Страница 105 из 118
— Невесело говоришь. Что? Сейчас иду. Прости меня, я перезвоню. Новые зеркала привезли.
«У всех свои заботы… у всех…» — подумал Виктор. На душе было горько и тоскливо. А профессор Шеленбаум? Тоже, наверное, занят? Ответила его секретарша, которой удивительно точно подходила кличка Селедка:
— Матвей Самуилович на заседании ректората. А кто звонит?
— Передайте, что с ним хотел поговорить Виктор Санин…
— Кто?! — И ужас, и удивление, и безмерное любопытство — все заключалось в этом коротеньком вопросе.
Виктор опустил трубку.
Кондауров устало откликнулся:
— Слушаю вас.
— Говорит капитан Кречетов.
Тишина в ответ.
— Вы помните меня?
— Как же, помню. И капитана Кречетова, и студента Санина. У меня к обоим масса вопросов. Хотелось бы встретиться.
— С вами опасно встречаться.
— Это верно. Но придется. Так когда и где?
— Чуть позже. Желаю вам здоровья. И успехов.
Виктор зло глянул в потолок. Зачем он это делает? А, просто так. Ради какого-то полусадистского удовольствия.
Верочка оказалась дома.
— Как тебе живется без Пана, без Стинга, без ресторана?
— Виктор, это ты? Как хочу тебя увидеть!
— Чтобы снова запродать кому-нибудь?
— Как ты можешь! Я же люблю тебя.
— А я тебя ненавижу. Будь проклята, отличница-шлюха!
Все! Хватит! Поразвлекся! Один шаг до психоза остался.
И тут наступила разрядка, все заискрилось, повеселело вокруг. Кто-то стучался в дверь. Виктор знал: конечно, Глеб! Молодец, что решил заехать!
Он побежал открывать. И сник на пороге. Перед ним стояли два бандита. Точно таких показывают в кино. Стриженые. Мордастые. Крутоплечие. Один из них держал в руке две бумажки.
— На волю вышли. Вот справки.
— Ну и что? — не понял Виктор.
— А мы письмо получили от своего дружка. Все в зоне читали, что есть добрый человек, который помощь может оказать. Вот и зашли…
— Ах, вон что! — Виктор сразу вспомнил того благодарного зека. — Ну и какая вам помощь требуется?
— Деньжонок немного. Ну и на работу помочь устроиться. Мы москвичи.
— На работу постараюсь устроить. А денег, извините, у самого мало.
— Нам немного. Денек-другой перекантоваться.
«Зажался, гаденыш! Может, припугнуть его?»
— Не надо меня пугать, — решительно заявил Виктор, — Денег я вам не дам.
— Все отдашь, милок, — грозно зашипел другой, все время молчавший.
В горло Виктора, ядовито блеснув, уперся острием бездушный клинок.
— Ну, давай, тряси карманы. Да побыстрей. Нам некогда.
Виктор отступил на шаг в прихожую. Клинок за ним.
«Вы испугались… До дрожи… До ужаса… Вам хочется бежать… Бежать в страхе… Вы забыли меня… Забыли адрес дома, куда приходили… Вы уже бежите, словно вас преследуют псы…»
Он спокойно, без злорадства и гнева, смотрел на их бегство. Сил уже не было на эмоции. В прихожей стоял бесчувственный манекен.
Глава 29
Толпа в зеркальной комнате
Предлагаемая резиновая кукла женственна, молчалива, исполнительна, ничем не отличается от вашей давней любовницы.
Вы с ней можете: 1)… 2)… 3)… 4)… 5)… 6)…
Из инструкции по применению резиновой куклы фирмы «Аякс»
Тоска посылает сны с беспричинно низкими потолками. Оглушительно бьют барабаны. Пылает костер, бросая в черное небо живые сполохи. Раскрашенные тела, взявшись за руки, мрачно топают вокруг огня.
Трясутся плоские груди женщин, качаются мужские члены…
Косматый шаман, стоящий поодаль и шепчущий магические слова, указывает на него грязным пальцем: «К закланию!» А он, Виктор Санин, лежит связанный на каменном жертвище, с ужасом глядя на танец дикарей.
Жуткий ритуал близится к кульминации. Истошные крики голых тел сливаются в леденящий душу рев. Шаман наклоняется. Все ближе, ближе его страшная маска. А рядом с ней багряный нож — ожившее в свете костра священное жало.
— Не-е-е-е-т!
Это кричит он. Отрывается от мокрой холодной подушки… Сбрасывает сбившееся одеяло… В зеркале отражение безумца. Кошмарный сон не спадает, не уходит вместе с противной дрожью.
— Не-е-е-е-т!
Виктор вскакивает с кровати, не осознавая, что все еще кричит, натягивает в спешке брюки, рубашку, все еще ощущая над собой страшную маску и багряный нож.
И лишь у двери, уже одетый, бессильно прижимается к косяку. В который раз твердит убежденно: «Нельзя убежать от себя!» Постоянно выпадает из памяти эта вековая истина. Состояние такое, будто никогда не было за спиной светлого, будто всегда, во сне и наяву, его преследовали, мучили одни кошмары, как хронический недуг, как проклятье, как адова кара. Какой-то злой рок все сущее перед ним оборачивал траурной жутью.
Улыбается Верочка. Нет, это улыбается злобная мегера в облике невинности…
Легкие, веселые взмахи косы и… катится голова Нефедова по траве, еще живая катится…
Мальчик стоит и не может понять, почему в гробу его сестра, такая молодая… Он больше не думает… Его нет…
Смердящий труп возле электрической кровати…
Черный рубильник, как знак смерти…
Виктор чувствовал: нет сил сопротивляться даже самому себе. Надо бежать. Куда угодно. Кажется, угомонилось и второе «я», упрямо твердившее: «Нельзя убежать от себя!»
Он открыл дверь, вышел на улицу, таксисту сказал, не задумываясь:
— Во Внуково!
Долгая дорога слегка развеяла гнетущую тоску. Смотрел на бегущие дома, поля, деревья и безвольно оправдывался: «Они бегут, а не я».
В многоголосом и многодумающем многолюдье аэропорта нашел галерею стеклянных касс.
— На ближайший рейс до Сочи.
— Да вы что, мужчина? Надо было заказывать, — рассерженно вылетело из окошечка.
Рядом с паспортом легли две стотысячные купюры…
— Вашей маме подарок…
Через час, сидя в самолете, он остановил приветливую бортпроводницу:
— Две бутылки хорошего вина.
Время едва перевалило за полдень, когда сочинский водитель с гордостью произнес, останавливая машину:
— Это у нас самый лучший отель.
Отодвинув табличку «Мест нет», Виктор ласково сказал хмурой женщине:
— Добрый день! Это я.
Она глянула на него, как на немытого и нечесаного забулдыгу-пьяницу, но секунды через три расплылась в любезности:
— Не забываете нас, уважаемый? Ваш люкс, как всегда, ждет вас.
Мебель в люксе сияла новизной и официальным комфортом. Видимо, он предназначался именитым дипломатам или маститым денежным тузам. В пышном ковролине утопали ботинки. На хрустальных люстрах беспечно веселились солнечные лучики. И везде зеркала — овальные, треугольные, квадратные. А в ванной зеркальные стены и потолок, только пол из белых пластиковых плит.
Цепко отражая со всех сторон Виктора, зеркальные комнаты как бы имитировали постоянное людское движение. Это привносило сюда ощущение суетного уличного простора, которого Виктор так старательно избегал.
Оглядываясь на всевидящие стекла, словно опасаясь посторонних взглядов, Виктор сбросил отяжелевший костюм, надел шорты, легкие туфли, майку и выскочил в коридор, с облегчением захлопнув дверь, за которой назойливо кривлялись его отражения.
Брел с пляжа на пляж, наслаждаясь свежестью ветра, наполненного свободой. Искал место, где поменьше этих приторно знакомо мыслящих существ.
Перебравшись через очередную бетонную дамбу, остановился: на огромном пространстве, огороженном веревками, лежали обнаженные люди. Совсем обнаженные. Их было немного — десятка два.
Нудистский пляж предлагал новые впечатления! И Виктор, преодолевая неловкость и смущение, начал раздеваться. Чуть замедлил движения, когда остался в плавках, но тут же решительно сбросил и их.
Неподалеку от него на широкой махровой простыне раскинулась молодая пара. Он — черноглазый, мускулистый, с тупым подбородком, привыкшим держать удары. Она — та самая Венера, рожденная из пены морской, которую впервые увидел Боттичелли. Длинные золотистые волосы растрепал, рассыпал ветер, светлые, чуть грустные глаза, в долгом ожидании застывшие мягкие губы. А ниже… ниже уже не было загадочного боттичеллиевского покоя. Ее полноватое, но гибкое, девственно-нежное тело пульсировало внутренней энергией, неутоленным, призывным желанием. Виктор даже зажмурился, отвернулся, чтобы остудить вспыхнувшие чувства. Но и перед закрытыми глазами витала соблазнительная Венера.