никакими рецептами не предусмотренное. А вкусно было…
Я ушам своим не верила. Он согласен? Он в самом деле согласен? Измайлов смотрел на меня устало и очень тепло. Я расслабилась.
– Виктор Николаевич, одаренность – мой главный козырь.
– Нахалка, – укоризненно вздохнул он.
Нет, нельзя с ним расслабляться ни на секунду.
Воскресенье для меня началось неожиданными осложнениями с мамой. Я позвонила ей, справилась о сынуле и рассказала про происшествие в подъезде. Мама сразу решила, что у нас принялся орудовать неуловимый маньяк. Она категорически отказалась возвращать мне ребенка, пока матерого негодяя не изловят. Более того, потребовала, чтобы я немедленно собиралась к ним.
– Папа скоро за тобой заедет. Возражений не принимаю.
Однако пришлось принять. Она знает, я жестко упряма. Договорились, что малыш недельку поживет с ними, а я переберусь, если возникнет даже намек на опасность. Что это такое, ни она, ни я представления не имели, но как-то удовлетворились договоренностью. Поклявшись соблюдать осторожность, я с облегчением повесила трубку.
Потом я драила квартиру, пытаясь не думать об Измайлове. Я восстанавливала внутреннее равновесие между радостями и горестями, проборматывая, как мантру, строчку: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». В конце концов я выяснила, что слово «должен» меня сердит. Почему должен? Кому должен? В общем, когда подошло время свидания с полковником, я уже так сама себя утомила, что поскакала вниз вприпрыжку. Он владел костылями еще не виртуозно, но вполне сносно. Он был качественно выбрит, одет в широкие шорты и милую синюю клетчатую рубашку. Я напрочь забыла вчерашние монашеские намерения не лезть в их с Богом и совестью дружный коллектив. Бог и совесть есть и у меня. Тем не менее мне не хватает человеческой любви. Что в этом плохого?
Измайлов был весел и приветлив. Отчитался, что позавтракал поздно, назначил обед на четыре: «Только поедим вместе». Я с лету перестала нервничать, потеряла заготовленную на случай его дурного настроения чопорность и довела до полковничьего сведения версию мамы о маньяке.
– Ты с порога прямо к делу? – засмеялся Измайлов.
– А вы расположены к легкомысленному времяпрепровождению?
– Я расположен и намерен расположить тебя к кофе с коньяком.
– Ой, здорово!
Я воскликнула это и прикусила язык. Разве можно демонстрировать такое оживление, такое непосредственное рвение и ликование, когда мужчина предлагает выпить? Измайлов стоял и странно, будто ожидал чего-то, смотрел на меня.
– Мне надо уверять вас, что я не пьяница? – робко прервала я молчание.
– Не надо, – разрешил он, давясь смехом. – Не зацикливайся на общепринятых правилах поведения. Ты в состоянии естественности такая забавная…
– Можете развлекаться, я не обидчива, – выпалила я.
– И славная, – закончил он.
Вот это уже кое-что. И с чего я взяла, что у меня нет ни единого шанса? Боясь обнаглеть и потерять бдительность, я помялась-помялась и ляпнула:
– Бар в соседней комнате, дверца вращается…
– Так не теряйся, – подмигнул Измайлов.
Через десять минут мы извлекали удовольствие классическим способом – из бокалов. Но, видимо, убийство произвело на меня более сильное, чем мне казалось поначалу, впечатление. И я опять о нем заговорила:
– Виктор Николаевич, а когда вы начнете расследование?
– Давно начали.
– Будете выяснять, кому эта смерть выгодна, да?
– Если бы все убийства совершались из выгоды, Полина, нам бы нечего было делать. Кстати, раз уж тебе эта тема покоя не дает, может, познакомишь меня с соседями по подъезду? Дома я бываю редко, так что практически никого не знаю.
– Я, к сожалению, тоже. Не любопытна. Разве что…
И я поведала ему об Анне Ивановне и тех, кто присутствовал на дне рождения Виктора. Измайлову захотелось выяснить, как расположены квартиры моих знакомцев.
– Вообразите, мы поднимаемся по лестнице. Справа будет однокомнатная квартира, рядом с ней, прямо – двухкомнатная. За мусоропроводом тоже двухкомнатная, а напротив однокомнатной трехкомнатная. Значит, на втором этаже в однокомнатной живет Анна Ивановна, В дальней двухкомнатной вы, в трехкомнатной Нора с таксами. Ваша и ее лоджии соприкасаются. На третьем этаже в однокомнатной живет Виктор, в соседней двухкомнатной я. На четвертом этаже в однокомнатной обитает Верка, а в двухкомнатной надо мной Слава. Еще я знаю двух старушек-сестер с шестого и…
– Не надо. Давай ограничимся молодежью.
– Давайте. Я бываю у Норы, мы с ней иногда пьем чай и болтаем. Верка и меня, и ее частенько зазывает к себе, когда свободна от мужей. Но нас ее базарные россказни не занимают, и мы отбрыкиваемся. У Славы я не была, но Верка захаживает. Она к нам ко всем захаживает: то соли попросит, то сигарет стрельнет. Простецкая барышня. У Виктора мы тогда праздновали.
– А сейчас Вера замужем?
– Нет, в творческом поиске.
– Из упорных.
– Скорее, из напористых,
– Полина, ты левша? – вдруг огорошил меня Измайлов.
– Да, но переученная. У меня и сынишка левша. Я его не трогаю и учителям в школе не позволю. Это ужасно, когда из руки вырывают карандаш и насильно перекладывают в другую руку.
– Правильно.
– А как вы догадались, Виктор Николаевич? Что-нибудь из репертуара Шерлока Холмса?
– Ай-яй-яй. Ты еще и детективы почитываешь?
– Бывает. Не вам, сыщику, будь сказано, но они мне быстро надоедают.
– Мне тоже. Я обратил внимание, что ты квартиры против часовой стрелки считаешь, в обратном номерном порядке.
– А я на это никогда внимания не обращала. Но постоянно путаюсь, когда приходится объяснять кому-нибудь…
– Умница. Еще коньяку?
– Нет, нет, спасибо.
– Тогда, будь любезна, подогрей кофе.